За моим несотрудничеством скрывается горячее желание сотрудничать по любому поводу даже с самым ожесточённым противником.
Моё несотрудничество коренится не в ненависти, а в любви. Моя личная вера строго запрещает мне ненавидеть. Эту простую, но великую доктрину я воспринял двенадцати лет от роду благодаря школьному учебнику и до сих пор пребываю в данном убеждении. Более того, с каждым днём оно только усиливается. Для меня оно превратилось в пламенную страсть.
Гражданское неповиновение неправедному государству
Гражданское неповиновение — неотъемлемое право человека. Достаточно его лишиться, чтобы перестать быть человеком. Гражданское неповиновение, в отличие от преступного, никогда не перерастает в анархию. Любое государство силой подавляет преступное неповиновение и обречено погибнуть, если не решается на это. Но подавлять гражданское неповиновение — значит бросить в застенки совесть.
Убеждённый сторонник гражданского сопротивления просто игнорирует власть государства. Он объявляет себя вне закона, отказываясь исполнять безнравственные законы государства. Например, он может перестать платить налоги, но признавать власть государства в повседневной жизни. Он может намеренно не замечать таблички «Посторонним вход воспрещён» и входить в воинские казармы, чтобы вести агитацию среди солдат, он может устроить пикет в разрешённом месте или вне его. Поступая таким образом, он никогда не прибегает к насилию и не противится, если силу применяют к нему.
Я твёрдо убеждён, что гражданское неповиновение — идеальная форма конституционной агитации. Разумеется, она достойна презрения и заслуживает позора, если её гражданский, то есть ненасильственный, характер — всего лишь ширма.
Чтобы оставаться в рамках гражданских акций, неповиновение должно быть искренним, следует уважать оппонентов, никому не бросать вызов, твёрдо основываться на каком-либо принципе, воздерживаться от всяческого своеволия и прежде всего избегать любой ненависти и недоброжелательства.
Гражданское неповиновение требует минимального числа солдат. На самом деле, чтобы Добро одержало победу над Злом, достаточно одного сторонника гражданского сопротивления, совершенного в своих помыслах и поступках.
С. Вместо войны
Не защищайтесь мечом
Я не визионер. Я лишь притязаю именоваться практическим идеалистом. Религия ненасилия не предназначена одним лишь риши и святым. Её могут разделять и простые люди. Ненасилие — закон нашего биологического вида, подобно тому как насилие — закон, царящий среди животных. Дух животных спит, они не знают других законов, кроме закона сильного. Человеческое достоинство требует повиновения высшему закону — силе духа.
Поэтому я решился напомнить Индии о древнем законе самопожертвования, ибо сатьяграха и её производные, несотрудничество и гражданское неповиновение, — всего лишь новые имена издавна известного закона страдания. Риши, открывшие закон ненасилия в царстве жесточайшего насилия, были учёными более гениальными, чем Ньютон, и воинами более храбрыми, чем Веллингтон. Великолепно владея оружием, они осознали всю его бесполезность и стали проповедовать уставшему от жестокости миру, что спасение придёт через ненасилие.
Вот так и я предлагаю Индии практиковать ненасилие отнюдь не потому, что считаю её слабой. Я хочу, чтобы она ступила на путь ненасилия, осознавая своё могущество и власть. Не нужно упражняться с оружием, чтобы применить эту силу на практике. Нам кажется, будто мы нуждаемся в оружии, ибо мы склонны видеть себя бездушной плотью. Я же хочу, чтобы
Индия увидела в себе бессмертную душу, способную восторжествовать и воспарить над любой физической слабостью и бросить вызов могуществу всего мира. Разве Рама, всего-навсего смертный, с войском обезьян, не выступил против преисполнившегося гордыни, могущественнейшего десятиголового Раваны, когда тот мнил себя в безопасности на острове Ланка, со всех сторон окружённом бушующими водами океана? Неужели это не символ величия духа, перед которым склоняется грубая сила? Если Индия выберет путь меча, она, возможно, какое-то время будет пожинать плоды побед. Но я не смогу гордиться такой Индией. Я ощущаю себя частью Индии, ибо обязан ей всем. Я совершенно уверен, что в мире ей назначена особая миссия. Она не должна слепо подражать Европе. Если Индия выберет меч, для меня пробьёт час суровых испытаний. Надеюсь, что не изменю себе. Моя вера не имеет географических границ. Если я обладаю живой верой, она окажется даже превыше моей любви к Индии. Моя жизнь отдана служению Индии через религию ненасилия, которая, по моему убеждению, лежит в основе индуизма.
