– Тс, тсс, что за вздор! – сказала Дежурная медсестра. – Здесь нет никаких зверей и никогда не было – ты в полной безопасности. Давай же, перевернись – вот умница! – Попытки перевернуть Пузана несколько смахивали на борьбу с огромным полосатым варёным пудингом, но медсестре наконец удалось усадить его. – Ну а теперь будь умницей, ложись как следует!
Из палат высунулись дети, зажимая рты, чтобы не расхохотаться. Пузан обиженно посмотрел на них, издал один глубокий досадливый всхлюп и в изнеможении плюхнулся на подушку…
– Не беспокойтесь, Дежурная, – спокойно сказала Главная медсестра из холла. – Дети всё здесь уберут, даже если это займёт у них целую ночь.
Кто бы мог представить, что во всём мире – не говоря уже об одной небольшой наволочке! – может быть столько холодного, липкого, просто отвратительного рисового пудинга.
С этого дня дети вели себя в больнице так хорошо, что все медсёстры, и даже Дежурная медсестра, начали подозревать, что в любую минуту у них могут вырасти за плечами маленькие белые крылышки. Дети научились заправлять больничные кровати и помогали разносить еду и чашки с чаем, а их жизнерадостные крики: «Утку для миссис Агонис!» и «Тазик, живей, сейчас стошнит, ей-ей!» – разносились по палатам – к удовлетворению всех, кто нуждался в утках и тазах. Не без того, конечно, чтобы детишки не ошибались. Медсестра велела им принести для миссис Чампинг кислородную подушку с Целебным Воздухом, и они битый час бегали по саду, набирая воздуха в наволочку, но если в саду наволочка отлично надувалась, то донести Целебный Воздух до миссис Чампинг никак не получалось. Тогда дети вывезли миссис Чампинг на инвалидной коляске и гоняли старушку по кругу, привязав к коляске сразу несколько наволочек, которые встречный ветер наполнял, будто паруса…
А когда Дежурная медсестра пожурила мистера Стаута за излишнюю полноту и велела ему посидеть на диете, дети расслышали её рекомендацию как «посинеть на диете» и, чтобы ускорить процесс выздоровления, выкрасили почтенного джентльмена в жизнерадостный голубой цвет.
И конечно, дети страшно огорчались, когда им указывали на их ошибки, и тут же исправляли их. Так, они пригнали миссис Чампинг в палату с резвостью, сделавшей бы честь скаковой лошади. И уж кто-кто, а миссис Чампинг точно не нуждалась в покраске: она вполне естественным образом переливалась оттенками синего от холода и ужаса. Столь же поспешно дети отскребли мистера Стаута до его обычного розового цвета.
В общем, через некоторое время вся больница стала задумываться: как же она раньше жила без милых, полезных и любезных детишек семейства Браун. И няня Матильда с каждым днём становилась всё менее уродливой, пока не сделалась весьма симпатичной, и продолжала хорошеть.
И тогда…
И тогда в один прекрасный день мистер и миссис Браун приехали повидать своих милых, ненаглядных деточек. Их милые, ненаглядные деточки, судя по всему, поправились и пришли в себя после всех болезней и операций. А с приездом родителей к ним, вместе со здоровьем, стало потихоньку возвращаться и их обычное поведение. И няня Матильда тоже становилась всё больше похожа на прежнюю себя: вся в чёрном, с потемневшим сердитым лицом, с Передним Зубом, торчащим спереди, и узлом волос, торчащим сзади, словно ручка чайника, и с носом, как две сросшиеся картофелины.
– Я полагаю, – сказала она мистеру и миссис Браун, – для детей пришло время Перемен в Жизни.
– Они могли бы погостить у своей двоюродной бабушки, Аделаиды Болль, – предложила миссис Браун. – Она снимает на лето комнаты в отеле у моря, куда уезжает вместе с Евангелиной и мисс Крилль. Я уверена, они с радостью примут у себя детей. В больнице уже жалеют, что детки так скоро выписываются, – добавила она.
Я уже говорила вам, что миссис Браун и впрямь проявляла редкостное неразумие во всём, что касалось её милых, ненаглядных деточек. Но тем не менее совсем неразумной она не была и поэтому предложила:
– Возможно, будет надёжнее, если вы, няня Матильда, поедете с ними.
У большинства детей есть одна внушающая трепет тётка, а у детей Браун была такая поистине ужасающая двоюродная бабушка – Аделаида Болль. Двоюродная бабушка Аделаида Болль была чрезвычайно грозной пожилой особой: очень тощая и длинная, со злобными маленькими глазками, почти как у носорога, и носом, похожим на носорожий рог, только торчащий не вверх, а вниз. Она была весьма близорука, и дети научились этим пользоваться, а ещё она очень плохо слышала и потому пользовалась огромной слуховой трубой, что делало её похожей на однорогую корову. Она взяла на воспитание девочку по имени Евангелина, которая из славной, жизнерадостной пышечки превратилась в толстую и довольно противную зануду – но, по счастью, именно это и нравилось тёте Аделаиде. Евангелину воспитывала гувернантка по имени мисс Крилль, которая зимой и летом ужасно страдала от холода и красных пятен на вечно зябнущих руках. А ещё у Евангелины был толстый мопс, которого она, не сильно напрягая воображение, назвала Мопсом. Детям нисколечко не хотелось ехать к бабушке Аделаиде, Евангелине, Мопсу и мисс Крилль, но всё же речь шла о море, а это гораздо лучше, чем жизнь в лондонском особняке, как в прошлый раз. Поразмыслив, дети решили, что и отдых на море можно сделать очень даже весёлым, ничуть не хуже, чем прошлый отдых в городе, который в итоге получился весьма увлекательным – для них самих уж точно, чего, не покривив душой, нельзя сказать о бабушке Аделаиде, Евангелине, Мопсе и мисс Крилль.
