— Это не лазутчики, — возразила мисс Фелпс, по-прежнему лежа. — Я проверяла.
— Они из номера тринадцать! — отрезал мистер Фелпс. Он ощерился и поглядел на меч.
— Мы тоже терпеть не можем тетушку Марию, как и вы, — сказала я.
— Сомневаюсь, — заметила мисс Фелпс у меня из-под ног.
— Я хочу знать, что случилось с Энтони Грином, — сказал Крис.
— Зачем? — спросил мистер Фелпс. Он наконец опустил меч — медленно-медленно — и стал смотреть вдоль него, словно думал, что меч мог погнуться.
— Когда это было? — спросил Крис. — И… и что именно случилось?
— Когда? — протянул мистер Фелпс, хмурясь на меч. — Думаю, лет двадцать тому назад. И больше я ничего сказать не готов — проясните сначала свои мотивы, молодой человек. — И принялся делать выпады мечом, громко топая по полу тапками, и каждый раз, когда топал, выдыхал: «Аа-ах-ах!» Вот что я приняла за телевизор. Наверное, мисс Фелпс, лежавшей на полу, было очень неприятно, когда рядом так топали.
Крис осторожно обогнул крошечное гномье тельце мисс Фелпс — и очутился прямо перед мечом, который запросто мог его задеть. Пытаясь поймать хмурый взгляд мистера Фелпса, он сказал:
— Сэр, у меня в комнате призрак.
Мистер Фелпс замер, не успев топнуть. Он опустил и меч, и тапок и уставился на Криса.
— Почему ты раньше мне этого не сказал, юноша? — спросил он. И вдруг напустился на меня: — Подними ее и вытащи отсюда! — велел он, указывая на мисс Фелпс кончиком меча. — Женщинам здесь не место!
Мисс Фелпс сказала:
— Похоже, я уже могу встать.
Я нагнулась и потянула ее вверх. Мисс Фелпс была совсем легонькая. Поднялась, словно воспарила, — и с таким достоинством, что я выпустила ее, как только она встала на ноги.
— Благодарю, — сказала мисс Фелпс, шаркая в коридор. Потом, когда мы вернулись в ту, первую комнату, она добавила: — Ты знаешь, в этот раз я славно полетела! Ничего не сломала.
После чего взгромоздилась в креслице и заставила меня битых полчаса рассказывать про Лондон, пока Крис беседовал с мистером Фелпсом.
Да, Элейн права: Крис явно что-то затеял. Он вышел очень задумчивый и отказался говорить мне, что сказал мистер Фелпс.
— Не суй нос не в свое дело, Мидж, — сказал он.
— Чего?! Женщин и детей просят покинуть зал, да? — рассвирепела я.
— Ну, примерно так, — сказал Крис.
Иногда мне кажется, что в Кренбери все сумасшедшие, даже я.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Сумасшествие набирает обороты. Может быть, тетушка Мария — Шляпоносная Королева Кренбери, потому что она Королева Безумных Шляпниц. С порога раскусила, что мы побывали у мисс Фелпс.
— Презабавная чудачка, не правда ли? — сказала она. — Я все время стараюсь проявлять к ней доброту, но она упорно сопротивляется… Думаю, вы заметили, как тяжело с ней разговаривать. — Тетушка Мария уставилась себе в колени, как всегда, когда считает, будто ее вынудили сказать что-то ужасное, и добавила: — Чрезвычайно жестокосердная!
Крис посмотрел на меня со значением. Я сказала, что мисс Фелпс упала.
— Ах, бедняжка! — сказала тетушка Мария своим особенным искренним тоном. — Пусть это отучит ее говорить грубости. Впрочем, больше вы туда не пойдете, а значит, все хорошо.
После ланча, когда мы с Крисом мыли посуду, примаршировала Элейн и сказала нам то же самое.
— Ты и ты, — отчеканила она. — Знакомство с Фелпсами порвать, ясно? У нас нет ничего общего с номером двенадцать!
И не успел Крис сочинить подходящую гадость, как Элейн удалилась в сад, где мама играла с кошкой и притворялась, будто садовничает. Кошка удрала, а Элейн стала расхаживать кругом и запрещать маме подпускать нас даже близко к мисс Фелпс. После чего сообщила, что за розами мама ухаживает хорошо, но сорняки нужно выполоть еще раз, пока не разрослись, и нудила, и нудила, — не понимаю, почему мама до сих пор ей не двинула! Крис говорит, у него тоже не хватило бы духу стукнуть Элейн. Она такая высокая и жилистая. Но я же видела, как мама несколько раз набрасывалась на папу, когда он хотел побить Криса или меня. Мама храбрая. Просто ей воспитание не позволяет стукнуть Элейн.
Вот почему мама вечно оказывается в стратегически невыгодном положении. Тетушка Мария и Элейн — и некоторые миссис Ктототам — могут не сомневаться, что воспитание не позволит маме дать им отпор. И какой тогда, скажите на милость, смысл быть воспитанной?! Воспитанность — это когда всем можно, а тебе нельзя!
В общем, я дождалась, чтобы все миссис Ктототам сбежались на чай, и решила притвориться, будто мне тоже кое-что можно. Оказалось это не так просто, как кажется. Их было семь штук, и, следовательно, в столовой набилась толпа, а мне почти не досталось кекса. Крис прикарманил огромный кусок, когда мама пинками выгнала его из дома. Меня втиснули между Эстер Бейли и Филлис Форбс, но это не помешало остальным пяти нагибаться ко мне и говорить:
1. «Наоми, дорогая, нам не нравится, что ты связалась с дурной компанией».
2. «Наоми, дорогая, я слышала о тебе кое-что, надеюсь, это неправда».
