— О, вы телепатка, мисс Уэнсбери? Но как это возможно? Я полагал, что знаком со всеми телепатами системы.
— Я не полноценная телепатка. Я только телепередатчик. Могу посылать мысли… но не принимать.
— И, разумеется, это делает ваш дар практически бесценным для окружающих. О да. — Ян-Йеовил заинтересованно покосился на девушку. — Как печально. Мисс Уэнсбери отягощена всеми проблемами телепата и лишена каких бы то ни было преимуществ. Я вам искренне сочувствую. Верьте мне.
Ничего себе! Он первый, кто понял это без слов.
— Осторожно, мисс Уэнсбери, я принимаю ваши мысли. Да, так что там насчет Испанской лестницы? — Он сделал паузу, прислушиваясь к ее взбудораженным телепатемам: Почему он охотится за… Мной? Коллаборант… О господи! Что они со мной сделают? Они вырежут из меня инфу по кусочкам. Я пропала! Я…
— Дорогая моя девочка, — ласково заговорил Ян-Йеовил, взяв ее за руки и погладив, — пожалуйста, выслушайте меня. Минуточку вашего внимания. Вы тревожитесь попусту. Вероятно, вы потенциальная коллаборантка. Так?
Она кивнула.
— Это печально. Но не тревожьтесь больше. Насчет методик, которыми Разведка вырывает и вырезает инфу из нужных ей людей… это все ложь. Пропаганда.
— Пропаганда?
— Мы не звери и не садисты, мисс Уэнсбери. Мы знаем, как вытянуть из человека информацию, не прибегая к средневековым пыткам. Но мы распространяем о себе жуткие побасенки, чтобы склонить к сотрудничеству. Запугать.
Неужели это правда? Да нет же, он наверняка лжет. Это трюк.
— Это правда, мисс Уэнсбери. Я могу доказать свои слова, но сейчас в этом нет нужды. Ведь, судя по всему, вы явились сотрудничать с нами добровольно.
Он слишком хитер… слишком напорист… он…
— Ваши мысли наводят на предположение, что вас не так давно жестоко одурачили, мисс Уэнсбери. Вы больно обожглись на доверии.
— Да. Так и было. Но я сама виновата, по большей-то части. Я дура. Я такая дура…
— Вы не дура, мисс Уэнсбери, и перестаньте себя ненавидеть. Не знаю, что пошатнуло вашу самооценку, но, надеюсь, мне удастся ее восстановить. Итак, вас обманули? И, с вашей точки зрения, повинны в том вы сами? Мы все склонны к самообману. Однако вам явно кто-то помог в этом. Кто же?
Сейчас я его предам!
— Тогда не говорите.
Но если я хочу отыскать маму и сестер… я не могу ему больше довериться… я сделаю это сама.
Робин сделала глубокий вдох.
— Я пришла донести на человека по имени Гулливер Фойл.
Ян-Йеовил тут же обратился в слух.
— Это правда, что он приехал по железной дороге? — спросила Оливия Престейн. — На локомотиве с обзорной вагонеткой? Потрясающее чудачество.
— Да, этот молодой человек весьма необычен, — ответил Престейн. Несгибаемый, как сталь, седовласый и статный, он стоял с дочерью в приемной своего особняка. Он стерег ее честь и жизнь, ожидая возвращения слуг и прочего персонала. Те в панике джонтировали кто куда. Тем временем Престейн как ни в чем не бывало перебрасывался светскими репликами с Оливией, не позволяя дочери осознавать масштаб опасности.
— Отец, я так устала…
— Ночь выдалась изматывающей, дочь моя. Но, пожалуйста, останься пока со мной.
— Почему ты меня не отпустишь?
Престейн чуть было не сказал, что с ним ей будет безопаснее.
— Мне одиноко, Оливия. Поговори со мной еще пару минут.
— О, папа, я совершила такой смелый поступок… Я наблюдала за нападением из сада.
— Дорогая моя, и ты была там в одиночестве?!
— Нет, с Формайлом.
В переднюю дверь забарабанили. Престейн ее загодя запер.
— Кто это?
— Мародеры, — спокойно ответил Престейн. — Не тревожься, Оливия, внутрь они не пробьются.
Он сделал шаг к столу, на котором у него была разложена коллекция оружия. Раньше он держал его в своем кабинете просто так, из игры в осторожность.
— Опасности никакой, дочь моя. — Он стремился отвлечь ее. — Итак, ты мне говорила про Формайла…
— А? Да. Мы вместе смотрели… описывали друг другу бомбардировку, какой мы ее воспринимаем.
— И ты была с ним без дуэньи? Такое поведение не подобает тебе, Оливия.
— Знаю, знаю. Я такая бесстыдница, а он казался таким рослым, уверенным, и я стала изображать недотрогу. Помнишь мою гувернантку, мисс Пост, которая так важничала и задирала нос, что я ее прозвала Леди Недотрогой? Я себя так и вела, совсем как мисс Пост. Он пришел в ярость, папа. Именно поэтому он стал искать меня в саду.
— И ты разрешила ему остаться? Я шокирован, девочка моя.
— Я тоже. Я чуть с ума не сошла от возбуждения. На кого он похож, отец? Расскажи мне. Как он выглядит?
— Он высокий, очень смуглый, скорее загадочный. Похож на Борджиа. Кажется, что его так и кидает от самоуверенности к дикости.
— О, ты тоже находишь его дикарем, папа? Я и сама это увидела. От него разит опасностью. Там, где остальные просто слабо засветились бы, он сияет, как молния. Он ужасает и восхищает.
— Дорогая моя, — официальным тоном сказал Престейн, — незамужней девушке не приличествует высказываться таким образом. Если ты, моя дочь, закрутишь роман с парвеню навроде Формайла с Цереры, это меня крайне опечалит.
