Особенно сейчас…
Особенно сейчас, когда детям предстояло пожить некоторое время в городе, у своей двоюродной бабушки Аделаиды Болль.
У большинства семей найдётся хотя бы одна внушающая трепет тётка – или двоюродная бабушка. И детей Браун судьба не обделила: их двоюродная бабушка Аделаида Болль была воистину ужасающей.
– А теперь, дети, – начала миссис Браун, – у меня для вас новости. Мы с вашим папой едем за границу, а вы все пока поживёте у тётушки Аделаиды Болль.
Дети и хотели бы разразиться воплями ужаса, но клей на бутербродах помешал им это сделать. И миссис Браун, одарив их всех сияющей улыбкой, вернулась в гостиную очень довольная.
– Дети от радости потеряли дар речи, – сообщила она мистеру Брауну.
– Ну надо же, – мрачно процедил мистер Браун.
Он имел более реалистичный взгляд на своих детишек и подозревал, что они наверняка уже планируют какие-нибудь шалости, которые можно будет устроить у тёти Аделаиды. Следует напомнить, что тётушка Аделаида была очень богата и собиралась оставить ему все деньги после своей смерти. Мистер Браун совсем не хотел, чтобы она умирала, но, поскольку это всё равно рано или поздно случится, тётины деньги очень бы ему пригодились. У него ведь и вправду было ужасно много детей.
Когда же эти дети наконец сумели отплеваться от клея, выяснилось, что дар речи они не утратили.
– Это просто ужасно! – сказали они. – Это будет настоящий кошмар! К тому же она живёт в Лондоне!
– Этя узяня, – повторило Дитя. – Этя настяси касьма! Тамузя ня зивёть Луньдя! – Это было прелестное Дитя, и говорило оно на своём собственном языке.
Двоюродная бабушка Аделаида Болль была чрезвычайно грозной пожилой особой: очень тощая и длинная, со злобными маленькими глазками, почти как у носорога, и носом, похожим на носорожий рог, только торчащий не вверх, а вниз. Она проживала в огромном доме, таком же высоком и угрюмом, как и она сама, с аккуратным лондонским садиком вокруг: с ярко-зелёными газонами, будто с открытки, и цветочными клумбами, разбитыми словно по линейке и оттого похожими на военный парад. Сейчас в доме Аделаиды Болль жила Евангелина, которая совсем недавно была девочкой на побегушках в загородном доме Браунов. Двоюродная бабушка Аделаида Болль возжелала взять на воспитание кого-нибудь из детей Браунов, но каким-то образом получила вместо них Евангелину. По счастью, Евангелине очень понравилось жить у тёти – это было всяко лучше, чем служить девочкой на побегушках, которую гоняют все кому не лень. Теперь же у неё было всё, что обещала тётя Аделаида, принимая её в дом:
собственные комнаты, отделанные в шоколадно-коричневых тонах;
огромный гардероб совершенно чудовищных платьев, которые, однако, и Евангелина, и тётя считали очень красивыми;
а ещё
мопс;
канарейка;
письменный стол;
корзинка для рукоделия;
и частные уроки:
красноречия,
хороших манер,
французского,
немецкого,
итальянского
и, самое главное,
фортепиано.
Евангелина извлекла немалую пользу из такого поворота судьбы, но, боюсь, перестала быть маленькой жизнерадостной пышечкой, а превратилась в толстенькую и довольно вредную зануду. Но именно это и нравилось тёте Аделаиде.
Когда приехали дети на целой веренице четырёхколёсных кебов, Евангелина встречала их у парадной двери. Подле неё жался мопсик, и оба ждали гостей с нетерпением. (Мопсик отличался замечательно оригинальной кличкой: его звали Мопс. Вот такой девочкой была Евангелина. Канарейку звали Канарейкой. Но ведь ей подавала пример сама тётя Аделаида, у которой был попугай по кличке Попугай.)
С детьми Браунов приехали их таксы – Ириска и Изюминка. Они так уставились на Мопса своими блестящими глазками, что у Мопса сразу поубавилось нетерпения, и приветствовать гостей ему расхотелось.
В семье мистера и миссис Браун было так много детей, что нам всё никак не хватало времени, чтобы записать все их имена, – особенно теперь, когда появились ещё и приёмные. Даже сами Брауны делили своих детей на группы: Старшие, Средние, Младшие и Маленькие. Далее шли Дитя и Кроха, а теперь появилась ещё и Крошечка, но двое последних пока не умели ни ходить, ни разговаривать, так что с ними было скучно. Дитя, старшее из малышей, говорило на собственном языке и носило весьма обширный подгузник, который постоянно норовил сползти, но каким-то чудом не падал.
Дети вылезали из кебов, а Евангелина спустилась по ступенькам парадного крыльца, чтобы поздороваться с ними. По одну сторону от неё шёл Мопс, по другую – мисс Крилль, её гувернантка. Зимой и летом бедняжка ужасно страдала от красных пятен на обмороженных тощих руках.
– Ах, мои дорогие! Какие же вы миленькие! – воскликнула, сжимая пятнистые руки, мисс Крилль, когда дети захлопнули дверцы кебов, благодарно погладили лошадей и угрюмой вереницей направились к парадному входу. Если честно, выглядели они вовсе не миленько в своих ужасных дорожных нарядах. Многие держали в руках спичечные коробки.