3. «Наоми, дорогая, не надо расстраивать тетушку».
4. «Наоми, дорогая, я очень огорчилась, когда услышала, что ты побывала у мисс Фелпс».
5. «Наоми, дорогая, мисс Фелпс — это неподходящее знакомство».
6. А это Филлис Форбс: «Она еще ничего, но ее брат!..»
Сначала я попробовала громко, как Крис, спросить:
— А что вам сделала мисс Фелпс?
И услышала меня, похоже, только тетушка Мария:
— Кто мне сделал этот кекс? Милая Бетти, разумеется. Он весьма неплох, хотя бедняжка Лавиния пекла немного лучше. Ах, Лавиния! Она была на удивление преданной компаньонкой…
Тогда я потеребила Филлис Форбс за рукав и поинтересовалась, как поживают бедные сиротки. Я сказала:
— Эти очаровательные малютки, за которыми вы присматриваете…
Она взяла и отвернулась. Никогда не говорит про сирот. Потому-то я и спросила.
Оставалась только Эстер Бейли. Благоразумная, заурядная Эстер Бейли, которая дала мне тот альбом. Я спросила:
— Миссис Бейли, а у вас есть дочь по имени Зенобия?
— Да, честно говоря, есть, — произнесла она, как всегда, благоразумно. А потом, только мне стало интересно, протянула руку и показала фута на два от пола. — Примерно такого роста, — сказала она. — Прелестное дитя, с очень живым воображением. Жаль, — добавила она с самой здравой улыбкой, — что такая дочурка — всего лишь плод моей фантазии.
— Э-э, — выдавила я, — лучше воображаемая дочь, чем никакой.
— Да-да, я согласна, — кивнула она. По-моему, она тоже сумасшедшая, даже хуже Зои Грин.
Кажется, мама тоже заразилась всеобщим сумасшествием. Она протащила серую кошку в нашу комнату и прячет ее там. Это несложно. Во-первых, кошка, похоже, только этого и дожидалась. Когда я открыла входную дверь выставить бутылки из-под молока, кошка сидела на крыльце, словно сбежавшая из церкви подушка, которую подкладывают под колени во время молитвы. И вошла себе в дом, задрав хвост, преспокойно, по-хозяйски. Мама попросила Криса отключить электричество, подхватила кошку и помчалась наверх так резво, что у нее погасла свечка.
Мама боролась со свечкой, пытаясь ее зажечь, когда я вошла со своей.
— О, отлично, свет! — сказала мама. Схватила мою свечку и едва не погасила и ее, когда зажигала от нее свою. Потом метнулась к полке и схватила оттуда фото Лавинии с матерью в серебряной рамке. — Точно! — воскликнула мама и сунула фото и свечку мне под нос. — Смотри, они же похожи как две капли воды!
— Лавиния с мамой? — сказала я. — Ну да, я же говорила. Прямо близняшки.
— Да нет, нет! — воскликнула мама. — Кошка, Мидж!
Тут, конечно, тетушка Мария пробудилась и заверещала:
— Ложка? Пропала серебряная ложка?!
Я посмотрела на кошку. Она лежала на подушке и была даже больше обычного похожа на махровое полотенце. И ответила мне безмятежным взглядом.
— Все хорошо, тетушка! Я просто говорила Мидж, что пополнела немножко! — И — шепотом — мне: — Ну, разве не похожа?!
— Да-да, милая Бетти, у моего кресла нужно починить подножку! — крикнула тетушка Мария.
— И сороконожку в соседской сторожке пришлепнуть гармошкой, — продекламировал Крис, который слушал нас у двери.
— Конечно, вымести крошки! — завопила тетушка Мария.
К этому времени меня уже разбирал смех, а у мамы был вид трагический и непонятый. Я поскорее закивала — мол, кошка и правда вылитая Лавиния. Мама вздохнула с облегчением. Крис пошел спать, тетушка Мария снова захрапела.
— А что ты так разнервничалась из-за того, на кого похожа кошка? — спросила я.
Мама уже легла, и кошка тоже. Надо обязательно купить порошок от блох.
— Понимаешь, по-моему, это кошка Лавинии, — сказала мама. — Лавиния, наверное, оставила ее здесь, понадеявшись, что тетушка Мария будет ее кормить, а может быть, держала ее тайком… да мало ли.
— Мама, с чего ты это взяла?! — удивилась я.
— Животные со временем становятся очень похожи на хозяев, — серьезно сказала мама. — Все это знают.
Надо бы мне захохотать во все горло, только я понимала, что от этого тетушка Мария опять проснется. Вот я и промолчала и стала просто писать дальше. А пока я писала, меня осенило: я тоже чокнутая, как мама. Точно так же подняла шум вокруг синего «форда», который очень похож на нашу старую машину.
С тех пор кошку зовут Лавиния. Кажется, это имя ей подходит. И она на него отзывается — и к тому же с именем почему-то стала поинтереснее.
А вот сейчас произошло нечто сверхъестественное! Неужели кошки бывают такие умные? Не верится. Но все равно наутро я написала про это очень подробно.
Воскресенье. Тетушка Мария отбыла в церковь вместе с дохлой лисой, высокой шляпой и креслом на колесах — и со своей обычной свитой: Элейн, ее неозвученный Ларри и мама. Тетушка Мария хотела и нас с собой потащить, но мама сказала, у нас нет подходящей одежды. Кстати, об одежде: сегодня на Элейн черное пальто, которое представляет собой искусную копию черного макинтоша, и черный берет. Не хватает только высоких армейских ботинок и винтовки, хотя Крис считает, что с чулком на лице будет еще лучше. Крис ушел на море.