На съезде женщин в Берне, хоть большевики и осознавали полностью основополагающую важность единства, они не делали ни малейших уступок. Клара Цеткин снова и снова взывала к ним, чтобы они отозвали свою резолюцию. Она была совсем больна, и те из нас, кто знал, что только огромная сила воли держит ее в это время на ногах, боялись серьезных последствий, которые эта борьба могла иметь для ее здоровья. После многочасовых безрезультатных дискуссий Клара, совершенно обессиленная, предложила сделать перерыв. Во время него она удалилась с делегатами-большевиками и Лениным в отдельную комнату. Здесь Ленин, наконец, согласился пойти на компромисс. Большевики проголосуют за резолюцию большинства при условии, что их резолюция появится в официальном отчете о конференции. Этот длительный тупик был преодолен, и конференция закончилась успешно. Когда я пришла в комнату Клары Цеткин, я застала ее с сердечным приступом, и, думая, что умирает, она звонила в Германию своим сыновьям.
Несколько недель спустя та же самая сцена, что была на съезде женщин, повторилась на съезде молодежи, который также проходил в Берне. Здесь она произвела даже еще более обескураживающее впечатление на тех из нас, кто уже был ее свидетелем раньше. Пример женской конференции побудил социалистические молодежные организации, включая многих будущих солдат в ближайшие три года, на такую же демонстрацию. Это собрание было более трудным и опасным для его участников. И все же ряд молодых социалистов из воюющих стран умудрились на него приехать. Здесь последователи Ленина подали на рассмотрение ту же самую поправку, и дело зашло в тот же самый тупик. Пока шла вялая дискуссия, я встретилась с Лениным в ресторане Народного дома, где он сидел на том же самом месте, с которого он направлял своих сподвижниц несколькими неделями раньше. Я иронически спросила:
– Владимир Ильич, вы сюда пришли чаю попить или ради резолюции?
Он бросил на меня раздосадованный взгляд.
И снова в конце концов было принято то же самое компромиссное решение.
Итальянская партия решила наращивать усилия в направлении созыва международного съезда социалистов из всех воюющих и нейтральных стран. Один из ее самых популярных депутатов, Моргари, был делегирован для ведения переговоров с лидерами пошатнувшегося интернационала. Позиция его председателя, Вандервельде, который в то время был членом бельгийского правительства, была символичной. «Пока немецкие солдаты находятся в Бельгии, никаких разговоров о мире быть не может», – сказал он и признался, что считает интернационал заложником союзников.
Вскоре стало ясно, что мы можем защищать честь интернационализма, только продемонстрировав, что несостоятельность нашего движения не является всеобщей, что в каждой воюющей стране отдельные люди и меньшинства остались верными своей вере. Чтобы содействовать расширению этого процесса и посылать в «Аванти» подлинные новости из нейтральной страны, я переехала в Швейцарию. Здесь я получила первое сообщение об антивоенной декларации Карла Либкнехта, оглашенной в рейхстаге в декабре 1914 года. «Аванти» была первой газетой, которая опубликовала ее.
Несколькими годами раньше рабочими организациями в Берне был построен современный Народный дом. Он включал в себя гостиницу, в которой я жила и которая стала неофициальной штаб-квартирой нашей интернациональной деятельности на благо мира. Здесь собиралось большинство приехавших в Швейцарию зарубежных радикалов, жаждущих новостей из других стран; в их число входили и те, которым пришлось пробираться сюда нелегально. Те люди, которые заходили ко мне в Берне, были не официальными посланцами, а людьми, переживавшими несостоятельность своих партий. Они рисковали своей свободой ради того, чтобы принести вести от немецких, австрийских и французских социалистов, которые не отступили от своих принципов, которые донесли до нас, что означает война для тех, кто сидит в окопах и за ними, которые пытались наладить связь со своими товарищами в других странах в надежде создать международное движение против войны. Их враждебное отношение к своим правительствам и к своим бывшим лидерам было поразительным, и я отметила, что немецкие социалисты среди них зачастую были более терпимы к французским социал-патриотам, а французские – более склонны находить оправдание неуспехам немецких официальных лидеров, чем своих собственных. И хотя такое отношение приводило к ошибочным выводам, я воспринимала его как попытку бороться с широкой лавиной националистического шовинизма.
Необходимость установления регулярных отношений и координации общих действий между представителями различных антивоенных течений делалась все более и более очевидной. Инициатива создания такого ядра исходила, главным образом, от Роберта Гримма, энергичного и умного швейцарского журналиста и вождя социалистов. Газета, которую он редактировал, Berner Tagwacht, содержала всю, какую только можно было опубликовать, информацию о противостоянии войне в различных странах. Во время своих частых поездок в Берн Моргари поощрял это движение.
Подготовка к съезду выступающих против войны социалистов была окутана секретностью. Когда на съезд, который открылся в небольшом швейцарском городке Циммервальд 5 сентября 1915 года, приехали делегаты из Германии, Франции, Италии, России, Польши, Венгрии, Голландии, Швейцарии, Швеции, Норвегии, Румынии и Болгарии (английские делегаты не смогли получить паспорта), удивились даже многие наши друзья. Участие в съезде делегатов из воюющих стран было свидетельством большого мужества и решимости, так как общение с «врагами» с целью обсуждения военных вопросов могло быть расценено как предательство.
