— Не знаю, — говорю я.
Я ищу еще какое-нибудь «но», но не могу придумать.
— Пойдемте, давайте попробуем. Сегодня прекрасный день, и я бы с удовольствием выбрался на улицу.
— Вы сказали, что моя мать заполнила большую часть моих бумаг? — спрашиваю я, переворачивая свой последний камень возможного сопротивления.
— Ах да. Есть пара стандартных вопросов, которые мы всегда задаем, и ответить на них можете только вы.
— Ладно, давайте.
— Каковы ваши краткосрочные спортивные цели на этот сезон?
Я задумываюсь. Всего несколько минут назад моей целью на сегодня было прогуляться.
— Хм, скатиться с горы на сноуборде, не убив ни себя, ни кого-нибудь другого.
— Отлично. Это мы сделать сможем. А как насчет долгосрочных целей?
— Наверное, кататься на сноуборде без посторонней помощи. И в результате я хочу снова кататься на лыжах.
— Великолепно. А как насчет жизненных целей? Каковы ваши ближайшие цели в жизни?
Я не совсем понимаю, как эта информация может повлиять на мою способность кататься на сноуборде, но у меня есть готовый ответ, и я его выдаю Майку.
— Вернуться на работу.
— А чем вы занимаетесь?
— Я была заместителем директора по кадрам в фирме стратегического консультирования в Бостоне.
— Ого. Солидно. А какие у вас долгосрочные цели?
До аварии я надеялась, что меня повысят до директора по кадрам в течение двух лет. Мы с Бобом копили на дом в Велмонте побольше, минимум с пятью спальнями. Мы планировали нанять няню с проживанием. Но теперь, после аварии, эти цели кажутся несколько неактуальными, если не нелепыми.
— Вернуть себе свою жизнь.
— Ладно, Сара. Я очень рад, что вы пришли. Готовы покататься со мной?
Устав от лишнего стресса, моя паника теперь мирно спит, завернувшись в мягкое одеяло. Доаварийная «я» не прыгает до потолка от этой идеи, но и не спорит с ней. А Боба, чтобы поспорить, здесь нет. Все в моих руках.
— Ладно, давайте прокатимся.
Майк втаскивает меня за ручку сноуборда на подъемник «Ковер-самолет», и мы едем вверх, оба стоя на своих досках, вдоль небольшого, но постоянного уклона «Кроличьей тропки». «Ковер-самолет» похож на ленточный конвейер, а люди на нем — в основном маленькие дети, несколько родителей, пара инструкторов и мы с Майком, — напоминают мне багаж в аэропорту или продукты в супермаркете, катящиеся по черной резиновой ленте к кассе.
Я оглядываюсь, ища Боба и Люси, и желая, чтобы они меня заметили, и молясь, чтобы этого не случилось. Что подумает Боб, когда увидит меня на сноуборде для инвалидов? Решит ли он, что я поддалась своему синдрому игнорирования и опустила руки? Опустила ли я руки? Я приспосабливаюсь или не справляюсь? Надо ли мне было ждать, пока я не восстановлюсь достаточно, чтобы кататься на лыжах, как обычно? Что, если этого не будет никогда? Неужели у меня только два доступных выбора: сидеть в загончике на базе или кататься как до аварии, и ничего между ними? Что, если кто-то с работы приехал сюда на выходные и меня заметит? Что, если здесь Ричард и он увидит, как я хватаюсь за ручку под руководством инструктора из Спортивной ассоциации инвалидов? Я не хочу, чтобы кто-нибудь видел меня такой.
Что я делаю? Это может оказаться действительно безрассудным решением, по-настоящему плохим. По мере того как мы приближаемся к вершине — не главной вершине, а произвольно выбранному концу «Ковра-самолета», видимому из закутка, где я так безопасно и спокойно сидела на базе, прежде чем пошла разведать, что вокруг, — тревожная болтовня в моей голове становится все громче и напористей, превращаясь в полномасштабную панику.
Я передумала. Я не хочу, не хочу кататься на сноуборде. Я хочу вернуться в свой закуток и поработать над головоломками. Я хочу очутиться у подножия склона. Но мы теперь на самом верху подъемника, а вниз ковер-самолет не летит. И, в отличие от детей, которые застывают и нервничают по собственным оправданным или иррациональным причинам, я не могу бросить свой сноуборд и пройти не такое уж большое расстояние до подножия. Мои ходунки остались там, в здании САИНА, и я не могу вообразить, что Майк согласится помочь мне спуститься с горы пешком, без единой попытки честно прокатиться на сноуборде.
Майк оттаскивает меня в сторону, так что я не устраиваю кучу малу на вершине подъемника. Затем он разворачивается ко мне лицом и кладет руки по бокам от моих на рукоять моего сноуборда.
— Готова? — спрашивает он, восторженно сверкая зубами.
— Нет, — отвечаю я, стискивая свои, чтобы не разреветься.
— Да готова, конечно. Давайте начнем с небольшого скольжения вперед.
Он отклоняется назад, и мы скользим. Нравится мне это или нет (решительно нет), я собираюсь кататься на сноуборде.
— Отлично, Сара! Как ощущения?
Как ощущения? Как будто восторг и ужас кувыркаются в моей грудной клетке, словно одежда в сушилке. Каждую секунду меня переполняет то одно, то другое.
— Не знаю.
— Давайте попробуем повороты. Помните: писать в лесу — налево, приседать над унитазом — направо. Вперед и на носки, назад и на пятки. Давайте сначала попробуем вперед.
