...Прошли годы. В институте кинематографии, в плане изучения истории советского кино, нам показали фильм "Сорок первый" режиссера Протазанова, снятый в 1924 году. Тогда он пользовался большим успехом.
Сейчас фильм разочаровал меня. Картина снималась с "классовых позиций", по которым все белые были негодяями, а все красные - благородными героями. Я, по своей войне, знал, что это не так, что негодяи бывают и с той и с другой стороны,- все дело не в человеческих качествах отдельных солдат, а в целях каждой из сторон.
Фильмы, как тот, о котором я начал думать теперь, после разговора с Борисом Немечеком, в те времена назывались фильмами "на скользкую тему". На такой теме можно было поскользнуться, упасть и больше не подняться. Я знал это. И тем не менее засел за сценарий. Я не мог поступить по-другому.
Получив передышку, я собрал прежние свои наброски, привел их в порядок, что-то дописал, и получился, как я полагал, хороший сценарий. Работать было трудно и радостно. Всем своим существом, всеми своими мыслями я погрузился в атмосферу тех лет. Я ощущал дыхание революции, жил ее страстями, с радостью ощущал свою причастность к ней. В ней было то, что мне по-настоящему дорого. Мне казалось, что я нашел себя.
Теперь мне казалось, что нет более актуальной и важной темы и что, прочитав мой сценарий, все редакторы и дирекция студии поймут это и тотчас же поручат мне снять этот фильм.
С большим волнением я предложил послушать сценарий Ивченко и Донскому - они согласились. Я начал читать неуверенно, но быстро увлекся и так дочитал до конца. Сценарий понравился обоим. Ивченко сказал, что ему было интересно слушать и он хотел бы посмотреть такой фильм. Донской был с ним согласен, но считал, что поставить его сейчас, да еще на этой студии, нельзя. Я решил рискнуть и отдал его на студию.
Но никто из редакторов не пришел от него в восторг, высказывались осторожные мнения: с одной стороны это интересно, но с другой стороны... Обескураженный, но все еще уверенный в своей правоте, я стал добиваться разговора с самим директором студии и наконец попал к нему на прием.
Через неделю Пономаренко вызвал меня. Когда я вошел в его кабинет, я увидел свой сценарий на его столе. Я взволновался, решив, что получу постановку. Но вместо этого директор по-отечески отчитал меня.
Посмотрев на титульный лист сценария, директор пожал плечами.
- Кто ж нам такое позволит?
- Да почему же не позволить? Фильм про революцию, про гражданскую войну. Романтический. Красивый!
- Что ж, я не читал "Сорок первого",- лениво возразил директор.Средняя Азия, верблюды... Красная партизанка влюбилась в белого поручика... Послушайте, Чухрай, зачем вам с этим связываться? Вы ж молодой человек. Вам надо расти...
Тут я разразился тирадой относительно достоинств темы. Я говорил о ее актуальности, о ее поэтичности, о том, как красиво можно снять фильм и как дешево это обойдется студии; я говорил о том, что зритель устал от железобетонных героев со стальной арматурой вместо нервов; я призывал вернуться к "Чапаеву", "Машеньке", "Члену правительства".
Директор уныло слушал меня.
Он был незлым человеком и, вероятно, неплохо относился ко мне. Но у него были другие задачи, другие установки, другая система ценностей. То, что я предлагал ему, никак не вписывалось в эти рамки.
- Эх, Чухрай, Чухрай! - тогда-то и сказал он мне.- Вас же учили во ВГИКе, тратили народные деньги! Ну подумайте сами: зачем нам на Украине верблюды?
Что на это ответить, я не знал.
Директор наотрез отказался читать мой сценарий, а мне посоветовал думать, прежде чем являться с такими предложениями. Я ушел не солоно хлебавши.
Сначала, сгоряча, я говорил себе, что буду бороться, доказывать, спорить и добьюсь своего. Но потом, отрезвев, стал задавать себе вопросы. С кем я собираюсь спорить? Кому и что доказывать? Никто не обязан. Если когда-нибудь мне дадут самостоятельную постановку, то это будет актом величайшего доверия. Чем я заслужил такое доверие? Почему люди должны рисковать своим благополучием ради меня? Кто я такой? Что я сделал в кинематографе? Рассуждая таким образом, я постепенно пришел к "житейским мудростям": стал убеждать себя, что так и должно было случиться, что я действительно зарвался, что для того, чтобы ставить такой фильм, как "Сорок первый", надо сначала заслужить. "Конечно, трудно расстаться со своей мечтой,- рассуждал я,- но лучше синица в руках, чем журавль в облаках. Пора взяться за ум и смотреть на жизнь глазами взрослого человека - надо найти себе реальный сценарий, добиться постановки и работать "как все", а мечтания оставить на неопределенное время".
Моя надежда поставить "Сорок первого" не удалась, но я не отказался от своей мечты, надеялся, что еще представится случай.
Скоро меня снова вызвал Пономаренко и предложил мне должность второго режиссера на фильме "Триста лет тому". Приближался трехсотлетний юбилей объединения Украины с Россией - фильм был посвящен этому событию. Снимался он по постановлению ЦК КПСС. На него была выделена большая по тем временам сумма. Режиссерами фильма были назначены Т. В. Левчук и прекрасный комедийный украинский актер Крушельницкий. На фильме был и второй режиссер, но он почему-то не устроил Левчука. Назначили меня. Я согласился. Надо было получать зарплату и кормить семью.
