Помню, как в серии снов «воров из Нью-Йорка», где мы с напарником в конечном итоге убили мэра, я застрял на этапе неопределённости. В тех снах убили моего друга, с которым я прошёл множество опасностей, после чего мой гнев к власть имущим начал угасать. Далее путь привёл меня в армию, а потом и одну из стран третьего мира, где я обрёл покой, начав помогать другим. Тем, кто искал свой путь, вдали от гнева.
Сны — мои внутренние демоны. Всегда, когда я кому-либо открывался, эти демоны сжирали этого человека, не оставляя ему и шанса.
Элис, — отчего-то подумал я, наконец добравшись до дома родителей. — Может, она мой шанс?
Когда я подошёл к двери, наступила ночь. Лишь уличный фонарь с трудом давал тусклое освещение. Я зашёл внутрь и почему-то оказался в квартире моей соседки. Тут было темно, но я направился дальше, быстро заметив Элис, которая сидела на полу, прислонившись спиной к стене. Она рыдала, размазывая слёзы и кровь, покрывшие её лицо. Подойдя ближе, удалось рассмотреть многочисленные синяки и гематомы.
— Элис! — Я протянул руку, и… она прошла сквозь неё, будто бы я стал призраком. Я ничего не мог поделать, лишь смотреть.
Наконец женщина успокоилась, с трудом поднялась на ноги и направилась в ванную комнату приводить себя в порядок.
Иногда мечты могут превратиться в кошмары. Я так хотел её… так желал… видел в каждом эпизоде своего сна, но он тут же напомнил мне, кто на самом деле является хозяином этой женщины. Кто имеет право на её тело и душу.
Злобно скрипнув зубами, я вышел из комнаты, а потом и из её квартиры, оказавшись в своём подъезде. Мне надо к себе… домой…
Всё вокруг было погружено во мрак. Я зашёл в полную тьмы квартиру и сел на холодный жёсткий диван, уставившись в стену. Под моим взглядом она начала понемногу плавиться, будто кусок льда, оставленный на солнце.
Не знаю, сколько я так сидел, но в конце концов стена полностью растаяла, показав мне город, который находился за ней. Город, где прямо сейчас продолжается война наркоторговцев и полиции…
Переключившись, я понял, что хочу узнать, чем закончится эта история.
— Мне надо отвлечься, — сказал я, а потом картинки замельтешили с бешеной скоростью, остановившись на… Рауле.
Чёрный парень осторожно выглянул из-за угла, а потом сделал знак своему приятелю, тем самым давая понять, что видит копов. Его напарник передал информацию по цепочке, после чего Рауль исчез в переулке.
Полицейская машина подъехала ближе, остановившись возле троицы афроамериканцев. Из тачки вышли Фред Адамс и Бертрам Грин. Детективы знали, что среди чёрных должны быть люди, которые участвовали в той перестрелке, которая привела к смерти школьниц.
В это же время на хорошем расстоянии от них в припаркованной тачке сидел Ник и наблюдал за всем происходящим через миниатюрный бинокль. Одновременно с этим за Раулем, который шёл быстрым шагом, тайно следовала Ева Джонсон, надеясь, что парень или приведёт её в некое тайное место, или представится возможность с ним поговорить, узнав хотя бы часть нужной информации.
Посмотрев ещё какое-то время, Ник вытащил телефон и стал звонить своему боссу. Не самому главному, а тому, кто имеет возможность поговорить с самым главным.
— Копы снова начали трясти ниггеров, — коротко заявил он.
Вскоре уже его собеседник позвонил самому главному боссу и передал ему поступившую от Николаса информацию. Теперь они начали обсуждать, как постоянные визиты полиции мешают бизнесу и что городу пора смириться с тем фактом, что преступность никогда и никуда не денется.
— Всё из-за того, что подстрелили тех двух малолеток, — по итогу заявил босс. — Волна дерьма никак не схлынет. Разберись с этим и больше не допускай таких промашек.
Он не сказал, что будет в ином случае, но его заместитель не был дураком.
В это же время Адамс стоял напротив негров и жевал сэндвич. Наконец спросил одного из них:
— Слушай, а что ты думаешь о баскетбольной команде нашего штата?
Хоть и говорят, что факт заинтересованности чернокожих именно в этом спорте — стереотип, но он не мог появиться на ровном месте. Почти все афроамериканцы обожали баскетбол.
— Состав, сука, несбалансированный… — представитель «враждебной» группы наркоторговцев не смог удержать язык за зубами, с ходу начав высказывать собственное мнение.
Почти сразу второй добавил про тренера, а третий — про владельца команды.
Вместе с тем Ева, которая всё это время шла за Раулем, заметила, как он подошёл к моему дому и уже собрался в него войти, но тут водитель какой-то машины со стоянки нажал на гудок. Рауль тут же обернулся и, видимо, узнал тачку, так как быстро направился к ней. Джонсон записала номер, но уже позднее выяснила, что он был поддельным. Под ним никто не был зарегистрирован. Если бы женщина подошла ближе и пригляделась, то поняла бы, что в авто сидит Паук.
Когда машина уехала, детектив направилась к зданию и записала адрес моего дома. В полицейском участке её коллеги шутили, что слежка за таким юнцом, как Рауль, — это несерьёзно, но за новенькую вступился Адамс, заверив остальных, что в таком деле никогда не знаешь, что может сыграть свою роль, а потому нужно внимательно относиться абсолютно ко всем мелочам.
