Пробовал склонить на свою сторону меня: мол, фильм политически важен, надо создать авторитет нашему фестивалю. Я отвечал, что авторитет фестиваля зависит от того, насколько честно мы будем оценивать фильмы в соответствии с его девизом. Он пробовал поговорить с членами жюри - не получилось. Александр Васильевич Караганов, человек доброжелательный и знающий, посоветовал Романову предложить на конкурс еще какой-нибудь фильм. Совет дельный, но Романов воспользовался им не лучшим образом. На конкурс был выставлен фильм "Порожний рейс" В. Венгерова, повествующий о проблемах социалистического соревнования. По поводу этого фильма разразился скандал.
Прибежала взволнованная переводчица:
- Идите скорей в комнату жюри. Серджо Амидеи требует обратный билет и собирается уезжать с фестиваля.
В комнате жюри видный итальянский сценарист и критик Серджо Амидеи весьма бурно выражал свое недовольство.
- Это не фестивальный фильм. Я не хочу за него голосовать. Я всегда был другом советского кино, а теперь... Это издевательство над членами жюри! Я немедленно уеду домой!
Я постарался успокоить его.
- Но у вас же есть превосходные фильмы! - настаивал он.- Я же знаю!
- А теперь будешь знать, что есть и плохие...- сказал я.
- Ты не будешь защищать этот фильм?
- Не буду.
Он подумал и сказал:
- Тогда объясни мне, почему этот парень сливал бензин в озеро?
Другие члены жюри поддержали его: действительно, почему?
Я стал объяснять.
- Он обманывал всех, что везет груз, как положено, по дороге, а сам ездил по льду озера более коротким путем, хотел выиграть социалистическое соревнование.
- Но зачем он сливал бензин в озеро?
- По количеству бензина в баке его могли уличить в обмане, а он хотел получить премию.
- Большую?
- Нет. По вашим меркам чисто символическую...
- И для этого он сливал бензин в озеро? - недоумевали члены жюри.
- Убейте - не могу понять эту логику. Невероятно! - стонал Серджо.
Он уже успокоился и решил, что остается.
О фильме забыли и долго еще обсуждали вопрос о стоимости бензина и сколько его было вылито в озеро.
Был показан фильм "81/2". Он произвел глубокое впечатление на зрителей и гостей. Понимая это, Алексей Владимирович искренне огорчился. "Восторгаются потому, что ничего не понятно,- брюзжал он.- Даже мне непонятно, а простой зритель и подавно ничего не поймет..."
Вскоре я был вызван в ЦК КПСС. Со мной беседовал деятель высокого ранга, кажется, Снастин. Раньше я не встречался с ним. Разговор начался мирно, а кончился на басах. Начальство, расспросив меня о том, как идут дела, и внимательно выслушав мои ответы, стало внушать мне, что мой авторитет позволяет влиять на решения жюри, что речь идет о политике, что я должен быть патриотом и что фильм "81/2" не заслуживает Большого приза, так как кино - искусство массовое, а фильм Феллини непонятен массам. Короче, я должен добиваться премии нашим фильмам.
Я пытался объяснить, что наши фильмы не выдерживают конкуренции и что попытка навязать жюри свое решение ни к чему не приведет, что Федерико Феллини - режиссер высочайшего класса, у него огромный авторитет в мире, что "81/2" - лучший фильм фестиваля и что присуждение ему Большого приза не только справедливо, но и полезно для нашей политики.
- А вы знаете, что Никита Сергеевич уснул на этом фильме?! - почти закричало начальство и посмотрело на меня со строгой многозначительностью.
Я пожал плечами.
- У Никиты Сергеевича дела поважнее, чем кино. Очевидно, устал.
- Хватит заниматься демагогией! - не выдержало начальство.- Будете делать то, что вам говорят, или положите партийный билет!
Современный молодой человек улыбнется: "Подумаешь, напугал". Но в то время исключение из партии было делом нешуточным. В кинематографе работали и не члены партии, но это были единицы. Когда им предлагали вступить в КПСС, они говорили: "Я еще не дорос, я еще недостоин". Такое объяснение принималось - значит, члены партии были люди особенные, они уже доросли, они уже достойны. Но горе тому, кого исключали из партии,- на того смотрели как на изгоя, предателя, отщепенца. Ему навсегда были закрыты двери в кинематограф. Можно ли доверять отщепенцу говорить с экрана с миллионами советских людей? Я не хотел оказаться в таком положении.
Прочитав эти строки, молодой человек сразу заключит: "Карьерист, вступил в партию, чтобы сделать карьеру!" Не следует торопиться с выводами. Я вступил в партию во время войны, когда единственной привилегией рядового коммуниста было первым подниматься в атаку. Я и сейчас горд тем, что имел эту привилегию. Я не был диссидентом, не стремился попасть на нары в ГУЛАГ, мне не стыдно в этом признаться. Да, я боялся исключения из партии. Мне хотелось снимать фильмы. Те, кто их видел, знают, что я не угодничал. Совесть и честь были для меня выше страха. И тогда я подумал: не уступлю!
- Я сделаю так, как полезно для дела,- сказал я.- В следующий раз назначьте другого, более сговорчивого.
Возвратившись на фестиваль, я узнал: А. В. Романов собрал членов жюри из социалистических стран и предупредил их, что если они будут голосовать за "81/2", у себя дома они будут иметь большие неприятности. Это была не политика, а пошлое политиканство - Романов защищал даже не честь мундира, а себя, свое кресло.
