— Ну что ж, великий волк, ты видишь сам — твой зверь не в силах разорвать простой предмет из обихода девушки обычной. Он проиграл! Наш храбрый ворлок все так же честно рукой рискует на глазах у всех. Но видно, что и вправду нет причины тебе бояться ленточных проказ. У волка твоего и шерсть цела, и блеск в глазах здоровый, и азарт, и мускулы бугрятся валунами, но пораженье очевидно всем…
— Ты прав, Один, — нехотя признал Фенрир. — Похоже, среди смертных и бессмертных только я еще не попытал счастья. Хотя… мне по-прежнему непонятно, как эта тоненькая ленточка смеет противиться усилиям самих богов?!
— А ты проверь! Испытай сам! Докажи свою силу, Фенрир! — наперебой загомонили боги.
— Ленту! — потребовал исполин. Ему больше некуда было отступать. Один и Тор в четыре руки принялись распутывать несчастного Сыча. Обеспокоенная Фрейя бросилась ко мне:
— Сигурд, у тебя все в порядке?
— Не переживай, подружка… Все замечательно, — тихо выдохнул я, осторожно освобождая руку. Оборотень так и не закрыл пасть, вывалив набок распухший и посиневший язык. Значит, вот как я его сжимал… Сыч ушел на качающихся лапах, повесив голову и прижав уши. Это была победа. Моя первая, собственная победа над настоящим врагом. Сзади, в еще мокрую от слюны ладонь, мягко ткнулся холодный волчий нос. Моя супруга, едва не взвизгивая от счастья, встала рядом. Все… хочу домой.
Дальнейший сценарий вы наверняка знаете. Фенрир купился на наше экзотическое шоу и сам предложил связать себя волшебной лентой.
— Но пусть кто-нибудь так же положит свою руку мне в пасть, как это сделал Сигурд.
Боги поняли, что рано обрадовались. Произошла некоторая заминка, затея грозила сорваться вообще.
— Так… а это… вот пусть ворлок и кладет! — додумался рыжебородый Тор.
— Правильно, — поддакнули еще двое. — Он ведь уже пробовал, ему привычно.
— Еще чего? — праведно возмутился я. — Может, мне и голову туда засунуть? Нет уж, товарищи боги, ничего не выйдет!
— Что?! — яростно взревел Тор, хватаясь за боевой молот. — Так ты, смертный, смеешь противиться приказу аса?
— Он прав. — Фенрир погасил скандал прежде, чем я успел ответить. — Позволяя вам связать меня лентой (которую якобы никто не в состоянии разорвать), я остаюсь заложником вашего слова. Но пусть рядом встанет честный бог, и его рука, зажатая меж моих клыков, будет заложницей того, что меня развяжут. Рука человека меня не интересует.
— Мы что, вруны какие? Стыдно не верить богам! Обижаешь, Фенрир… — Небожители перешли на неуверенный тон, локтями подталкивая друг друга. Пользуясь тем, что все заняты, я тихонечко отошел назад, за хвост гигантского волка. Мгновение спустя ко мне присоединилась Наташа. Я обнял ее за шею, уткнув лицо в теплый серый мех. Из глаз волчицы покатились крупные слезы.
— Сережка… милый мой… Я так за тебя волновалась.
— Не надо, любимая. Успокойся, пожалуйста.
— Он… он мог откусить тебе руку. Я же видела его глаза, он… он хотел это сделать!
— Не надо, тише… Дорогая, я ведь все-таки не просто рядовой поэт, а — муж ведьмы! Этот маньяк не мог причинить мне ни малейшего вреда. Я ухватил его за язык, потянул и стиснул изо всех сил. От боли и страха его едва кондрашка не хватил. Твой Сыч не смел даже подумать о том, чтобы сжать зубы. Вон, посмотри, он лижет снег. Держу пари, язык у бедолаги так распух, что в пасть не помещается.
— Ты — умница! Я тебя очень-очень люблю.
— Я тебя тоже. Давай убежим?!
— Куда?
— Домой.
— Как, глупый?
— Очень просто, — улыбнулся я. — На самом деле мне достаточно поцеловать тебя — и мы дома. В Петербурге или у тебя в Городе, не уточнял… Но так мы можем уйти отсюда, мне Один посоветовал.
— Ты… ты меня поцелуешь?! Такую?! — не поверила она.
— Да! — храбро решил я и, ухватив супругу за пушистые уши, крепко чмокнул в холодный нос. Ничего не произошло. Наташа лизнула меня в ответ. Я зажмурился и расцеловал всю морду волчицы — бесполезно! Она ни в какую не желала превращаться в человека. — Ничего не понимаю… Один сам мне сказал, что, если я успею тебя поцеловать… Боже! до восхода солнца! Я должен был успеть поцеловать тебя до рассвета. Надо же быть таким идиотом!
— Не огорчайся. — Она вздохнула еще раз, утешительно лизнув меня в ухо.
— Но ведь я, мы… У меня был шанс! Я же прекрасно мог поцеловать тебя тысячу раз, пока мы убегали от великанов. Господи, какой же я дурак! Подожди меня здесь, я сейчас сбегаю, уточню у верховного, можно ли что-нибудь сделать?