И всё же даже сам Фред осознавал, что Ева зря потратила своё время.
Однако это случилось в недалёком будущем, сейчас же Адамс и Грин после обстоятельной дискуссии о спорте покинули тройку чернокожих мужчин и уселись в авто. Там копы начали спорить о том, что расследование зашло в тупик. Они знали о преступниках, но только мелких, без выхода на главарей. Но даже эту мелочь не получалось закрыть, ведь те вели себя показательно честно и временно отстранились от уголовно наказуемых дел.
В конце концов они решили просто делать свою работу и выжидать, пока появится возможность осуществить захват.
— Шаг за шагом, Бертрам, — заявил Адамс и улыбнулся. — Шаг за шагом. Сегодня мы стали чуть-чуть ближе к цели.
На этом моменте я проснулся, начав тщательно тереть глаза. Очередной сон-воспоминание, но теперь обо всём, что только можно. О расследовании, об Элис…
Представив последнее, ощутил злобу, но уже не столь сильную, как было, когда видел всё в виде «призрака». Отчего-то ситуация напомнила мне один старый случай, когда я с другом, ещё будучи студентами, забивали в стену гвозди, приколачивая картину, и он спросил меня:
— Помнишь, как однажды Стивенсон случайно прибил свой указательный палец к стене?
Тогда я рассмеялся и согласился с ним.
И я на самом деле это помнил. Вот только при этом я отчётливо знал, что Стивенсон никогда не прибивал свой указательный палец к стене. Во всяком случае, в реальности.
Я помнил то, чего не было. Ярко и чётко помнил. Похоже, ситуация сейчас повторяется. Я как бы «вспоминаю» те события, свидетелем которых никогда не был. Или так, или я вижу реальность, словно пророк.
Впрочем, не зря ведь я считаю, что сны — это просто другие версии нашей жизни?
Когда я записывал этот сон, то заметил, что дошёл до конца своего дневника, на обложке которого скотчем был приклеен кусок идеально вырезанной белой бумажки с номером пятьсот. Подобное значило, что у меня ровно пять сотен заполненных дневников! В каждом из них двести страниц, ведь они все однотипные, купленные в одном и том же месте.
— Господи, как же это… — обхватил голову руками, — до хрена…
Вздохнув, начал искать новый дневник, чтобы продолжать вести запись снов. Не хочу использовать бумажки, которые могут потеряться. Да и возни тогда будет в два раза больше. Придётся вначале писать на бумажке, а потом переписывать в дневник.
Вот только никак не могу найти свой запас. Куда я их дел? Знаю ведь, что у меня было ещё несколько пустых книг специально для подобных дел.
Заглянул в тумбочку у окна — пусто. Точнее, там были вещи, но другие. Не дневники. Потом порылся в шкафу возле двери — аналогично. Даже заглянул под кровать, но там не было ничего, кроме старой монетки. Это был «четвертак», монета в двадцать пять центов. Она выглядела весьма пыльной, но без окисления. Ненавижу такое на монетах. Это сразу вызывает у меня брезгливость. Хочется немедленно помыть руки, а потом протереть их каким-нибудь антисептиком.
Благо, что эта монета, кроме пыли, была вполне стандартной. Покосившись на год выпуска, заметил весьма солидную дату: 1947 год. Меня в то время ещё не было. Однако, это если говорить про реальность. Так-то однажды мне снилось это время…
Тогда я, как бывало нередко, осознавал, что нахожусь во сне. При этом я понимал: это прошлое. Одна из газет, лежащих в переполненной урне, показала дату: 1947 год.
Оглядываясь вокруг, я склонен был осознать, что, несмотря на частично знакомый и в чём-то привычный антураж, это одно из самых уютных мест, которые я когда-либо видел или посещал. Думаю, во многом причина была в цивилизации. Да-да, всё вот так просто. В это время люди ещё занимались облагораживанием природы, а не созданием природы посреди «каменных джунглей». Ну и отсутствие машин тоже играло свою роль. В современном мире трудно представить двор или улицу, где не стоял бы десяток припаркованных тачек. Здесь же не было ни одной, и от этого воздух казался мне чистым и чуть ли не сладким.
Ясность жизни — вот что я чувствовал. Мы никогда не будем такими наивными, доверчивыми, но в то же время проницательными, какими были в детстве, потому что мы больше не можем видеть вещи так ясно, как раньше. Разложение медленно поглощало эту жизнь.
Мне кажется, одна из причин, которая толкнула население в эту пропасть, — уровень жизни. И я не про нищих из гетто, а про то, что, чтобы добиться хоть чего-то, хоть каких-то успехов или результата, нужно вкалывать с утра до вечера и надеяться на удачу. Что это будет кем-то замечено, что это даст возможность подняться, что ты СУМЕЕШЬ этой возможностью воспользоваться… Подобное приводит к огромному стрессу, для сброса которого мы всё чаще стали прибегать к таблеткам. Принял одну такую — и ходишь довольный, бодрый и весёлый. Искусственное счастье, антидепрессанты. Вот только исправляя одни вещи, они разрушают другие. Прописанные мне таблетки начали разрушать память. Уверен, я продолжал видеть сны, но не мог их вспомнить. Появилось что-то вроде блока, мешающего взору в иные миры.