В деревенской усадьбе семейства Браун обитало множество дворовых животных, и почти у всех этих животных, особенно коз, имелись блохи. Дети привезли с собой некоторое их количество в спичечных коробках, выложенных козьей шерстью, чтобы бедные насекомые не пострадали от переезда. Детям пришло в голову, что в доме тёти Аделаиды такие штуки могут оказаться полезны, – и при виде Мопса они в тот же миг поняли, что были правы.
Мопс и Евангелина провели гостей в переднюю, очень высокую, полутёмную и неприветливую, и дети сбились в кучку посереди неё, изо всех сил желая только одного: запрыгнуть обратно в кебы и умчаться домой. Но тут Саймон подмигнул всем, а затем наклонился и погладил Мопса.
– Какая милая маленькая собачка!.. Только, – чуть погодя добавил он, незаметно вытряхнув спичечный коробок на Мопса, – у него же блохи!
Дети подняли страшный гвалт.
– Ой-ой, – завопили они. – Блохи! Не подпускайте его к нам!
Мисс Крилль пришла в негодование и с отвращением воскликнула:
– Какой вздор! Какая бестактность! У милого Мопсика нет ничего такого!
– Да вы сами посмотрите, – предложила Шарлотта, столь же незаметно опустошая свой коробок и указывая на крупную блоху, которая выпрыгнула на широкую спину Мопса и радостно заозиралась в надежде, что вновь оказалась на козе.
– Ой-ой-ой! – ещё пуще заверещали дети. – Ещё одна блоха! – Все принялись чесаться как безумные и подхватили на руки Ириску и Изюминку, чтобы уберечь их от ужасной напасти. – Не дайте ему заразить блохами наших славных, чистеньких собачек!
– Мопс абсолютно чист и здоров, – возмущённо запротестовала мисс Крилль.
– Ничего подобного! Он весь в блохах, а теперь и мы тоже, – кричали дети, продолжая скакать и чесаться. – И вы, мисс Крилль, тоже: вон, смотрите, что у вас на руке!
И правда, блоха потягивалась, расправляя задние ноги на саржевом рукаве мисс Крилль, и эта-то уж была совершенно уверена, что вернулась на козу.
– Ой-ой-ой! – взвизгнула мисс Крилль и тоже начала подскакивать и чесаться.
– Ой-оЙ-ОЙ! – завопила Евангелина. Она даже не стала ждать, когда на неё запрыгнет блоха, а сразу подняла крик. – Ой, тётя Аделаида, подумайте только! У Мопса блохи!
Двоюродная бабушка детей Браун, Аделаида Болль, во всём своём великолепии и ещё с огромной слуховой трубкой, появилась на верхней площадке лестницы.
– Блохи? – вопросила она высоким, завывающим голосом. – Блохи?
– Да-да, блохи, – загомонили дети. – Он весь в блохах – мы все уже в его блохах, мы лучше поедем домой. – И они снова принялись чесаться, ёрзать и скакать.
Мисс Крилль яростно выплясывала, тряся руками как умалишённая. Евангелина содрогалась, словно желе, от воображаемого зуда, Ириска и Изюминка пронзительно лаяли, уязвлённый Мопс горестно завывал.
– МИСС КРИЛЛЬ! – возопила двоюродная бабушка Аделаида, возвышаясь над этой неразберихой. – Что происходит? Что всё это значит?
– У Мопса блохи! – проорали дети. А затем начали скандировать: – У Мопса – блохи! Мы – едем – домой. У Мопса – блохи. Мы – едем – домой.
– Блохи… – промямлила мисс Крилль. – У Мопса.
– Блохи? – проскрежетала тётя Аделаида, перекрикивая гвалт. – Не верю ни единому слову. Откуда у него взяться блохам?
– Я не виновата. У него по расписанию ванна каждую неделю, – пролепетала бедная мисс Крилль и простёрла к тёте Аделаиде дрожащие руки. – И у меня тоже.
Глаза тёти Аделаиды чуть не выкатились из орбит.
– Меня не интересуют ваши личные привычки, мисс Крилль.
– Я имела в виду, что у меня тоже блохи, а не то, что я тоже еженедельно принимаю ванну, – возразила та, по-прежнему держа вытянутые руки перед собой.
– Тогда вам следовало бы это делать! Как негигиенично! Несомненно, здесь и кроется причина всей этой несуразицы. Обвинить бедную, маленькую, ни в чём не повинную собачку, когда всё это время… МОЛЧАТЬ! – вдруг завопила тётя Аделаида, перекрывая вопли детей. Она спустилась по ступенькам, яростно колотя по подворачивающимся головам своей слуховой трубкой. – А ну все замолчите! Прекратите скакать! Ничего серьёзного не произошло. Никто никуда не поедет. – И добавила особенно ужасным голосом: – Кроме мисс Крилль. Крилль, вы можете уезжать. Вы уволены.
Мисс Крилль уронила руку в буром саржевом рукаве, вместе с блохой и всем прочим, и застыла, глядя на тётю Аделаиду снизу вверх; лицо её сделалось пепельно-бледным.
– Уволена? Но я не могу… Вы не можете… Моя бедная старая матушка, – простонала она, – ей так нужны деньги, которые я ей отдаю. А я сама – куда я пойду?
– Куда угодно, – отрубила тётя Аделаида, – и без всяких рекомендаций. – Она величественно указала слуховой трубкой на лестницу. – Поднимайтесь в свою комнату и собирайте вещи! Исчезните с глаз моих!
Дети в совершенном молчании и неподвижности смотрели, как жалкая, тощая фигурка в унылом с