Она собирает банки с пластилином, картонные книжки и грузовички, с которыми играл Линус, и засовывает все это в его сумку с подгузниками. Потом выходит из комнаты, втискивает Линуса в коляску и уезжает.
Сейчас раннее утро, и в столовой тихо. Я выглядываю в окно, но не вижу ни Боба с Люси, ни Чарли. Мать оставила мне блокнот и карандаши, книжку с головоломками и свежий журнал «Пипл». Но я уже прочитала этот номер, и мне не хочется рисовать. Надо бы поискать слова. Мой терапевт полагает, что поиск слов может помочь мне быстрее находить самые левые буквы на клавиатуре компьютера, а мне нужно ускорить печать, если я хочу вернуться на работу, и я совершенно точно хочу вернуться на работу, так что мне стоит найти в этой книжке все слова. Но сейчас не хочется.
Решаю прогуляться без особой цели. Идти пешком здесь некуда, кроме разве что парковки, а она, пожалуй, не самое безопасное место для прогулок человека, который не сразу замечает информацию, приходящую с левой стороны, и не может быстро убраться с дороги. Но я устала сидеть в своем закутке и полагаю, что свежий воздух пойдет мне на пользу.
Мы с ходунками шагаем наружу, и меня мгновенно бодрят и освежают холодный воздух и жаркое солнце. Подхожу к соседнему зданию; я туда не собиралась, но продолжала идти, даже когда поняла, куда именно направляюсь. Я останавливаюсь на секунду, только чтобы прочитать вывеску над дверью: «Спортивная ассоциация инвалидов Новой Англии». Затем поднимаюсь по пандусу для инвалидов и вхожу.
Я с удивлением вижу, что помещение выглядит как типичная лыжная база: сосновые полы, деревянные скамейки, прозрачные стеклянные миски на стойке, наполненные грелками для рук, бальзамами для губ и козырьками от солнца, проволочная стойка, увешанная поляризационными солнечными очками. Наверное, я ожидала увидеть что-то вроде реабилитационного центра. В комнате, кроме меня, еще только один человек — молодой парень в инвалидной коляске, я бы сказала, слегка за двадцать. По его прическе ежиком и возрасту я предполагаю, что он ветеран войны в Ираке. Парень кажется уверенным и расслабленным, как будто бывал здесь уже десятки раз: пристегивает ремни к ногам и как будто меня не замечает.
— Могу я вам помочь? — с энергичной ободряющей улыбкой спрашивает мужчина, облаченный в красно-черную форменную куртку.
— Просто осматриваюсь, — отвечаю я, стараясь не встречаться с ним глазами.
— Вы лыжница? — спрашивает он.
— Была.
Мы оба награждаем мои ходунки мрачным торжественным кивком.
— Я Майк Грин, — говорит мужчина.
Он вновь улыбается, щедро рассыпая жизнерадостность, ожидая услышать в ответ мое имя, но мне что-то не особенно хочется раскрывать свою анонимность. Мужчина не отстает; его большие белые зубы выглядят еще белее по контрасту с загаром лыжника — золотисто-бронзовому по всему лицу, кроме бледной маски в форме солнцезащитных очков вокруг глаз, своего рода енот наоборот.
— Я Сара Никерсон, — говорю я, сдаваясь.
— Сара! Мы вас ждали! Рад, что вы наконец пришли.
Теперь он улыбается мне как старый друг, отчего я чувствую неловкость и настоятельное желание срочно извиниться и попытать счастья на автостоянке.
— Ждали?
— Ну да. Мы познакомились с вашей замечательной матушкой пару недель назад. Она уже заполнила за вас большинство бумаг.
А, теперь понимаю. Конечно же, она так все не оставила.
— Мне очень жаль, ей не стоило этого делать.
— Не жалейте. Мы готовы забросить вас на гору, когда захотите. Но вы правы. Вы уже не лыжница — по крайней мере сейчас.
Ну вот, начинается. Теперь будет вдохновляющая и убедительная презентация чудесных, восхитительных лыжных санок. Я начинаю с бешеной скоростью изобретать эффективные способы перебить Майка и вежливо сообщить: «Никогда в жизни, мистер», не обидев его, прежде чем он потратит слишком много своего энтузиазма и моего времени.
— Вы сноубордистка, — заявляет он предельно серьезно.
Совсем не то, что я ожидала услышать. Никогда в жизни.
— Я — кто?
— Вы сноубордистка. Мы можем поставить вас на сноуборд сегодня, если вы хотите в это поиграть.
— Но я не умею кататься на сноуборде.
— Мы вас научим.
— Это нормальный сноуборд? — спрашиваю я, видя возможность улизнуть.
— На нем есть парочка дополнительных свистков и бубенчиков, но в целом да, это обычный сноуборд, — отвечает он.
Я бросаю на него такой же взгляд, каким Чарли и Люси одаривают меня, когда я утверждаю, что брокколи очень вкусная.
— И в конце концов, что такое «нормальный»? Всем нужно какое-то снаряжение, чтобы спуститься с горы. Нормальность переоценивают, если вы меня спросите.
«Нормальность переоценивают». Именно это сказала мисс Гэвин в разговоре о Чарли. И я с ней согласилась. Я чуть смягчаюсь, как будто раздумываю, насколько вкусной может быть брокколи, посыпанная пармезаном, и Майк видит брешь в моей броне.
— Пойдемте, я вам его покажу.
Интуиция советует доверять ему: этот человек, считает она, гораздо больше знает обо мне, чем мое имя и то, о чем ему рассказала моя мать.