Собралось жюри. Надо было распределить призы, чтобы завтра на закрытии фестиваля огласить наше решение. Первым взял слово Жан Маре.
- На фестивале не было фильма, который мог бы сравниться с фильмом Феллини. Я за Большой приз фильму "81/2".
Несколько голосов поддержали его. Кто-то возразил.
- Фильм, конечно, хороший, но слишком сложный. Народ его не поймет и не примет.
Серджо Амидеи вскочил как ужаленный.
- Кто вас уполномочил говорить от имени народа?! Мы в Италии уже это проходили. Фашистские комиссары лучше народа знали, что ему понятно, а что нет. И вы это знаете? А я знаю, что народ не глупее вас!
Шакен Айманов, прекрасный актер и режиссер, сравнил фильм Феллини с современным самолетом, а остальные фильмы - с телегами, но предложения Жана Маре не поддержал.
Режиссер из Югославии Душан Вукотич сказал раздраженно:
- А я не буду голосовать за "81/2" - фильм педерастический.
Это странное заявление никто не стал опровергать. Его просто проигнорировали.
Ян Прохазка из Чехословакии говорил о фильме Феллини с восторгом, но кончил свое выступление странно:
- Фильм замечательный, но мы не можем за него голосовать...
И опять темпераментный Серджо Амидеи:
- Почему вы не можете за него голосовать?! Вам запретили?
Прохазка стал вяло оправдываться.
- Я этого не сказал, но...
Все сразу заговорили, заспорили. Я дал слово Стэнли Креймеру, знаменитому в то время режиссеру из США.
- Не думаю, что "81/2" - лучший фильм Федерико Феллини, но это лучший фильм фестиваля. Я не хочу выяснять, почему идет спор, но, господа, я мужчина и каждый день вынужден бриться. При этом я смотрю в зеркало. Так вот, чтобы мне не было стыдно смотреть на свою рожу, я хочу заявить: меня не было на этом фестивале... Желаю вам успехов! - Поднялся и ушел.
Сатьяджит Рей, выдающийся индийский режиссер, заявил:
- Я никогда не пришлю своего фильма на Московский фестиваль. Если он окажется лучше других, скажут, что он непонятен народу...- И последовал за Креймером.
За ним - Жан Маре, японец Кейхико Усихара и Мохаммед Керим из Египта. Что было делать? Я объявил перерыв и, подойдя к Нельсону Перейра дус Сантусу, члену жюри из Бразилии, попросил его после перерыва уточнить формулировку: дать Феллини Большой приз по совокупности за значительный вклад в мировую кинематографию и за фильм "81/2". Он охотно согласился. Затем я пошел в кабинет Романова, он находился здесь же, в гостинице "Россия". Переводчиц я попросил объявить всем членам жюри, что готовится новое предложение и что я прошу всех явиться после перерыва.
В кабинете Романова уже был А. В. Караганов, который был моим заместителем и присутствовал на всех заседаниях. Романов, весь красный от волнения, дозванивался до начальства по телефонам. Была суббота, и никого невозможно было застать, а он, не имея указания, не знал, как ему поступить.
- Вот видите,- сказал он с досадой.- Я же вас предупреждал. Это ваше влияние. Вы подстрекали членов жюри...
- Никого он не подстрекал,- вступился за меня Караганов.
- Я знаю, что говорю. Мне докладывали,- настаивал Романов.
Вошел молодой человек - "искусствовед в штатском" - и сообщил, что на Центральном телеграфе лежит пачка телеграмм до особого распоряжения о скандале на Московском фестивале. Я посмотрел на часы и вышел. По дороге ко мне обратилась взволнованная Симона Синьоре.
- Скажите, что происходит?!
Я был знаком с ней, встречался с нею и Ивом Монтаном во Франции. Но что я мог ей сказать? Отделался заверением, что все будет в порядке, извинился и поспешил в зал заседаний жюри. Я очень волновался, все ли придут, не придется ли просить, уговаривать каждого отдельно. А они будут упираться, отказываться... Но, к моему удивлению, пришли сразу все. Никаких обид. Все улыбаются, как будто ничего не произошло. Нельсон Перейра дус Сантус изложил свою формулировку. Все ее приняли и приступили к распределению остальных призов. Появился А. В. Караганов с предложениями Романова. Я сказал, что уже принято решение и другого мы принимать не будем.
Получая свой приз, Феллини поднял его над головой и сказал:
- На разных фестивалях мира я получил 270 наград, но эта награда мне особенно дорога, потому что я получил ее в Советской стране!
"Ну вот,- с облегчением подумал я,- вот решение наших споров. Теперь наш фестиваль станет еще престижнее, и политики могут быть спокойны Феллини придал нашему фестивалю и политическое значение".
Но я ошибался. На следующий день меня уже не замечали. Начальство со мной не здоровалось. Чиновники смотрели как на провинившегося. Мне стало противно, и я, плюнув на все, уехал на Украину к родителям. В столичных газетах я прочитал сообщение о том, что председатель Комитета по кинематографии А. В. Романов на пресс-конференции заявил журналистам: "Мы дали Большой приз фестиваля Федерико Феллини, но мы с ним не согласны... Несмотря на веселые танцы в конце, этот фильм глубоко пессимистичен".