— Стас, нет… стой… Я…
— Тшш.
И вновь мой разум туманится. Его поцелуй сводит с ума. Вот только из губ моих срывается вовсе не стон, а жалобное и очень недовольное хныканье.
— Мы продолжим игру позже.
— Ты жестокий.
— Нет, я сумасшедший. Замерзла?
— Немного.
Настроение летит к чертям. Вроде все хорошо, но вдруг отчаянно тянет реветь.
— Вероника. — Наши лбы соприкасаются. — Маленькая моя, доверься мне. Я знаю, отношения развиваются слишком быстро, но я в том возрасте, когда не хочется тянуть. Ты мне нравишься, девочка. Моя нежная и чувственная девочка. — Кожа покрывается мурашками от удовольствия. Его слов. Голоса… — Нравишься до безумия. Поэтому просто доверься. Хорошо?
Киваю сквозь неожиданные слезы и порывисто обнимаю его. В груди так щемит от нахлынувших чувств, что я отчаянно цепляюсь за мужчину, наслаждаясь ласковыми поглаживаниями волос и спины.
— Мы прилипли друг ко другу.
Стас начинает глухо хохотать, и я вместе с ним.
— Ты испортил важный момент, — отстраняюсь и оглядываюсь в поисках того, чем можно было бы вытереться.
— Прости, я не со зла.
— Ага, как же.
— Вероника. — Он снова привлекает меня к себе.
— М? — Утыкаюсь носом ему в шею.
— Все будет хорошо, моя девочка.
Эти слова отзываются во мне невыразимым волнением. Доверится ему? А смогу ли я? Не будет ли нас преследовать тень его прошлого? А мои родители? Они же придут в ярость, когда узнают! Впрочем, им придется смириться, ведь, кажется, я по-настоящему влюбилась.
— Ты вся дрожишь, — произносит он и целует меня в плечо. — Вероника?
— Еще минутку.
— Понравилось со мной обниматься?
Я слышу в его голосе издевку и слегка кусаю шею, строго проговаривая:
— Станислав Юрьевич, вы совсем не умеете флиртовать.
В ответ меня только сильнее прижимают к себе, снова целуют, наверное, в сотый раз. И этого становится так тепло на душе. Сегодня я открылась мужчине, о котором знаю очень мало и о котором хочу многое узнать. Но получится ли у нас быть друг с другом? Насколько далеко я готова зайти ради своего счастья? А он — бороться?
На мои плечи ложится куртка.
— Посидим еще немного. Дождь скоро закончится.
— Стас, — тихо шепчу.
— Чего? — таким же шепотом спрашивает он.
— Я вернусь.
Глава 31. О важном
Вероника
Я забыла, когда в последний раз просыпалась с улыбкой на устах. Cердце переполнено нежностью и восторгом, а нервы словно оголились. Теперь каждое движение ощущается иначе, с особенной остротой. Кажется, вот-вот случится нечто прекрасное, запредельное напряжение сменится негой, а в душе поселится спокойствие. Разве что останется страх за собственное будущее.
А как оно будет, это будущее?
Колени дрожат.
Я предвкушаю его или боюсь? А может, я давно готова к переменам? И сейчас, когда остался лишь один шаг, мое нутро всего лишь замирает в ожидании?
Закрываю глаза. Представляю лицо мужчины, изменившего мой мир за какие-то три недели и удивляюсь: как же это мало! Всего ничего, по сравнению с целой жизнью. Да и проблемы юности теперь кажутся таким пустяком, стоит только ясным взором посмотреть на то, что ожидает впереди. Кто его знает, как сложится у нас со Станиславом Юрьевичем. И сложится ли вообще?
— Ника, — дверь тихонько приоткрывается, и ко мне заглядывает Оля. — Просыпайся, соня. У нас гости.
Она хитро улыбается и играет бровями, видимо, намекая на заглянувшую к нам личность, но у меня нет никаких вариантов, поэтому просто поднимаюсь с постели и одеваюсь.
Пока девушка обхаживает подозрительно тихого гостя, мышкой юркаю в ванную комнату, где привожу себя в божеский вид. “Все будет хорошо” — говорю себе одними глазами, смотрясь в зеркало. Правда, чем больше отхожу от дремы, тем сильнее начинаю сомневаться. А правильно ли было согласиться на переезд? Вдруг мы сразу поссоримся, и я снова окажусь на улице? Может, поговорить с Олей? Напрягать людей тоже не вариант. Но ведь мы сдружились…
— Ника, все хорошо? Вылезай оттуда, чай стынет. — Подруга стучит пальцами по двери, и я слышу удаляющиеся шаги.
В кухне тем временем витает мрачная аура. Вишневский сидит, насупившись, и смотрит в одну точку, в то время, как Оля накрывает стол. На первый взгляд, улыбка на ее лице искренняя, но, приглядевшись, становится понятно — девушка тоже на нервах.
— О, медвеженок вылез из берлоги. Садись за стол, — щебечет подруга, убирая какую-то посуду в шкаф. — Андрей сегодня умница, пришел с тортиком. Знает, как меня порадовать.
— Привет, — здороваюсь с парнем, получая в ответ кивок. — Все хорошо? Рука зажила?
Парень демонстрирует перевязанную конечность, смотря на меня исподлобья, а Оля тут же переводит тему.
— Андрей, а мне дали главную роль в предстоящем спектакле. Представляешь, какое счастье привалило? Старые грымзы теперь точат на меня зуб. Все им не то. И по эмоциям я не вытягиваю, и текст сухо произношу…
Я продолжаю смотреть на парня, которого, по-видимому, болтовня только напрягает.