Определяющим фактором в войне на тот момент были отношения между Францией и Германией, и солидарность нашего движения во многом зависела от совместной работы в борьбе за мир делегатов из этих двух стран. Как только представители этих «непримиримых» народов получили возможность встретиться и обсудить сложившуюся ситуацию, их отношение доказало, насколько искусственна и нечестива была вся кампания националистической ненависти. Один только этот факт мог бы оправдать Циммервальдское движение, даже если бы ему не удалось возродить международный социализм в то время, когда был разрушен Второй интернационал и массы потеряли веру.
Работа в Циммервальде началась с заявления, подписанного немецкими и французскими делегатами. Представители Германии Ледебур и Хофман, а также представители Франции Мерхайм и Бурдерон предложили подписать декларацию о том, что «эта война – не наша война», и пообещать работать на благо мира без аннексий – мира, который рассеет национальную ненависть. Это предложение было встречено продолжительными аплодисментами. Во время составления этого документа и в то время, пока я переводила обсуждение, на меня глубокое впечатление произвел тот факт, что именно немецкие делегаты настояли на том, чтобы в числе первых наших требований стоял немедленный вывод войск из Бельгии. В дополнение к этой декларации было необходимо сформулировать программу, с которой согласились бы все делегаты и которая была бы применима к сложившимся условиям и понятна рабочим во всех странах.
В русскую делегацию входили представители от большевиков, меньшевиков и эсеров. Из тридцати пяти делегатов конференции Ленин командовал восемью, включая швейцарца Платтена. Позднее этот большевистский блок стал называть себя «циммервальдскими левыми».
Наше заявление большинства осуждало войну как империалистическую с обеих сторон, отвергало голосование за военные кредиты и призывало к борьбе против войны и за социализм. Но большевики настаивали, как это было на съезде женщин и съезде молодежи, на своей резолюции, которая призывала к открытой гражданской войне, к немедленному разрыву со Вторым интернационалом и к организации Третьего интернационала. В конце именно они предложили тот же самый компромисс – вероятно, потому, что на внутренних «фракционных» встречах с делегатами, которых он надеялся склонить на свою сторону, Ленин не имел такого успеха, на который надеялся. (Одна только дискуссия с французским делегатом Мерхаймом длилась восемь часов.)
Манифест, который в конце концов был принят единогласно, гласил:
«Разжигатели войны лгут, когда утверждают, что война освободит угнетенные народы и послужит демократии. В реальности они хоронят свободу своих собственных народов, равно как и независимость других наций… Вам, мужчины и женщины труда, всем, кто страдает от войны и ради войны, мы говорим: «Вне границ, вне полей сражений и опустошенных стран, пролетарии всего мира, объединяйтесь!»
Надежда на то, что наше воззвание произведет какое-нибудь впечатление на народы воюющих стран, чувство выполненного трудного и сложного задания (международный съезд в военное время) дали всем нам ощущение расслабленности и облегчения. Съезд назначил орган исполнительной власти в составе четырех человек: Роберта Гримма и Шарля Нэна от швейцарской партии, Моргари и меня от итальянской партии. Штаб-квартира движения обосновалась в Берне, а его исполнительный комитет получил название Международный социалистический комитет (МСК).
В предисловии к книге о Циммервальдском движении, которую я написала для архива истории социалистического и рабочего движения и опубликовала в Германии в 1928 году, я подчеркнула, что «в период с конца июля по март 1919 года (когда был создан Третий интернационал) не было никакого международного социалистического движения, за исключением тех партий, групп и отдельных людей, которые присоединились к Циммервальдскому движению и чьим рупором был МСК в Берне». Если бы не это движение, историки могли бы утверждать, что война уничтожила не только организации, но и саму сущность интернационализма рабочего класса. На протяжении десятков лет рабочие организации в Европе брали на себя обязательство противостоять и препятствовать войне. Когда была объявлена война между Австрией и Сербией, эти обязательства были повторены на огромных митингах, созванных социалистами по всему миру. Затем вдруг содержание и тон большинства рабочих газет изменились, были отданы голоса за военные кредиты, вчерашние товарищи стали сегодняшними врагами. Чтобы понять недоумение и замешательство тех людей, для которых социализм был путеводной звездой, необходимо вспомнить о паническом страхе перед реальными и воображаемыми вторжениями, о хаосе в мыслях, вызванном сложной механикой националистической пропаганды, и об изолированности каждой нации от других при помощи жесткой цензуры. И посреди этой неразберихи и пропаганды голос Циммервальда возвестил: «Мы, представители социалистических партий, профсоюзов, меньшинств различных воюющих и нейтральных стран, собрались, чтобы восстановить международные связи рабочих, воззвать к их разуму и призвать их к борьбе за мир. Это борьба за свободу, братство, социализм!»