Теперь понимаю. Мы живем не в блокбастере Джорджа Лукаса. Наш утренний прощальный поцелуй не романтичен и уж точно никак не связан с сексом. Это рутинный поцелуй, но я рада, что мы это делаем. Он что-то значит — этого достаточно. И это все, на что у нас хватает времени.
Глава 2
— Мам, можно мне кусочек? — спрашивает Люси.
— Конечно, солнышко, какой ты хочешь?
— Можно твои глаза?
— Возьми один.
Я вынимаю свой левый глаз из глазницы. На ощупь он немного похож на фаршированное яйцо, но теплее. Люси выхватывает глаз из моей руки и, подпрыгивая, бежит прочь, на бегу ударяя им о землю, как «супермячиком».
— Поосторожней: он мне еще понадобится!
Я сижу за кухонным столом, глядя одним глазом на сотни цифр в экселевской таблице. Я щелкаю курсором по пустой клетке и ввожу новые данные. Пока я набираю цифры, глаз замечает что-то чуть выше и дальше моего фокуса на экране ноутбука. Мой отец, одетый в полную форму пожарного, сидит на стуле напротив меня.
— Привет, Сара.
— Господи боже, папа, ты напугал меня до смерти!
— Мне нужно, чтобы ты отдала мне свой аппендикс.
— Нет, он мой.
— Сара, не пререкайся. Он мне нужен.
— Никому не нужен даже собственный аппендикс, папа. И новый тебе незачем.
— Тогда почему он убил меня?
Я перевожу взгляд на свой ноутбук. На экране появляется презентация в «Пауэрпойнте». Я читаю:
Почему лопнул аппендикс твоего отца
В течение двух дней у него были сильные боли в животе и он ничего не сделал с этим, только выпил немного пепто-бисмола и некоторое количество виски.
• Он игнорировал сильную тошноту и не обращал внимания на легкий жар.
• Ты была в колледже, твоя мать — у себя в спальне, а он не позвонил в скорую помощь или службу 911.
• Аппендикс воспалился и наполнился ядом.
Как любая живая плоть, которую игнорировали слишком долго, аппендикс в конце концов не смог уже этого выносить и сделал все необходимое, чтобы привлечь к себе внимание.
Я поднимаю глаза на отца. Он по-прежнему ждет ответа.
— Потому что ты игнорировал свои ощущения.
— Может, я и мертв, но я все равно твой отец. Отдай мне свой аппендикс.
— Он вообще не нужен. Без него тебе лучше.
— Именно.
Он все так же пристально смотрит, транслируя мысль в мое сознание, словно радиосигнал, через мой единственный глаз.
— Со мной все будет в порядке. Не беспокойся, — говорю я.
— Мы все за тебя беспокоимся, Сара.
— Со мной все в порядке. Мне просто нужно закончить этот отчет.
Я смотрю на экран — цифры пропали.
— Черт!
Я поднимаю глаза — отец исчез.
— Черт!
В кухню вбегает Чарли.
— Ты сказала «черт»! — объявляет он в восторге, что может наябедничать на меня, пусть даже мне самой.
— Знаю, виновата, — отвечаю я, не отрывая единственный глаз от экрана компьютера, и лихорадочно пытаюсь придумать какой-нибудь способ вернуть все данные. Мне нужно закончить этот отчет.
— Это плохое слово.
— Я знаю и прошу прощения, — говорю я, нажимая на все возможные клавиши.
Я не смотрю на сына и очень хочу, чтобы он понял намек. Этого не происходит никогда.
— Мам, ты же знаешь, что я плохо слушаю?
— Да. Ты меня прямо с ума сводишь.
— Можно мне взять твои уши?
— Можешь взять одно.
— Я хочу оба.
— Одно.
— Оба, я хочу оба!
— Ладно!
Я откручиваю уши от головы и бросаю их, словно пару игральных костей, через стол. Чарли прикрепляет их поверх собственных, как наушники, и наклоняет голову, будто прислушивается к чему-то вдалеке. Улыбается, довольный. Я тоже пытаюсь это услышать, но потом вспоминаю, что у меня нет ушей. Чарли что-то говорит и убегает.
— Эй, мои сережки!
Но он уже скрылся из виду. Возвращаюсь к экрану компьютера. По крайней мере, Чарли ушел, и я смогу спокойно сосредоточиться в тишине.
Парадная дверь открывается. По другую сторону стола стоит Боб и смотрит на меня. Его глаза наполняются смесью печали и отвращения. Он что-то говорит.
— Я не слышу тебя, милый. Я отдала свои уши Чарли.
Он снова что-то говорит.
— Я не понимаю, что ты говоришь.
Он бросает сумку и встает на колени рядом со мной. Он захлопывает мой ноутбук и обнимает меня за плечи, почти до боли.
Он что-то кричит мне. Я по-прежнему не слышу его, но знаю, что он кричит, — по напряжению в его глазах и синим жилкам, проступившим на шее. Он кричит то же самое, что пытался сказать, будто в замедленной съемке, так что я читаю по губам.
— Прогнись.
Я поднимаю голову и смотрю на потолок.
— Не понимаю.
Он выкрикивает это снова и снова, тряся меня за плечи.
— Проснись?