Участие в военных действиях
Будучи убеждённым пацифистом, я никогда не учился обращаться с оружием уничтожения, хотя у меня были такие возможности. Вероятно, именно поэтому мне удалось избежать непосредственного участия в убийстве. Однако пока я жил по законам, установленным государством, основанным на насилии, и добровольно пользовался льготами и привилегиями, которые это государство мне предоставляло, я был обязан оказывать ему помощь в полную меру своих сил и способностей, когда оно вело войну. Впоследствии, объявив, что более не сотрудничаю с этим государством и полностью отказываюсь от всех льгот и привилегий, я разомкнул этот порочный круг.
Приведу пример. Я состою членом общины, которой принадлежит несколько акров земли, и посевам на этой земле постоянно угрожают обезьяны. Для меня всякая жизнь священна, и потому я полагаю причинение любого вреда обезьянам нарушением ахимсы. Тем не менее я без колебаний отражаю нападение обезьян и всячески поощряю в этом других членов общины, чтобы спасти посевы. Я сделал бы всё, чтобы избежать этих акций возмездия. Я мог бы избежать их, либо оставив общину, либо распустив её. Однако я не делаю этого, так как отдаю себе отчёт в том, что едва ли смогу найти общество, не знающее земледелия и потому не уничтожающее волей-неволей тех или иных живых существ. Трепеща в страхе и смирении, в глубоком раскаянии я вместе с моими друзьями причиняю вред обезьянам, надеясь рано или поздно найти выход из этого тупика.
И всё же я трижды косвенно принимал участие в войнах. Мне не оставалось ничего иного, с моей стороны было бы безумием разорвать все связи с обществом, которому я принадлежал. В этих трёх случаях я не задумывался о прекращении сотрудничества с британским правительством. Сегодня моё отношение к несотрудничеству полностью изменилось, и потому я не буду добровольно участвовать в войнах и предпочту тюремное заключение и даже виселицу, лишь бы не брать в руки оружие и не принимать никакого участия в войнах.
Впрочем, это не решает проблему. Если бы в Индии появилось национальное правительство, то я, по-прежнему не принимая непосредственного участия в боевых действиях, мог бы вообразить ситуации, когда счёл бы своим долгом проголосовать за введение военной подготовки для тех, кто готов взять в руки оружие. Ведь я знаю, что не все члены общества убеждены в необходимости ненасилия так же твёрдо, как и я, а человеку или обществу нельзя навязывать принцип ненасилия.
Ненасилие идёт таинственными путями. Зачастую чьи-то поступки нельзя проанализировать в его терминах. Столь же часто деяния человека производят впечатление жестоких и насильственных, однако на самом деле исполнены самого возвышенного ненасилия, но осознать это способны только грядущие поколения. Единственное, чем я могу оправдать собственное поведение, — это тем, что я, как и в приведённом примере, неизменно действовал в интересах ненасилия. Никакими сомнительными национальными или другими подобными интересами я не руководствовался.
Разоружение
До того, как вся Европа начнёт разоружаться (а это неизбежно), чтобы не совершить самоубийства, какому-то народу придётся взять на себя огромный риск и первым решиться на разоружение. Процент сторонников ненасилия среди представителей этого народа, если таковой вообще найдётся, естественно, будет столь высок, что станет вызывать всеобщее уважение. Этот народ будет непогрешим в своих суждениях, твёрд в решениях, исключительно способен к героическому самопожертвованию. Он будет жить не только для себя, но и ради других народов.
Следует ограничить мировое производство оружия, подобно продаже опиума. Оружие, вероятно, принесло миру больше горя, чем опиум.
Если бы не существовало жадности, никому не понадобилось бы оружие.
Мир во всём мире
Если бы признанные мировые лидеры, в чьих руках находится оружие массового уничтожения, полностью отказались от его использования, отдавая себе отчёт в последствиях подобного шага, то в мире навеки удалось бы установить мир. Я убеждён, что корень зла здесь таится в отсутствии живой веры в живого Бога. Глубочайшая трагедия человечества заключается в том, что народы, по собственным уверениям исповедующие христианство, то есть религию Иисуса Христа, которого они именуют Князем Мира[11], едва ли готовы жить в мире. Печально слышать, как искренне верующие христианские священники и богословы заявляют, будто послание Христа обращено лишь к избранным. С детства меня учили, а впоследствии я неоднократно убеждался на опыте, что даже ничтожнейший из смертных способен воспитать в себе основные человеческие добродетели. Именно эта способность, несомненно присущая всем людям, отличает их от прочих Божьих созданий. Даже если хотя бы один народ окажется в состоянии совершить акт высшего самопожертвования, ничего не требуя взамен, то, возможно, мы успеем увидеть, как на всей земле воцарится мир.
Я не устаю повторять, что ни союзники, ни весь земной шар не добьются установления прочного мира, пока не отвергнут войну как способ решения политических проблем — а вместе с нею её непременных спутников: ужасную фальшь и обман — и не приступят решительно к созданию истинного мира, основанного на свободе и равенстве всех рас и народов.