— Не расскажешь? — шепчу ему.
— Выписали, — роняет он одно слово и снова утыкается взглядом в одну точку.
— Ник, не лезь к человеку. Он сегодня страдает. Лучше давайте пить чай! Отпразднуем мой успех!
— И который день ты его празднуешь, актриса? — спрашивает устало парень. — Смотри, а то раздует.
— Так, значит, торт — это коварный план по превращению меня в колобка на тонких ножках?
— Скорее нежелание приходить с пустыми руками. — Внезапно улыбается он. — Ник, а у тебя как дела? Помирилась с родаками?
Я отрицательно качаю головой и пробую лакомство.
— Нет, я с ними даже не разговаривала. Мама написала только раз, и все.
— Понятно. А с Юрьевичем?
— Эм…
— Да ладно тебе. Он после твоего переезда к Оле, мне несколько раз звонил, адрес требовал.
Я чувствую, как краска приливает к лицу. Стас меня искал? Значит, мои сомнения излишни?..
— Ой, это ее парень? — воодушевляется Оля. — А почему Юрьевич? Шишка какая-то?
Андрей косится на меня, и я едва заметно качаю головой. Если захочу, сама расскажу.
— Я в девчачьи секреты не лезу, — хмуро отзывается он и демонстративно делает глоток чая.
— Вот вредные! — Оля тоже берет в руки чашку. — Ну и не рассказывайте. Все равно рано или поздно узнаю.
Она продолжает щебетать про дела в театре, и мы даже некоторое время поддерживаем разговор, но вскоре болтовня “ни о чем” начинает утомлять. Благо звонит ее телефон, и мы с Вишневским остаемся наедине.
— Не расскажешь? — повторяю свой вопрос. Пусть Оля и перевела разговор в другое русло, любопытство никто не отменял.
Андрей хмыкает:
— Нечего говорить, Ник. Моя очередная попытка покорить любимую женщину провалилась. Это знаешь как? Будто ты в пустыне, а перед тобой высокая крепостная стена, за которой спрятан райский уголок. Но вот, блять, сколько ты ее не осаждай, сколько ни бейся, итог один — сидишь и жрешь песок со стеклом.
— Может, стоит попробовать иначе? — произношу с улыбкой.
— Например?
— Игнорируй.
— Ты сейчас издеваешься?
— Я, конечно, не гуру в любовных отношениях, и все же. Когда человек привыкает к тому, что он кому-то нужен, то начинает принимать твою любовь как должное. Пока ты рядом, она спокойна, но стоит тебе пропасть…
— Это не мой вариант, Ник… — Вишневский качает головой, встает и подходит к окну.
— Почему нет?
— Потому что я сам не вынесу разлуки. Не уверен, что ты меня поймешь.
— Не пойму, — соглашаюсь с ним. — Я только начинаю понимать.
Он оборачивается и прищуривается.
— Все-таки Граф? — Заметив мое смущение, начинает улыбаться. — Ты никогда не искала легких путей.
— И по тернистому устаешь идти, Андрей.
— У вас ситуация другая, Ник. Не хочу тебя обнадеживать, но если он серьезен, то… Блин. Вдвоем всегда идти легче! А вот одному…
— О чем шепчетесь? — Оля возвращается в кухню, как ураган, и мы вынужденно продолжаем чаепитие, снова игнорируя болезненные темы.
Вскоре Андрей уезжает. Сожительница спустя час тоже покидает квартиру. Я же, пользуясь выходным, захожу в интернет и изучаю информацию, присланную Григорьевым. Уже к вечеру пишу первую статью, скидываю на суд одногруппнику и тут же получаю одобрение. Я принята в штаб! Теперь в свободное время буду заниматься наполнением его сайта, загружая готовые рефераты для школьников, и в перспективе беря заказы. Не самый лучший способ обогатить знания детей, и все же сумма, предложенная Пашей, приходится мне по душе.
В какой-то момент, когда солнце закатывается за горизонт, мой телефон начинает разрываться от звонка. Фотография мамы вводит меня в замешательство. Страшно отвечать. Если она начнет слезно просить о встрече, вряд ли я смогу отказать. Несмотря на обиду, она всегда останется близким человеком.
— Да, мам.
— Вероника, ты где? — Ее голос полон волнения, и это меня напрягает.
— В чем дело?
— Ты так и не ответила на мое сообщение. Может, уже пора вернуться домой и поговорить, как взрослые люди?
Наверное, произнеси она эти слова чуть ласковее, то я несомненно испытала бы чувство вины за свой поступок, но ее резкость вызывает отторжение. Я стискиваю зубы.
— Взрослые люди не умеют со мной говорить, мам. Им выгоднее возложить на меня невыполнимую миссию, забить на мои желания, — даже если те всего лишь временная прихоть, — и потом унизить. Непременно дать оплеуху, обозвать шлюхой…
— Вероника!
— Мам, я тебя очень люблю. Всем сердцем. Правда-правда! Но после слов, написанных мне отцом, не хочу возвращаться. По крайней мере, не сейчас.
Она тяжело вздыхает, и некоторое время молчит.
— Это все, о чем ты хотела поговорить? — подгоняю ее, чувствуя, что чем дольше висит звонок, тем больше вероятность дать слабину. Не хочу плакать при ней. Не хочу показывать свою слабость и несостоятельность. Возможно, для них мое поведение кажется неуместным капризом, но для меня оно имеет гораздо большее значение.