В приемной и гостиной стали появляться слуги Престейна: повара, горничные, привратники, конюшие, пажи, лакеи. Все они были перепачканы и напуганы, побывав на краю гибели.
— Вы оставили дом, которому служите, и я это вам еще припомню, — холодно сообщил им Престейн. — Но моя честь и безопасность пока пребудут снова в ваших руках. Охраняйте дом. Мы с леди Оливией удаляемся отдохнуть.
Он взял дочь за руку и повел вверх по лестнице в ее покои — ревностный страж ледяной принцессы.
— Кровь и деньги, — пробормотал Престейн.
— Что ты сказал, папа?
— Я размышлял о наших семейных пороках, Оливия. Благодарю Всевышнего, что ты их не унаследовала.
— Что это за пороки?
— Тебе о них знать не следует. Ими в полной мере наделен Формайл.
— О, так он порочен? Я догадывалась. Ты сказал, что он похож на Борджиа. Порочный Борджиа с темными глазами и линиями на лице. Наверное, они складываются в какой-то узор.
— Узор, дорогая?
— Да. Я видела странный узор на его лице… не обычный след электрической активности нервов и мышц, а что-то иное, необычное. Этот узор меня с первой минуты зачаровал.
— Да о каком таком узоре ты говоришь?
— Фантастическое зрелище… и несомненно зловещее. Не могу описать словами. Есть у тебя чем рисовать? Я покажу.
Они задержались перед чиппендейлским письменным столом шестисотлетнего возраста. Престейн извлек из ящичка оправленный в серебро кристаллический брусок и подал его Оливии. Она коснулась его кончиком пальца. Появилась черная точка. Она повела палец дальше. Точка удлинилась, превратилась в линию. Быстрыми уверенными штрихами она изобразила на кристалле замысловатые петли и вихри, слагавшие дьявольскую маску.
Сол Дагенхэм вышел из темной спальни. Спустя миг ее озарил свет, источаемый одной из стен. Казалось, что в огромном зеркале отражается спальня Джизбеллы, но это был всего лишь фокус. Джизбелла лежала на кровати одна, а в отражении на краю своей кровати сидел Сол Дагенхэм, также в одиночестве. Зеркало в действительности было свинцовым листом, разделявшим две идентичные спальни. Дагенхэм зажег свет на своей половине.
— Любовь по часам, — сказал из динамика голос Дагенхэма. — Отвратительно.
— Нет, Сол, и никогда не будет.
— Устрашающе.
— И тоже нет.
— Но ты несчастлива.
— Нет. Вот зануда! Будь доволен тем, что имеешь.
— Это больше, чем я когда-либо имел. Ты великолепна.
— А ты экстравагантен. Ложись спать, дорогой. Мы завтра ведь едем кататься на лыжах.
— Нет. Я изменил свои планы. Я вернусь к работе.
— Ну, Сол… ну ты же обещал, что не будет больше этой работы, беготни, запарки… Ты не сдержишь своего слова?
— Не могу. Я на войне.
— Черт с ней, с войной. Ты достаточно навоевался в песках кратера Тихо. Большего они не вправе от тебя требовать.
— У меня осталось еще одно дело.
— Я помогу тебе.
— Нет. Держись подальше от него, Джизбелла.
— Ты мне не доверяешь?
— Не хочу, чтобы тебе навредили.
— Нам никто не навредит.
— Фойл способен и на это.
— К-кто?
— Фойл. Формайл. Ты знаешь. Теперь я знаю, что ты знаешь.
— Но я не…
— Ты не говорила. Я же сказал, что ты великолепна. Продолжай поддерживать во мне это мнение, Джизбелла.
— Но как ты догадался?
— Фойл проговорился.
— Как?
— Имя.
— Формайл с Цереры? Ну и что? Он купил Церерскую компанию.
— Джеффри Формайл.
— Он придумал себе это имя.
— Это он так воображает. Он его вспомнил. Джеффри Формайл — имя, которое я использовал, подвергая его испытаниям на мегаломанию в госпитале объединенных университетов, что в Мехико. Я подверг Фойла этому искусу, пытаясь его сломать. Имя, должно быть, застряло глубоко в его памяти, а потом всплыло. Он вообразил, что оно само пришло ему на ум. Так я догадался.
— Бедный Гулли.
Дагенхэм усмехнулся.
— Ну да. Как бы основательно ни защищали мы себя от внешних опасностей, так или иначе нас выдает что-нибудь внутреннее. Нет защиты от измены самому себе. Все мы себя предаем.
— Что ты намерен с ним сделать, Сол?
— Сделать? Я его прикончу.
— За двадцать фунтов ПирЕ?
— Нет. За победу в проигранной войне.
— Что?!
Джизбелла подскочила к разделявшей комнаты стене.
— Ты, Сол? Ты — и патриотизм?
Он кивнул почти с виноватым видом.
— Странно и гротескно, но это так. Ты меня полностью изменила. Я снова нормальный человек.
Он тоже подошел к стене и прижался к ней лицом. Они поцеловались через три дюйма свинцового стекла.
Море Облаков являло собою идеальную среду для культивации анаэробных бактерий, почвенных микроорганизмов, грибков, фагов, редких форм плесени и всякой полезной для медицины и промышленности мелочовки, которой требовалось безвоздушное окружение. Бактериальная корпорация занимала мозаичное скопление полей разнородных культур, простреленных переходами, связывавшими их с центральным участком бараков, административных офисов и теплиц. Каждое поле было не чем иным, как исполинским пробирным стеклом, ста футов в диаметре, двадцати дюймов в высоту по краям и не более двух молекул в толщину.