Забавно, что они почти не реагируют ни на меня, ни на прожившего с рождения в замке О`Брайана. Всех остальных людей они чураются. Днём так и вовсе прячутся от посторонних. Редко-редко показываются им на глаза по вечерам. Да и то, в основном служанкам и повару, которые как-никак работают здесь уже не первый год.
Переночевавший у меня нотариус вообще ничего не заметил, хотя и признался, что жить в столь старинном замке он бы не смог. Особенно его напугали блестящие латы, возникшие перед ним в тусклом свете свечи. Латы стоят в нише у дверей гостиной чёртову уйму лет, но нотариус-то об этом не знал и был потрясён до глубины души.
Знал бы он, что из всего, что в замке есть таинственного, старые доспехи безобиднее половника повара…
Однако мне пришлось отпаивать нотариуса виски, а потом выслушивать его сконфуженные извинения. Проведай он истинное положение дел, думаю, он выскочил бы в окно и никогда больше не появлялся бы в Лунсухе… если уцелел бы при падении в ров.
Ночью, проснувшись от шороха, я обнаружил в дальнем углу (спать с горящей свечой уже вошло у меня в привычку) нелепую фигуру, колыхавшуюся в воздухе. Боюсь, я был неучтив, кинув в неё спросонок подушкой. Впрочем, призрак этого даже не заметил. Он тихо висел, высунув язык, мерно поворачиваясь из стороны в сторону. Язык он показывал не для веселья и не из-за дерзкой неучтивости. Похоже, этот джентльмен в костюме времён королевы Елизаветы повесился или был повешен — особой разницы я не вижу — где-то поблизости. Мне смутно припомнились уклончивое упоминание семейной хроники «о безрассудном сквайре, окончившем столь печально свою беспутную жизнь» и я решил, что это — мой двоюродный прадедушка, имевший одно время определённый вес при дворе. Однако Лондон не пошёл родственнику на пользу, — он вернулся в родные края и… исчез из семейной летописи, оставив о себе только вышеупомянутую фразу.
Вид покойника не способствовал нормальному сну, поэтому я, проворочавшись на кровати битый час, достал из шкафчика виски и хлопнул стаканчик, стараясь не поворачиваться к призраку спиной. У него была неприятная привычка иногда безмолвно изгибаться в судороге агонии, что каждый раз действовало мне на нервы. Я позавидовал нотариусу, мирно спящему в комнате для гостей, упрекнул себя в трусости, выпил ещё виски и погасил свечу. Уснул я под мерное поскрипывание качавшегося тела. Последней мыслью, сонно проплывшей у меня в голове, было оправдание «непростительного пьянства брата твоего покойного отца», как однажды выразилась моя матушка. При такой жизни любовь дядюшки к виски и его несносный характер становились для меня понятными и где-то даже оправданными.
«Лет через десять и я тоже…» — но здесь, наконец-то сон унёс меня туда, где не было ни повешенных, ни дядюшки, ни родового гнезда Лунсух, битком набитого выходцами с того света.
186… г., апреля 30-го числа:
Вчера днём принесли почту. Я получил записку от милой Мэри, уже упомянутой мною дочери судьи, два письма из Дублина и одно, дотащившееся до меня из Парижа. Боже мой! Это было письмо от моего давнего друга N***., приславшего мне очередной отчёт нашего спиритического кружка!
Наверное, слуги подумали, что я сошёл с ума. Я хохотал так, что слёзы полились из глаз. Позже я объяснил О`Брайану причину своего истерического смеха… и мы посмеялись вместе. «Пусть они приезжают сюда, — сказал мой дворецкий, — и не обременяют себя досками и планшетками! Здесь они могут общаться с миром духов, сколько их душе угодно. Вот только немного же они выведают!»
Написал ответ, но, по вполне понятной причине, ни словом не упомянул о моих призрачных сожителях. Пусть Париж, Санкт-Петербург и Лондон крутят блюдца и, взявшись за руки, заунывно взывают к духам умерших! Чёрт возьми, я могу дать сто очков вперёд самому Сведенборгу и запросто заткнул бы за пояс Калиостро. Такую мелочь, как люди калибра графа Сен-Жермен, я могу посадить на ладонь с десяток штук… и ещё останется место для доброй мерки трубочного табаку!
Я начал понемногу разбираться в пружинах и механизмах потустороннего мира. И знаете, что я вам скажу? Всё совсем не так, как писали, пишут и будут писать многочисленные писатели и драматурги. Привидения не ведают о прошлом и не знают будущего. Это всего лишь часть души — один её маленький осколочек, зацепившийся за знакомую реальность… крохотная музыкальная шкатулка, проигрывающая одну и ту же мелодию… быть может — веками.
