Пленный майор весь извелся. От жажды и голода, или от страха, но тот гусеницей дополз почти до двери. Думаю, еще немного, и он стал бы долбиться в нее головой. Вовремя я вернулся.
– Ты куда собрался, милок? – спросил я по-русски и усмехнулся. Кормить его я не собирался, сдохнет, туда ему и дорога, мне просто нужно было максимально оттянуть его смерть на случай расследования. Ведь по моим планам, умереть он должен будет при обнаружении гестаповцами. Ну, или эсэсманами, не знаю, кто тут шмонать будет, когда я закончу. Я, перекусив, все же дал фрицу попить. Он просил есть, но при этом стал шуметь, и я легонько приложил его по голове пистолетом. Переборщил, тот вновь отключился. Да еще и обделался. Я уж думал, все, кирдык, обычно трупы так делают. Часто кишечник расслабляется после смерти, тут я не ожидал такой подлянки. Вытащив фрица в соседнюю комнату, открыл окно пошире, проветрить хотелось, ну и стал укладываться спать.
Боязни того, что к майору может кто-нибудь прийти, у меня не было, тот пояснил во время допроса, что об этой квартире не знает никто, для бабы снял. Ее саму он сюда так и не привел, да и не приведет уже. Остается только одна проблема: его вчера ждала та самая фрау, для встреч с которой и было снято жилье. Не подняла бы шум невостребованная женщина…
Решив приготовить себе место на завтра, поставил к окну стол и стул. Прикинул, оказалось, что если установить пулемет прямо на стол, мне будет отлично все видно. Передо мной весь сад Коха, главное, чтобы он завтра сам в нем появился, а то свалит еще. Эта крыса, по воспоминаниям наших разведчиков, постоянно уходила из капканов, словно чуяла смерть. Вот же гад, а? Он прожил такую длинную жизнь, что те, кто хотел его убрать во время войны, умерли раньше. Так быть не должно, мы эту расу господ повыведем, а после войны еще и разбавим нашей кровушкой. Что бы там ни говорили в будущем о массовых изнасилованиях женщин в Германии, думаю, это неправда. Во-первых, по армии был строгий приказ, и люди реально боялись. Конечно, отдельных случаев не избежать, но думаю, таких все же было немного, уроды есть везде, в нашей славной стране их тоже много, но чтобы массово… А во-вторых, думаю, немки и сами были не против, получая взамен и еду, и всякие ништяки, что могли дарить им наши бойцы. Ведь в разрушенной Германии после войны было банально нечего есть, так что вранье это все об изнасилованиях.
Удалив смазку и зарядив пулемет, приготовил его к работе, лента, кстати, была в коробе, я даже растягивал – посчитать. Двухсотпатронная оказалась, хорошо, хотя вряд ли выпущу даже половину. Грохот будет такой, что придется быстро сваливать, жаль, не до конца сегодня осмотрел пути отхода. Ведь помирать тут я не собирался, слишком много этих уродов еще останется, чтобы я мог спокойно сдохнуть. Надо постараться принести максимальную пользу. Нет, даже не Союзу. Людям, что могут остаться жить после смерти нескольких извергов. Эх, вот бы всех завалить, кто с гауляйтером в саду кушать будет. Черт, это, можно сказать, моя мечта сейчас.
С этими сладкими мыслями я и уснул. Спалось превосходно, слишком устал за день, а тут настоящая кровать, мягкая, зараза…
Утро преподнесло немного неприятный сюрприз. Нет, майор не сдох, хотя я и был к этому готов. Погода была плохой. С утра шел дождь, возможно, он еще ночью начался, просто я не слышал, спал крепко, но это сказалось на моем деле. Естественно, гауляйтер не вышел утром в сад пить кофе с друзьями. Блин, тут поневоле начнешь в мистику верить, дьявол его, что ли, охраняет? Я с недовольством наблюдал через занавеску за усадьбой. Не видя ничего, решил все же сходить к Фридриху и осторожно разузнать, как обстоят дела. Возможно, они и вовсе уехали уже, а я тут жду у моря погоды. Все же немного задержался, так как, решив воспользоваться плохой видимостью, навестил сад гауляйтера. Да, не хотел я этого делать ранее, боясь попасться на глаза слугам, это было бы провалом, но все же полез. Просто я вынашиваю план отхода, а его удачное завершение находится именно в саду.