— Да! — кричит он и перестает меня трясти.
— Я не сплю.
— Нет, спишь.
Понедельник
Велмонт — богатый пригород Бостона с трехполосными улицами, благоустроенными двориками, велосипедной дорожкой, петляющей по всему городу, закрытым загородным клубом и площадкой для гольфа, с центром, утыканным бутиками, спа-салонами, магазином «Гэп» и школами, которыми все хвалятся как лучшими в штате. Мы с Бобом выбрали этот городок из-за его близости к Бостону, где мы оба работаем, и из-за успешной жизни, которую он обещает. Если в Велмонте и найдется дом, стоящий меньше полумиллиона долларов, ушлый подрядчик тут же купит его, сроет до основания и построит что-нибудь в три раза больше по размеру и цене. Практически каждый житель города ездит на роскошной машине, проводит отпуск на Карибах, входит в закрытый клуб и владеет еще одним домом на полуострове Кейп-Код или в горах к северу от Бостона. Наш дом — в Вермонте.
Мы с Бобом переехали сюда почти сразу после Гарвардской школы бизнеса, когда я была беременна Чарли. При долгах в двести тысяч долларов по студенческим кредитам и отсутствии каких-либо сбережений позволить себе Велмонт и все, что идет с ним в комплекте, было чрезвычайно смелым шагом. Но мы оба устроились на перспективную работу и непоколебимо верили в свою возможность хорошо зарабатывать. Спустя восемь лет у нас, по велмонтским меркам, все как у людей.
Велмонтская начальная школа находится примерно в трех милях и десяти минутах от нашего дома, на Пилгрим-лейн. Остановившись на светофоре, я смотрю в зеркало заднего вида. Чарли сидит посередине, играет во что-то на своей «нинтендо». Люси смотрит в окно, подпевая песенке из «Ханны Монтана», звучащей с ее айпода. А Линус, чье автокресло установлено задом наперед, сосет соску и смотрит «Элмоз ворлд» в зеркале, которое Боб пристроил на подголовнике заднего сиденья, — видео показывает за его спиной дивиди-плеер, входящий в стандартный комплект моей «Акуры-SUV». Никто не плачет, не жалуется и ни о чем меня не просит. Вот они, чудеса высоких технологий!
Я все еще злюсь на Боба. У меня в восемь — совещание с Европой по вопросам подбора персонала. Это для важного клиента, и я нервничаю из-за него, а теперь вдобавок беспокоюсь, попаду ли туда вовремя, потому что сегодня понедельник — день, когда детей в школу и сад отвожу я. Когда я сказала о собрании Бобу, он посмотрел на часы и ответил: «Не волнуйся, все у тебя получится». Я-то надеялась не на дзен-буддийский прогноз.
Чарли и Люси включены в школьную программу «До уроков», которая проходит каждый день в спортзале с семи пятнадцати до восьми двадцати. Там дети, чьим родителям нужно попасть на работу до девяти часов, развлекаются под надзором учителя, пока в половине девятого не начнется официальный учебный день. При стоимости всего пять долларов в день на ребенка «До уроков» — поистине экономическая манна небесная.
Когда Чарли впервые пошел в садик, я очень удивилась, увидев на «До уроков» лишь пару-тройку детей из его группы. Я-то полагала, что эта услуга необходима всем родителям в городке. Потом я предположила, что у большинства детей няни живут с ними. Для некоторых это оказалось верно, но у большинства велмонтских детишек, как выяснилось, матери предпочли покинуть ряды трудящихся и стать домохозяйками — все с университетским образованием и даже с учеными степенями. Мне бы такое и за миллион лет в голову не пришло. Не представляю, как можно бросить работу, отправить псу под хвост все образование и опыт. Я люблю своих детей и они важны для меня, но так же важны и моя карьера, и стиль жизни, который эта карьера нам позволяет.
Припарковавшись на школьной стоянке, хватаю оба детских рюкзака — честное слово, они весят больше, чем сами дети, — выбираюсь из машины и открываю заднюю дверь, словно шофер. Кого я дурачу? Не «словно шофер», а я и есть шофер. Никто из детей не двигается с места.
— Быстрей, идем!
По-прежнему прикованные к своим электронным устройствам, без всякого намека на «быстрей», Чарли и Люси выползают из машины и плетутся, словно улитки, к парадному входу в школу.
Я спешу за ними, оставив Линуса в машине, — с включенными мотором и «Элмо».
Я знаю, кто-нибудь из «Шестидесяти минут» или «Дейтлайн Эн-би-си» устроил бы мне за это выволочку, и я почти жду, что не сегодня завтра из-за соседнего «вольво» выскочит Крис Хансен. Я даже мысленно отрепетировала речь в свою защиту. Во-первых, автокресло Линуса — кресло, в котором обязаны находиться в машине все дети младше года, — возмутительно тяжелое: девятнадцать фунтов. Добавим к этому Линуса, весящего почти столько же, и неудобную ручку — и становится физически невозможно куда-либо его отнести. Я бы с радостью побеседовала с тем исключительно сильным и явно бездетным человеком, который проектировал это кресло. Линус всем доволен, смотрит «Элмо» — зачем же его трогать? Велмонт — безопасный городок. Я убегу всего на несколько секунд.