– Прямо под стенкой, слева от нас, человек пять, справа никого, – докладывает он.
Там, где мы сидим, стенка высотой нам по пояс. Встаем и почти в упор расстреливаем немцев.
Артиллерия бьет уже по лесу. Прибежал Яник.
– Алиса приказала собраться на опушке у дороги.
Перебежками двинулись туда. Пулемётный и автоматный огонь противника так силён, что невозможно оторваться от земли.
– Я побегу к Алисе и доложу обстановку, – говорит Валентин.
– Беги и оставайся там, не возвращайся.
Через пятнадцать – двадцать минут к нам подползает Иван-шофёр (из власовцев):
– Алиса приказала вам отходить на Ини. Я с вами.
Огонь ослаб. Короткими перебежками мы добираемся до леса, бежим вдоль опушки.
Солнце уже село, но от огромного пожара светло, как в полдень.
– Ребята, – обращаюсь я к Янику и Ивану. – Вы в чьей группе были?
– Вначале у Валерия, – говорит Иван.
– А я был с тобой, – ответил Яник, – потом всё перемешалось.
– Мы были у Алисы, – говорит Николай-1 за себя и Николая-коми. Молодец наша Алиса, со своим пистолетиком она была в самых опасных местах. Нами командовала и вас с Валерием не теряла из вида. Настоящий боевой командир!
Я подумал: не будь Алисы, едва ли мы с Валерием решились бы вступить в такой бой. Ограничились бы первым налетом, а в атаку и контратаку вряд ли ходили бы. Её присутствие воодушевляло.
– Ребята, жертвы есть?
– Нет. Только легко ранен… (кто, не помню).
Мы поплелись к Ини. Становится темнее и отсветы пламени пожара в Анжери видны нам на опушке леса слева. А я всё думал об Алисе.
Ещё недавно, лежа с Валерием в машине, она говорила мне, что войне скоро конец и не стоит идти на операцию, не надо рисковать. А сегодня командовала самой крупной из наших операций. Была бесстрашна, не гнулась под пулями. Интересно, как чувствовал себя Валерий? Я не слышал его баса. Правильно поступила Алиса, взяв командование на себя. Но почему мы дрались? Не проще ли было отойти? И деревня, возможно, уцелела бы. Ведь это чудо, что ни одного из нас не убило! И почему мы так долго держались? Ведь немцы – профессиональные военные, они запросто могли вытеснить нас за каких-то полчаса. Сколько их было? Человек четыреста, не меньше – вон, сколько пушек и минометов у них, отвечал я себе. Все-таки они не прошли за целый день ни километра, и им нужно спешно ретироваться.
Так я размышлял, а мысли текли всё медленнее: усталость брала своё – меня даже пошатывало.
Молчали и ребята. Переживания были у всех одинаковы.
Но зачем всё-таки Алиса ввязалась в такой бой?
Сгоряча пошли мстить за Гришу, но мы – партизаны, и большой бой нам ни к чему. Сходу мы уложили человек 20, ну и хватит. Зачем больше? Может, ей было известно что-то ещё? Или ей приказали задержать продвижение отступающих немцев – во что бы то ни стало? Или она захотела показать французам, на что способны русские? А может, ожидала, что подойдут большие силы «макизар», к которым она послала Николая-1. Ответа не было, но я радовался, что мы выдержали такой бой, гордился собой – ни разу не испугался, был хладнокровен (только раз перед немецкой гранатой растерялся). Но я не мог понять цели такого боя. Стоп! А что если мы должны войти во французскую армию? И этот бой был для нас вступительным экзаменом? Нет. Ведь Ник говорил нам, что наше правительство против того, чтобы советские люди вступали в чужие армии.
Так, молча размышляя, мы доплелись до Ини и тут увидели, что все деревья там до самых макушек заняты людьми. Они целый день следили за боем. Нам захотелось жить. И тут подошел «фромаже́» (сыровар, торговец сыром) и позвал к себе. По дороге к его дому мы рассказывали окружившим нас жителям Ини о произошедшем в Анжери.
– А мы думали, это американцы подошли и дерутся с немцами, – сказал кто-то.
– Нет, это русские дрались с немцами, – ответил Яник.
У сыровара был сервирован стол на 12 персон. Это нас удивило.
– Кого вы ждали? – спросил я, когда утолил жажду сидром.
– Победителей. Вас.
– А если бы победили немцы?
– Не считайте меня глупцом. Мы ждали американцев, но раз дрались вы – я даю обед в честь русских.
Нас было пятеро, семь других мест заняли местные жители.
К концу обеда мы здорово захмелели. И вдруг я вспомнил, что в лагере остался Васька, тот маленький котёнок, которого мы в мае подобрали около Венизи. К этому времени он стал поджарым, мускулистым котом – грозой лесных мышей. Жил в нашем лагере и никуда не уходил. Спал у кого-нибудь под мышкой, но ласк человеческих рук не любил. Извиваясь тонким телом, он, как змея, выскальзывал из рук. И ещё он очень боялся звука автомобильного мотора. Как только заводили машину, кот с непостижимой быстротой взбирался на ближайшее дерево.
И я предложил ребятам пойти за ним. Яник начал отговаривать нас и с нами не пошёл. А мы, взбодрённые алкоголем, двинулись к Анжери. Было часов десять вечера, и если бы не зарево пожара, то было бы абсолютно темно, тоненький серп луны давал очень мало света.