Около двенадцати часов дождь закончился, но небо оставалось пасмурным. Я надел плащ, правда, пришлось погоны заменить. Своего у меня тут не было, взял майорский. Кроме погон, знаков отличия на плаще не было, поэтому, одевшись, я вышел из дома. Людей сегодня было еще меньше, непогода всех разогнала по домам. Добравшись до казарм, с удовлетворением нашел Фридриха. Тот был с похмелья.
– Эй, дружище, ты чего это расслабился? – с участием в голосе спросил я, ставя небольшую корзинку, что принес с собой, на стол.
– Ой, Адам, не спрашивай. Вечером мне шепнули, что шеф задерживается, вот мы и расслабились. А ты где был? У своей благоверной? – фриц осклабился.
– Ну, а где же мне еще быть, – сделал я виновато-растерянный вид, от чего Фридрих улыбнулся еще шире.
– Везучий ты парень, Адам. А я вот не женат, да и с девушкой не получилось. Она бросила меня перед самой войной, от чего я и начал пить…
– Давай мы продолжим пить, – увидев испуганные глаза Фридриха, продолжил: – Кофе, разумеется!
Доставая из корзинки термос, чашки и отличные пирожные, я улыбался, видя, как лезут на лоб глаза Фридриха.
– Адам! Вот же ты человек! Как будто знал, чего я хочу и мечтаю. Ты как фокусник или волшебник, что достает из шляпы кроликов.
– А что тут мечтать? Сходил бы в гаштет и купил, – удивился я, – в чем дело?
– Это ты тут свободно гуляешь, тебе можно, а я? Да меня сразу сцапают! Сейчас, согласно приказу фюрера, таких, как я, могут сразу в штрафную роту отправить, без разъяснений!
– Ну, это перебор! Фриди, так почему ты мне не сообщил, что тебе нужно? Я бы тебе еще вчера ужин принес, подождала бы меня Эльза, хоть и не любит ждать.
– Эх, Адам, я не могу постоянно пользоваться твоей добротой, – устало подытожил фриц, а дальше напугал меня одной лишь фразой: – Мне порой кажется, что ты вовсе не немец, а русский. – Я аж дышать разучился. Переборщил я с общением, черт, придется и от него избавляться, а я уж привык к нему, вот уж кто беззлобен, как дитя.
– Че-чего? – я сделал вид, что поперхнулся.
– У меня в доме, там, в родной Баварии, жил один русский, эмигрант, конечно. Вот у него были похожие манеры. Манеры спокойного и просто хорошего человека. Когда его увезли в гестапо, я даже ходил просить за него, так меня самого замучили допросами, три дня таскали. Человек-то был хороший, жаль, что сейчас такая жизнь настала, есть враги, идет война… Эх, скорее бы уже она кончилась, вернуться в фатерлянд и вновь спокойно жить… – вновь мечтательно закатил глаза Фридрих.
– Весело, – только и сказал я, ну вот больше в голову ничего не пришло.
– Да ничего веселого, это, напротив, очень грустно. Я вообще порой не понимаю, зачем нужна эта война…
– Фриди! – я оборвал я его, обводя глазами комнату.
– Вот видишь, даже ты боишься, хотя и строишь из себя храбреца. Да нет тут сейчас никого, охрана на обед ушла. Но я продолжу.
– Может, не нужно?