Наташа снова вздохнула, одарив меня самым ласковым взглядом янтарных волчьих глаз. Потом тронула лапой за плечо и тихо попросила:
— Возвращайся побыстрее…
Я бегом бросился на поиски Одина. Меж тем древние боги, кажется, все-таки пришли к определенному решению. Вперед выдвинулся Тюр, самый молодой и честный. Он молча сунул свой кулак в пасть Фенрира. Бог рисковал… Я не мог подойти к нему со своими советами, да он и не смог бы ими воспользоваться. Волк был слишком велик. Рука молодого Тюра меж ужасных клыков была как зубочистка. О том, чтобы схватить Фенрира за язык, не было и речи, такой язык можно было использовать как надувной матрас. Тор и Хеймдалль мгновенно опутали чудодейственной лентой исполинского врага. Все замерли. Фенрир пожал плечами. Потом напряг все мускулы, дернулся раз, другой… он все понял. Волчья стая, как по команде, развернулась и бросилась обратно в лес. Синие глаза Фенрира яростно сверкнули в сторону Одина, тот опустил голову. В наступившей тишине как-то по-особенному гадко прозвучал липкий смех Локи:
— Вот ты и попался, грязный пес!
Мне показалось, что взгляд волка на мгновение стал обреченно-недоуменным, а потом он резко сжал челюсти. Тюр, слабо вскрикнув, упал в снег, его рука была словно отрезана почти по локоть. Кровь хлестала во все стороны. Фрейя бросилась к нему, на ходу срывая головной платок, кто-то еще, кажется, Видар и Хеймдалль пошли за ней. Они понесли на руках потерявшего сознание бога, чью изувеченную руку закрывал теперь быстро намокающий платок дочери Одина. Я отвернулся.
— Вот и все, — тихо сказал хозяин Асгарда, — мы уплатили честно за наш обман… Горячей кровью была искуплена вина и жертвой добровольной снят позор бесстыдной лжи. Пусть будет, как свершилось! Мы все уходим…
Они действительно развернулись и гуськом двинулись куда-то вдоль холма. Исполинский волк так и остался лежать на снегу, связанный розовой ленточкой. Он прикрыл глаза, и только по красноватому пару, вылетающему из его ноздрей, было ясно, в какой он сейчас ярости. Я не пошел за богами. Я тупо стоял и ждал, пока они исчезнут за поворотом. Мне было стыдно. Неслышными шагами подошла Наташа. Она молча потерлась мордой о мою руку, ей не надо ничего объяснять, все ясно без слов. Я сел на снег, стараясь выбросить из головы все мысли.
— Любимый, ты ни в чем не виноват. Это было предопределено…
— Я понимаю.
— Тогда посмотри на меня. Ты меня любишь?
— Да…
— Ты спросил его?
— Одина? Нет, не смог… Все произошло так быстро. Прости… видимо, мы еще надолго здесь задержимся.
Она зарычала. Я даже не сразу отреагировал, думал — она на меня, а когда поднял глаза, все стало ясно: из-за поворота показалась персиковая кошка с восседающей на ней Фрейей.
— Сигурд! Наташа! — еще издали закричала она. — Мне нужно поговорить с вами.
— Почему она всегда крутится рядом с тобой? — сквозь зубы процедила моя супруга.
— Стечение обстоятельств, — попытался объяснить я, но в это время всадница спрыгнула с кошки и затараторила, как пулемет:
— Отец сказал, что он благодарен тебе за все. Он видел, как ты ушел к жене, и знает, что у тебя не было времени расколдовать ее до восхода солнца. Не отчаивайтесь. У вас есть еще целый час. Это прощальный дар бога Одина. Мы уже больше не увидимся с тобой, ворлок Сигурд… Норны сплели свою пряжу, и я не властна изменить судьбу. У тебя замечательная жена. Вам еще предстоит пережить множество бед и приключений, но вы будете счастливы. Я… я люблю вас обоих! Вы обязательно будете счастливы! Пожалуйста, не забывайте обо мне…
Фрейя порывисто бросилась вперед, обняла за шею Наташу, робко поцеловала в щеку меня и, едва сдерживая слезы, прыгнула на спину Фионе. Когда они растаяли в снежной дали, моя супруга задумчиво произнесла:
— Если у нас когда-нибудь родится девочка, я знаю, в честь кого ее назвать.
— Да, это красивое имя, — подтвердил я, гладя ее по спине. — Давай не будем тратить время и воспользуемся последним даром Одина. Может быть, теперь подействует?
Я поцеловал серую волчицу, и… мне ответили теплые человеческие губы. Мы обнялись, так крепко прижавшись друг к другу, словно боялись, что кто-то из нас пропадет. Слова не были нужны, мы снова нашли друг друга. Словно не было суровой зимы, чужого мира, свирепых врагов и всего того, что разделяло нас с домом. Весь смысл жизни заключался только в том, чтобы смотреть в ее глаза, чувствовать на щеке ее дыхание, касаться ее губ… Вопросом нашего возвращения озаботились другие.
— Ну че, Ромео Йотунхеймского уезда, домой еще не собираешься?
— Фармасон, изыди, расфратник! Пусть себе целу… целу… апчхи! целуются на здоровье…
— Ба, чахоточный наш заговорил! Циля, тебе ведь хозяин запретил нос на улицу высовывать — у тебя насморк. Закаляться надо было, ханурик!
— Не юротствуй, мне уже совсем хорошо, почти…
— Спрячь кудряшки в карман! О тебе же забочусь, коматозное ты созданье… Если нашего Лександрыча вовремя не остановить, так он с этой волчицей до вечера на морозе целоваться станет. Домой пора, я тебя лечить буду.
— Сережка, что-то не так? — чуть отодвинулась Наташа.
— А? Нет… все в порядке, любимая. Я отвлекся, извини.
— Это твои ребята? — догадалась она, поправляя длинное серое платье, отороченное мехом.
— Именно, — кивнул я. — Понимаешь, они сидят у меня в карманах, там тепло. Анцифер совсем расклеился, видно, подхватил какой-то редкий вирус гриппа, действующий даже на ангелов. Может быть, все-таки настало время вернуться?