Вот так-то. Ловлю себя на мысли, что во всём Старом Свете есть только один профессиональный знаток привидений — я. (раскланиваюсь под аплодисменты).
186… г., мая 3-го числа:
То, что мир никогда не узнает о привидениях замка Лунсух, я считаю правильным. Придёт время, и я передам этот замок своим детям. А они — детям своих детей. И они точно также будут держать язык за зубами, ибо куда идти несчастным призракам, если орды туристов, учёных, шарлатанов, фотографов и газетных репортёров разнесут эти старые стены по кусочкам? Как-никак, они являются нашими родственниками и друзьями покойных владельцев замка! Пусть уж мирно подвывают по ночам и хохочут в нишах. Покою замка Лунсух не будет угрожать ничто!
Будто поняв мои мысли, Маленькое Привидение радостно завизжало и кувырком вылетело в камин. Покричав для разнообразия в гулкой трубе, оно, похоже, вылетело через дымоход и принялось скакать по крыше. По моему приказу слуги давно уже не вытирают пыль на его излюбленных местах для рисования. По утрам я рассматриваю смешных всадников на конях и драконов, пронзённых копьём могучего рыцаря, смахивающего на пивную бочку на кривых ножках. Наверное, привидение рисует себя, как любой мальчишка, мечтающий стать воином… если бы только он не умер в возрасте лет этак семи-восьми.
Прыгай, прыгай, малыш! Пока я жив, здесь всё останется по-прежнему. А когда я умру, то, вполне возможно, нарушу один из законов призрачного мира. Наверное, мы будем смотреться дико — старый и малый, озорничающие по коридорам, выводя из себя невинными шутками очередного почтенного О`Брайана…
186… г., августа 11-го числа:
Если Мэри ответит на зов моего сердца, то я никогда не уеду из Лунсуха. Пусть уж мои милые дети растут с пелёнок привыкнув к тому, что рядом с ними, едва замечая их, живут странные призрачные существа, когда-то облечённые в плоть и кровь, а ныне бессознательно цепляющиеся за остатки жизни…
…думаю, мои дети справятся с этим, а нам с Мэри удастся привить им уважение и любовь к несчастным…
Сказал О`Брайану о своём решении сделать предложение Мэри. Он поворчал для виду, потом растрогался. С тех пор, как я позволил его сыну учиться многотрудному делу дворецкого, О`Брайан рассчитывает на спокойную старость в будущем. Он высказал опасение за состояние духа моей будущей жёнушки, получающей в наследство целую орду фамильных фантомов, но вместе мы скоро пришли к выводу, что твёрдый ирландский характер этой девушки позволит ей принять столь беспокойное «семейство».
Возможно, на наши выводы повлияли стаканчик-другой виски… но не думаю, что только они.
Я обязательно расскажу Мэри обо всём!
Ремонт замковой часовни почти закончен. Преподобный Мартин освятит её заново на той неделе. Он говорит, что в деревне рассчитывают на то, что я смогу вдохнуть жизнь в захиревшее, было, родовое поместье. Я тоже на это надеюсь. Все предпосылки для этого есть. Придётся попотеть, но это стоит того.
186… г., ноября 21-го числа:
Сегодня Мэри позвала меня в свою комнату. Никак не могу привыкнуть к тому, что у меня появилась — и живёт со мной! и живёт уже целый год!! — такая красивая и любимая жёнушка.
После свадьбы она попросила положить у окна своей спальни плоский планшет. Рядом, в отдельной чашке постоянно находится мел, растёртый до состояния пудры. Малыш приловчился обмакивать в мел палец и с увлечением разрисовывать гладкую доску.
— Посмотри, милый! Это появилось ночью!
Я с трудом оторвал взгляд от её счастливого улыбающегося лица. Наверное, малыш-привидение нарисовал сегодня особенно безобразного дракона. Мэри говорит, что его рисунки стали лучше, но, по-моему, её добрая душа выдаёт желаемое за действительное.
В первый момент я не понял, что это было — в голову пришла только мысль о том, что рисунок этот не похож на привычные творения малыша. Потом я пригляделся…
На угольно-чёрном фоне планшета были старательно нарисованы два человечка, мужчина и женщина, с любовью державшиеся за руки. В одном из них я узнал Мэри со смешно округлившимся животиком. Рядом с ней стоял забавный малый — и это, конечно же, был я — с трубкой в зубах.
Дым от трубки штопором уходил круто вверх, прямо в небеса…
… где улыбалось множество разных, но, несомненно, очень счастливых, лиц.
Замок Лунсух.
186…г.