- Вот это по-нашему: краще сiниця в жмени, ниж журавель в небi,сказал Семен Васильевич.
- Левчук идет на сталинскую премию. И тебе что-то перепадет,беззлобно шутил Донской.
В те времена такие картины неизменно получали награды.
Поначалу я по заданию своих режиссеров стал собирать историческое оружие и аксессуары. У людей были и старинные пистоли, и сабли, и песочницы, употребляемые триста лет назад как промокашки для чернил. Они просили за свои реликвии совсем небольшие деньги, но бухгалтерия разрешала покупать такие вещи только по перечислению, а люди не соглашались на это.
Как быть? С этим вопросом я обратился к Марку Донскому. Я всегда в затруднительных случаях обращался к нему за советом. А он давал советы, как правило, в виде притч, и притчи эти всегда начинались со слов:
- В Одессе был такой случай...
Еще один закон Донского
Отвечая на мой вопрос, он сказал:
- В Одессе был такой случай. Одного скрипача-еврея пригласили играть на именинах предводителя дворянства. Но он был не брит, и была суббота. Скрипач отправился к ребе. Приходит, видит - ребе сидит у зеркала и бреется. "Зачем пришел?" - спрашивает ребе. Скрипач объясняет обстоятельства и спрашивает, можно ли ему побриться. "Ни в коем случае!" отвечает ребе. "Но вы же бреетесь!" - "Да... Но я ни у кого не спрашиваю..."
Это был ответ на мой вопрос. Я так и поступил. Взял деньги у директора картины Вакара и заплатил собственникам за прокат.
Я часто пользовался советами Донского.
Собрав необходимый реквизит, я поинтересовался, как у нас обстоят дела с актерами.
- У нас главная проблема с пани Хеленой, женой героя фильма Богдана Хмельницкого, полькой.
- Поеду в Прибалтику и привезу вам кандидаток на эту роль,- предложил я.
- Зачем в Прибалтику? У нас на Западной Украине такие бабы закачаешься! - возразил мне Левчук.
- А как вы ее себе представляете?
- Чуешь, Марьям? Школа! - обрадовался Левчук.- Не то что наши говнюки. Спрашивает: как вы ее представляете?
Левчук стал мне объяснять, как он представляет себе героиню.
- Богдан Хмельницкий объединил Украину с Россией. А Хелена его жена, красивая баба, но католичка.
Я уже ознакомился со сценарием и понял, что это новая расширенная редакция сценария "Богдан Хмельницкий", по которому Игорь Савченко снял прекрасный, полный поэзии фильм. В нем роль Хелены (Елены) играла красивая актриса Гарен Жуковская.
- Тип Гарен Жуковской нам подходит? - спросил я.
- Нет, не подходит,- ответил Левчук.- Кто сказал, что она красивая? А нам нужна Хелена...- Тимофей Васильевич мечтательно закрыл глаза и жестом показал нечто невообразимое.- Понимаешь? - спросил он после паузы.- Богдан был не только полководцем, но и политическим деятелем. А Хелена получила приказ своего духовника отравить мужа. Но у Савченко она травила его в спальне как мужа, а у нас будет травить в кабинете как политического деятеля!
Из этого и других объяснений я, откровенно говоря, ничего не понял. Было ясно, что и режиссер не очень представляет, что ему нужно. "Ну что ж,подумал я,- и такое бывает!" И отправился в Дрогобыч искать кандидатку.
И вот я опять в Дрогобыче. Утро. Зашел в театр, осматриваю портреты актеров и актрис, развешанных в фойе. Одна актриса нам вроде подходит.
- Можно посмотреть эту актрису в какой-нибудь роли? - спрашиваю я у директора театра.
- К сожалению, нет,- грустно отвечает он.
- Больна?
- Хуже!.. Ее подобрал какой-то майор и увез в Москву. На ней держался весь наш репертуар, а зарплата, сами знаете какая... Выскочила за майора и укатила.
Посочувствовав директору, отправляюсь, по совету режиссера, в обком. Там, говорил Левчук, весь город поднимут, но то, что нам надо, найдут. Ты покажи ему бумажку, что картина создается по постановлению ЦК КПСС,- все сделают!
И правда, прочитав бумагу, секретарь обкома по-военному, как перед генералом, поднялся с места.
- Что вам нужно, товарищ Чухрай? Обеспечим!
- Мне нужна красивая женщина.
Секретарь обкома от неожиданности раскрыл рот: с такими проблемами к нему не обращались. Потом, сообразив, рассмеялся каким-то нервным смехом:
- А! Понимаю. Вам для съемок... Могу посоветовать, у нас при институте - художественная гимнастика. Там посмотрите.
Посмотрел в институте. Есть хорошенькие девочки, но не актрисы и возраст не тот. Хелена была взрослой женщиной.
- Знаете, что,- сказал директор театра,- у нас в городе есть одна красотка, Ядя. Внешность действительно редкая. И типичная полька. Наша уборщица должна знать ее адрес.