– А что, ты считаешь, что наш фюрер прав? Что Сталин сам хотел на нас напасть? Чушь и пропаганда! Когда Советы начали свои поставки продовольствия, мы, немцы, только тогда и вздохнули свободно. Вспомни, до тридцать седьмого года ты часто ел мясо? О, то-то и оно. А сейчас мать и жена пишут, что с едой вообще тяжело. Мы же из простых, не дворяне и не военные, обычные рабочие. Так вот, купить что-то натуральное в рейхе может только приближенный партийный функционер, остальные довольствуются тем, что дают. Я послал всего одну посылку семье, они были в восторге. А я ведь ничего такого не посылал, кусок окорока копченого да наши же консервы.
– Знаешь, Фриди, когда вернемся в Ровно, я что-нибудь придумаю, чтобы помочь твоей семье. Все же я интендант. Думаю, два раза в месяц ты сможешь их радовать своими посылками, – мне почему-то и впрямь стало жалко этого фрица. Какой-то он неправильный.
– Ага, ты думаешь, что такие частые посылки обрадуют мою семью? Да этим в первую очередь заинтересуются те, кто сопровождает грузы в рейх. Мне-то они ничего, естественно, не сообщат, просто будут тащить эти посылки, и все.
– Найдем способ, как доставить, не там проблему ищешь.
– А что, у тебя проблемы?
– Как бы начальство в мое отсутствие не заявилось в Ровно, вот будет неприятность…
– Об этом не волнуйся. Пока шеф здесь, они точно не будут проявлять рвение по службе, никто этого не делает.
– Надеюсь. Так все же, Фриди, сколько мы еще тут проторчим?
– А ты что, устал от своей Эльзы? – фриц прищурился. Я уже ждал какую-нибудь гнилую шуточку, но нет. – Наслаждался бы, пока есть возможность. После ранения нужно отдыхать, вдруг вновь на фронт пошлют!
– Могут, тем более заместитель у меня неважный.
– Ворует?
– Ага, – кивнул я, сочиняя на ходу. – Ловил не раз, но сделать ничего не могу, у него есть покровители.
– Вот так всегда, – рубанул воздух ладонью немец, – как нормальный человек, так его «жмут», по жизни или по службе, неважно. А всяких гнид прикрывают родственнички и различные покровители! Тьфу ты, – немец смачно выругался, где слово «шайзе» было самым приличным. А я вдруг подумал, что мне все это очень знакомо. Ведь действительно, в Германии, да и во всех «цивилизованных» странах, сейчас царит коррупция и воровство. Это нормальное явление сейчас, да и в двадцать первом веке вся борьба с коррупцией сводилась к тому, чтобы прижать мелких чинуш, а рыбка покрупнее как хапала, так и будет.
Фридриха я оставил отдыхать и наслаждаться кофе. Сам же вернулся к дому майора вермахта. Соседи ходили туда-сюда, и никто не обращал на меня внимания. Я, конечно, предусмотрительно старался скрывать свой интерес к дому и проходить внутрь осторожно, чтобы никто не видел, куда именно я иду, но кто-то, возможно, меня и видел. А вообще, думаю, что если меня до сих пор не взяли за задницу гестаповцы, значит, пока и не обратили внимание на одинокого штабсинтенданта, праздно шатающегося по Кенигсбергу.
Сегодня я все же решил покормить пленника, жалко стало, если честно. Тот внимательно выслушал мою речь, сопровождавшуюся угрозами, и решительно кивнул. А требовал я лишь одного – молчания. Если фриц будет паинькой, то и поест, и даже коньяка выпьет, но если только вякнет, умирать он будет долго. Тот был уже достаточно измучен, чтобы пытаться храбриться, поэтому легко согласился. Все время, пока он ел, да и пил тоже, я держал рукоять пистолета у него над головой. Надо отдать должное выдержке и уму майора, он даже не пытался говорить. Молча съел все, что я ему принес, и выпил почти стакан коньяка. Я вернул ему кляп в рот и связал. Надо заметить, что вязал я его, стараясь не перетягивать, но в то же время так, чтобы не смог освободиться. Это трудно, на самом деле, но мне не хотелось, чтобы на майоре были следы пыток. Хотя я все равно его планировал уничтожить взрывом, тогда, может, и не нужно столько усилий…