Я толкаю бедра вперед, и мы начинаем поворачивать налево. И это кажется ужасно неправильным. Я выпрямляю колени, поднимаю бедра над голенями и встаю прямо, совершенно теряя контроль над весом. Но потом я чувствую, что Майк исправляет ситуацию за меня и не даст мне упасть.
— Что случилось? — спрашивает он.
— Мне не нравится поворачивать налево. Я не вижу, куда еду, пока туда не приеду, и меня это пугает.
— Не волнуйтесь, я присматриваю за тем, куда мы едем. Обещаю, что мы ни в кого и ни во что не врежемся, хорошо?
— Я не хочу поворачивать влево.
— Ладно. Давайте немного проедем, и когда будете готовы, надавите на пятки и повернем направо.
Он откидывается, держась за рукоять, и мы начинаем вместе скользить по склону. Через несколько секунд я давлю на пятки, приседая над воображаемым унитазом, и мы поворачиваем направо. Я возвращаю бедра в среднее положение, и мы скользим вперед. Я решаю повторить все еще раз. «Присесть, пятки, середина, вперед. Присесть, пятки, середина, вперед».
— Отлично, Сара, вы едете на сноуборде!
Правда, что ли? Я чуть уменьшаю концентрацию, ослабляю мертвую хватку и начинаю осознавать целиком, что со мной происходит. «Скользим, поворот, скользим. Скользим, поворот, скользим».
— Я еду!
— Как вы себя чувствуете? — спрашивает Майк.
Как я себя чувствую? Хотя Майк следит за моим балансом и регулирует скорость, я сама решаю, когда мы поворачиваем, а когда едем вниз. Я чувствую себя свободной и независимой. И хотя я держусь за рукоять для инвалидов, а на нормальных сноубордах такой нет, я не чувствую себя ненормальной или инвалидкой. Ходьба при синдроме игнорирования левой стороны мучительна, сложна и неустойчива, требует огромных усилий, чтобы продвинуть меня на жалкие несколько футов. А когда мы скользим по склону на сноубордах, я ощущаю себя подвижной, ловкой и естественной — нормальной. Я чувствую на лице солнце и ветер — я чувствую радость.
Мы наконец останавливаемся внизу, по-прежнему лицом друг к другу. Я смотрю на улыбающееся лицо Майка и вижу свое отражение в его солнцезащитных очках. Мои зубы выглядят такими же большими и восторженными, как у него. Как я себя чувствую? Я чувствую себя так, будто Майк швырнул здоровенный камень в стеклянную стену моих предубеждений, расколотив мой страх на миллион сверкающих на снегу осколков. Я чувствую себя сбросившей камень с плеч и запредельно благодарной.
— Я чувствую, что хочу еще раз.
— Здорово! Поехали!
Теперь, на плоской поверхности, Майк высвобождает одну ногу из крепления и тащит меня за рукоять к «Ковру-самолету». Поскольку он с нашивкой САИНА, мы направляемся прямо к подъемнику, в самое начало очереди.
— Мама! Мама!
Это Люси, она стоит рядом с Бобом в очереди перед нами. И Чарли с ними. Майк подтаскивает меня к ним, и я знакомлю его со своей семьей.
— Ну ты даешь! — говорит Боб, удивленный, что видит меня, но сияющий — ни следа разочарования или осуждения нет в его словах или глазах, где я всегда могу увидеть правду.
— Ну я даю! — отвечаю я, лопаясь от детской гордости. — Я сноубордистка, совсем как Чарли!
Чарли оглядывает меня снизу вверх, проверяя мое утверждение, задерживается на руке Майка, затянутой в перчатку, которая лежит на рукояти моего сноуборда, решая, заслуживает ли мое заявление доверия и не требуется ли моему энтузиазму проверка реальностью.
— Классно! — констатирует он.
— Она только что скатилась в первый раз, и у нее здорово получилось. Она прирожденная сноубордистка, — сообщает Майк.
— Мы как раз собирались еще разок скатиться перед обедом, — говорит Боб. — Можете к нам присоединиться?
— Мы можем встать здесь? — спрашиваю я Майка.
— Конечно, — отвечает он и втаскивает меня в очередь следом за Люси.
Мы поднимаемся на «Ковре-самолете» и собираемся все вместе наверху.
— Готовы? — спрашивает Майк.
Я киваю. Он отклоняется, и мы начинаем скользить. «Скользим, поворот, скользим». Я улыбаюсь, пока мы катимся; знаю, что Боб и дети едут следом и смотрят на меня; и знаю, что Боб наверняка тоже улыбается. Я на вершине «Кроличьей тропки», а не на самой вершине горы, и я на сноуборде для инвалидов, а не на лыжах, но никакое из моих ощущений не меньше безупречного. Я на горе вместе с моей семьей. Я здесь.
«Скользим, поворот, скользим».
Глава 30
Сегодня утро понедельника. Я знаю, что это утро понедельника, потому что вчера вечером мы вернулись из Кортленда в Велмонт, а вчера был вечер воскресенья. Сейчас уже начало марта, и я не была на работе четыре месяца. Это также означает, что целых четыре месяца я живу без плотного ежедневного графика, который обычно размечал мои «кто», «что», «когда», «где», «почему» и «зачем» для каждого часа бодрствования. Я знаю: когда мы в Вермонте — это выходные. Я отличаю понедельники и пятницы, потому что мы или только что вернулись, или пакуем вещи, чтобы снова уехать, но дни в промежутке начинают сливаться и путаться между собой. К среде я уже не знаю, вторник сегодня или четверг. И это не особенно важно.