Итак, дети семейства Браун попрощались с Дежурной медсестрой и другими медсёстрами, пациентами, врачами и прочими хирургами и приготовились к отъезду. Главная медсестра словно растворилась в воздухе, но няня Матильда уже была готова к поездке: в чёрных ботинках на пуговицах, полинялом чёрном жакете и выцветшей шляпке, увешанной позвякивающими чёрными агатиками. Возле больницы уже стояла вереница четырёхколёсных кебов, называемых гроулерами, запряжённых понурыми лошадьми, которые ожидали пассажиров, чтобы отвезти их на железнодорожный вокзал.
– Мы не сможем все уехать на этих кебах, – сказали дети. – Лошади слишком устали.
– Вздор! – возразили взрослые. – Забирайтесь побыстрее.
– Ох, милые, – сказали дети, гладя лошадей по шеям и целуя в бархатные носы со щекотными волосками. – Извините нас, но что мы можем сделать?
– Фррр! – ответили лошади, ласково дуя им в лицо.
– Отличная идея! – воскликнули дети и послушно залезли в кебы.
«Отличная идея» заключалась в том, чтобы сдвинуть в кебах доски пола и бежать по дороге вслед за лошадьми, совершенно не прибавляя им тяжести. Дитя, чьи пухлые маленькие ножки не доставали до земли, висело в воздухе, стиснутое толпой сестер и братьев.
Понятия не имею, как с этим справилась няня Матильда.
Глава 4
ОКЗАЛ оказался просто потрясающий: такой огромный, сумрачный и шумный, с гигантскими клубами дыма, вырывающимися из труб паровозов, и чудесным деревенским запахом конюшни – ведь все грузы, тюки и вьюки к товарным поездам подвозили на телегах лошади, а их конюшни тянулись вдоль платформ на краю вокзала. Алмонд с Агатой едва не отстали, так как им очень хотелось поговорить с лошадьми; но няня Матильда всё-таки собрала всех детей вместе, они погрузились в вагоны и уселись на скамейках, болтая ногами, в восторге оттого, что наконец-то едут к морю. Поезд, однако, не был в таком уж восторге: он издал противный, резкий вопль, словно ужаснувшись количеству пассажиров, которых ему придется везти, и раздражённо выпустил огромное облако пара с целым дождём искр. Но распорядитель вокзала не терпел подобного вздора и повелительно махнул зелёным флагом, и тогда поезд начал пятиться от вокзала, а потом наконец набирать скорость: «чух-чух, чух-чух, чух-чух», проносясь по предместьям, ныряя в туннели, ревя в темноте, снова выскакивая на свет дня и летя всё дальше и дальше. Снопы искр и сажи вылетали из труб, и скоро лица детей покрылись маленькими пятнышками, как от чёрной кори, – из них получались отличные кляксы, если потереть их пальцами; особенно удачно это получалось на лице соседа. К тому времени как поезд подкатил к Паддлтону-у-Моря, дети Браун, несомненно, представляли собой весьма живописное зрелище.
Уже наступил вечер, и стало слишком темно, чтобы разглядеть что-нибудь, кроме длинной череды фонарей, протянувшихся, словно ожерелье из сияющих бусин, вдоль набережной. Но в воздухе стоял восхитительный запах водорослей и негромкое «фшш-фшш-фшш» волн, набегающих на песок одна за другой.
Дети выстроились на вокзале нетерпеливой колонной и двинулись пешком, поскольку отель тёти Аделаиды стоял неподалёку. Он был огромный и роскошный, со множеством маленьких башенок и балкончиков, с завитушками и финтифлюшками, похожий на великанские часы с кукушкой. Каждый из детей нёс свои пожитки в плетёном чемоданчике. Одеты они были в белые матросские костюмчики (у девочек – с юбкой) и белые круглые матросские шапочки и, должна сказать, выглядели донельзя глупо, но так их одевали летом каждый день – и всё тут! А ещё к матросскому костюмчику полагался свисток на чёрном шнурке, который надевался поверх большого квадратного воротника, и дети считали его самой полезной деталью: свисток как раз может пригодиться для чего-нибудь забавного. Дитя замыкало колонну, чуть утомлённое долгой дорогой, но бодро топало в своём вечно сползающем подгузнике. Свисток оно держало во рту, потому что обе руки были заняты собственной маленькой корзиночкой, и потому дышало Дитя несколько странным образом.
Мисс Крилль стояла на крыльце отеля, приветственно протягивая к детям руки в красных пятнах, а Евангелина с Мопсом запрыгали, увидев целую армию, наступающую из темноты. Боюсь, радость была не очень искренней: как вы помните, дети Браун уже гостили в комнатах Евангелины прежде. Таксы Ириска и Изюминка подбежали к Мопсу, едва завидев его, и тут же ловко укусили за зад. Мопс пронзительно взвизгнул «тяу-тяу-вау», Евангелина спряталась за спину своей обожаемой гувернантки, которая издала тихий стон отчаяния, видя, что дети семейства Браун с прошлого визита не изменились ни на йоту. А теперь они проведут с ними все летние каникулы…