— Ладно.
Он хлопает в ладоши:
— Отлично. Идите за мной.
Майк проходит мимо ветерана на коляске к дверям соседней комнаты — слишком быстро, чтобы я за ним поспевала. Он ждет на пороге, наблюдая, как я иду. Оценивает меня и мои возможности. Ходунки, шаг, подтягиваем. Возможно, пересматривает идею со сноубордом. Ходунки, шаг, подтягиваем. Наверное, думает, что лыжи-санки мне подошли бы больше. Ходунки, шаг, подтягиваем. Я чувствую, что ветеран тоже смотрит на меня и, должно быть, соглашается. Я смотрю вверх, на стену перед собой, и замечаю плакат с человеком, сидящим на лыжах-санках, и его погонщиком, стоящим за спиной. Во мне начинает биться паника, умоляя любую часть меня, которая прислушается к ее доводам, сказать Майку, что я не могу идти за ним, что мне пора уходить, что я должна встретиться с мужем на базе, что мне нужно вернуться к головоломкам, что мне прямо сейчас надо быть в другом месте, но я ничего не говорю и следую за Майком в соседнюю комнату.
Комната выглядит как склад, загроможденный модифицированным лыжным и сноубордистским снаряжением. Я вижу множество лыжных палок разной длины, прикрепленных к миниатюрным лыжам внизу, деревянных стержней с теннисными мячиками на концах, всевозможных ботинок и металлических креплений. Когда я оказываюсь лицом к лицу с длинным рядом лыж-санок, выстроившихся у стены передо мной, моя паника больше не может этого вынести и переходит во взрыв ярости.
— Вот тот, с которого я бы с вами начал.
Перевожу взгляд влево, пытаясь найти Майка, его белые зубы и лыжи-санки, с которых он предлагает мне начать, и чувствую нарастающее головокружение. Мне следовало остаться на базе с журналом «Пипл» и искать слова. Мне следовало поехать домой с матерью и вздремнуть. Но когда я нахожу Майка, он оказывается не у лыж-санок, а перед сноубордами. Моя паника усаживается и примолкает, но остается скептически настроенной и готовой ко всему и ни на грош не смущается и не извиняется за ложную тревогу.
— Что вы об этом думаете? — спрашивает Майк.
— Это не ужасно. Но я не понимаю, почему вы считаете, что я сноубордистка.
— Вы не можете уследить за левой ногой, верно? Так давайте совсем избавимся от нее. Мы ее пристегнем рядом с правой на доске, и можно ехать, вам не нужно будет ее подтягивать, поднимать или направлять.
Звучит вдохновляюще.
— Но как я буду поворачивать?
— Ага, вот поэтому-то вы и сноубордистка. В лыжах важно удерживать баланс между правой и левой ногой, но на сноуборде вес переносится вперед-назад.
Он демонстрирует, толкая бедра вперед, потом оттопыривая зад — колени в обоих положениях согнуты.
— Вот, дайте руки, попробуем.
Майк встает передо мной, берет меня за руки и поднимает их, вытягивая перед грудью. Я пытаюсь повторить то, что он показал, но даже без зеркала понимаю: что бы я ни делала, получается больше похоже на то, как актер Мартин Шорт изображает что-то сексуальное, чем на сноубордиста.
— Что-то вроде, — говорит Майк, стараясь не смеяться. — Представьте, будто приседаете над унитазом в общественном туалете, на который не хотите садиться, — это будет «назад». Теперь представьте, что вы парень, писающий в лесу на дальность, — это «вперед». Попробуйте еще разок.
По-прежнему держась за его руки, я собираюсь податься вперед, но застываю, развеселившись оттого, что мне нужно притвориться, будто писаю на Майка.
— Извините, мое описание несколько колоритно, но оно работает. Вперед и на носки, назад и присесть на пятки.
Я пробую еще раз. Я посылаю свое правое бедро вперед и назад, вперед и назад. И, в отличие от движений правой стопой или правой кистью, когда я двигаю правое бедро, то левое идет вместе с ним. Всегда. Если так и управляют сноубордом, то я, похоже, смогу это сделать.
— Но как тормозить? Как я должна контролировать скорость?
— Эта ручка здесь для вашего равновесия, вот как сейчас вы держитесь за мои руки. Поначалу за нее также держится инструктор. Если мы сегодня попробуем, то я поеду к вам лицом и буду контролировать, как быстро вы едете. Когда освоитесь с балансом, переведем вас на один из этих.
Майк показывает мне другой сноуборд. На этом нет ручки, и с первого взгляда я не замечаю в нем ничего особенного. Потом Майк продевает черный трос в металлическую петлю на одном конце доски.
— Вместо того чтобы толкать против движения спереди, я буду держаться за этот страховочный трос сзади и помогать вам регулировать скорость.
Я воображаю собачку на поводке.
— А потом дальше вы будете кататься сами.
Он выдергивает трос из петли, как будто говоря: «Та-дам! Нормальный сноуборд!»
— Но как мне не врезаться в других людей на трассе? Если я на чем-то сосредоточиваюсь, то не вижу ничего слева от себя.
Майк улыбается, понимая, что заставил меня вообразить себя на горе.
— Это моя работа, пока вы не сможете делать это сами. А когда будете пробовать без ручки, можно использовать дополнительную опору, если захотите, — говорит он, показывая лыжную палку с маленькой лыжей на конце. — Это даст вам еще одну точку контакта с землей, как ходунки, и придаст дополнительную устойчивость.