Мы шли опушкой леса около Анжери, когда увидели, что от дороги Анжери – Вельмо прямо на нас движется группа человек в двадцать. Пламени пожара было недостаточно, чтобы разглядеть, кто они такие. Во избежание неприятностей мы перелезли через колючую проволоку и скрылись в кустах. Незнакомцы подошли и остановились метрах в двадцати от нас.
– Кто здесь? – спросил кто-то из них по-французски.
– Кто вы такие? – в свою очередь спросил Николай-1.
– Резистанс франсез (французское Сопротивление).
Я велел Николаю посмотреть, кто пришёл. Николай перелез через проволоку и вскоре крикнул:
– Свои, выходи, ребята!
Мы перелезли через проволоку и увидели, что Николай разговаривает с французом, у которого на груди почему-то был прикреплен белый носовой платок. Метрах в десяти от Николая и француза стояла группа без головных уборов. Повесив автоматы на плечо, мы подошли к Николаю и, узнав француза из отряда, куда бегал Николай-1, поздоровались с ним. А в это время группа, стоявшая в отдалении, бросилась на нас. Немцы! Мгновенно нас окружили, обезоружили и скрутили крепкие молодые «боши».
Хмель моментально выветрился, но испуга не было ни у меня, ни у ребят. Их глаза были обращены ко мне – что делать?
– Кто из вас главный? – на ломаном французском языке обратился к нам офицер.
– Я возглавляю эту группу, – ответил я по-немецки, желая отвлечь немцев от французского языка, чтобы они не поняли, кто мы такие.
– Хорошо. Много ваших людей в лесу?
– Много.
– Зовите всех. Никого не тронем. Всем гарантирую жизнь.
– Иван, – обратился я к бывшему власовцу, – иди к Валерию и расскажи, что с нами случилось.
– А как же вы?
– При первом случае сбежим. Ясно?
Ребята молча кивнули. Офицер сообразил, что я приказал Ивану идти за нашими людьми, и сказал, чтобы его отпустили. Иван медленно перелез через проволоку и пошёл в лес.
Мы прождали несколько минут. Никто не появлялся. Офицер приказал взять нас за руки, чтобы мы не убежали.
– Где немецкий штаб? – спросил он меня.
Я пожал плечами. Вперед выступил француз:
– Я знаю.
– Ведите туда, – сказал офицер, – там мы вас отпустим.
Сволочь, подумал я о французе. Предатель.
– Ребята, он поведёт в Савиньи, там нам смерть. У реки бежим, – быстро проговорил я.
Француз действительно повёл в сторону Савиньи. Нас, каждого русского, за руки держали по одному немцу. Меня вёл, перегнув руку в локте, молодой парень.
56
Не доходя до реки, француз свернул направо и повёл через высокий густой кустарник в сторону Ини. Когда мы вышли из кустарника, Николая-2 уже не было, но немцы не обратили на это внимания.
Мы дошли до лесной дороги в сторону лагеря французского отряда, где числился наш провожатый. Француз предложил офицеру двинуться этой дорогой, но тот отказался.
Вскоре мы пересекли речку и вышли к шоссе. Ини осталась справа. Мы вышли на дорогу Ини – Божё, ведущую через лес Бель-Вевр. Это на ней мы с Валерием в начале мая убили двух велосипедистов.
Когда мы вышли на шоссе, я вырвал руку у своего конвоира и, засунув обе руки в карманы, громко сказал по-немецки:
– Дальше я с вами не пойду!
Немцы столпились вокруг меня. Офицер приказал меня обыскать, но ничего не нашли.
– Не пойдешь?
– На этой дороге мы устраиваем засады и много ваших убили. Я не хочу погибать вместе с вами.
Немцы начали переговариваться, а Николай-1, оставшись без присмотра, скользнул в кювет, дальше в кусты и был таков.
Я это видел, и мне стало легче. Теперь я один и отвечаю только за себя. Надо бежать.
После непродолжительного разговора немцы построились в две шеренги и двинулись по обочинам шоссе. Точно так, как ходили мы, чтобы меньше шуметь. Впереди правой шеренги шёл француз, за ним офицер и семь или восемь солдат. Меня вёл всё тот же парень. Мы шли третьими после командира. Немец начал шёпотом рассказывать о себе. Ему 19 лет, все они летчики и переходят линию фронта. Я слушал его и ждал места, где шоссе пересекает лесная грунтовая дорога, там я решил бежать. Но мне не повезло – около перекрёстка были навалены мешки с углём, и немцы, замедлив шаг, стали обходить их со стороны опушки леса. Когда мы спустились в кювет, у меня подвернулась нога, и я выругался. Парень тут же повторил мой мат и позвал офицера. Офицер спросил, кто я. Я ответил, что американец-парашютист.
– Много здесь американцев?
– Тысячи две.
– Где они?
– Везде, – ответил я, сделав круговой жест левой свободной рукой.
– Пошли.
Мы опять двинулись в сторону Божё. Деревня была уже недалеко. Но туда мне нельзя, там могут быть немцы. Метров через двести ещё одна лесная дорога пересекает шоссе. Это мой последний шанс, а в Божё может ждать смерть. Я начал разговор с парнем, чтобы отвлечь его. Тот рассказал, что он из Гамбурга, из рабочих, и очень хочет домой. Он ослабил свою хватку, и я почувствовал, что могу выдернуть руку. Только бы не выдать себя, не вздрогнуть. Вот и перекрёсток. Молниеносно я выдергиваю руку, левой бью его в челюсть, вкладывая в удар всю силу корпуса, парень валится в кювет, я перепрыгиваю через него и бегу в лес по знакомой тропинке.