Впоследствии он занялся философией. Философия его была не столько натурфилософией, сколько естественной философией: то были широкие, тихие мысли, то была философия человека, проведшего свою жизнь в тишине среди деревьев. Он не был ни язычником, ни пантеистом, но он не ощущал большой разницы между окружающей нас природой и природой человека или между человеческой и божественной природой.
Когда он перешагнул через седьмой десяток, он изменил свою точку зрения на промышленность. Возможно, это произошло не без моего участия. Он понял, что не все ведь могут жить ловлей птиц. Одно время он питал ненависть к современному прогрессу во всех его видах, особенно если он оказывался связанным с углем и шумным движением. Это почти граничило с литературной аффектацией. Со временем он научился любить строй современной жизни, и, хотя это интересно само по себе, еще интереснее, что это произошло на семидесятом году его жизни. Джон Берроуз никогда не чувствовал себя слишком старым для того, чтобы чему-нибудь учиться. Он рос духовно до конца. Кто больше не в состоянии меняться, тот уже умер. Похоронный обряд в таком случае является лишь простой формальностью.
Если кто был ему ближе всех, так это Эмерсон[21]. Он не только знал Эмерсона наизусть, но был весь проникнут его духом. Он научил меня любить Эмерсона. Он настолько впитал в себя Эмерсона, что временами мыслил как Эмерсон и даже говорил его языком. Позже он нашел, однако, свою дорогу, и это было лучше для него.
В смерти Джона Берроуза не заключалось ничего печального. Когда в дни урожая золотится спелая рожь, ложится под лучами солнца и жнецы связывают ее в снопы, в этом нет ничего печального. Она созрела, и ее срок исполнился – такова же была смерть Джона Берроуза. Дни его были днями полной зрелости и урожая, но не днями упадка. Он работал почти до самого конца. Его идеи торжествовали за порогом смерти. Похоронили его в любимых им местах на восемьдесят четвертом году жизни. И место это сохранится таким, каким он его любил.
Джон Берроуз, Эдисон и я вместе с Гарви Файрстоуном[22] совершили ряд путешествий по стране. Мы ездили караваном автомобилей и спали в палатках. Однажды мы проехались по Адирондакским горам, другой раз с севера на юг по Аллеганским. Наши поездки были чудесны, но понемногу они стали привлекать к себе слишком большое внимание.
Сейчас я более, чем когда-либо, настроен против войны и думаю, что повсюду люди знают – несмотря на то, что политики этого не знают, – что войны никогда еще ничего не решали. Именно война превратила организованную, плодотворную жизнь всего мира в беспорядочный и бесформенный хаос. Конечно, существуют люди, которые обогащаются во время войны, но многих она же превращает в нищих. Разбогатевшие, к тому же, не принадлежат к тем, кто был на фронте или честно участвовал в общей работе в тылу. Истинный патриот никогда не станет наживать деньги на войне. Ни один истинно честный человек не мог бы извлекать деньги из приносимых в жертву чужих жизней.
Если действительно в будущем войны не прекратятся, то честному бизнесмену будет все труднее и труднее считать себя в праве извлекать из войны легкую и большую прибыль. Нажившийся на войне с каждым днем теряет право на уважение. Сама алчность когда-нибудь будет вынуждена уступить перед непопулярностью и оппозицией, которые встречает военный спекулянт. Каждому бизнесмену следует быть сторонником мира, поскольку мир является его надежной опорой. И, кстати, разве творческий дух когда-либо обладал бо́льшим бесплодием, чем в военное время?
Беспристрастное исследование последней войны, предшествовавших ей событий и ее последствий неопровержимо свидетельствует о том, что в мире есть могущественная группа властителей, предпочитающих оставаться в тени, не стремящихся к видным должностям и внешним знакам власти, не принадлежащих притом к определенной нации, – властителей, которые пользуются правительствами, транснациональными промышленными корпорациями, прессой и всеми средствами массовой пропаганды для того, чтобы наводить панику на мир. Это старая уловка игроков – кричать «Полиция!», когда много денег на столе, хватать во время паники деньги и улетучиваться. В мире также есть сила, которая кричит «Война!» и убегает с добычей во время замешательства народов.
Нам не следует забывать, что, несмотря на одержанную нами военную победу, миру до сих пор не удалось разбить наголову подстрекателей, натравивших народы друг на друга. Не следует забывать, что война представляет собой искусственное зло, которое, следовательно, может создаваться весьма сознательно и с помощью определенных технических приемов. Кампания за войну по большому счету ведется по тем же правилам, что и всякая иная кампания. При помощи всевозможных хитрых выдумок внушают народу неприязнь к нации, с которой хотят вести войну. Сначала вызывают подозрение у одного, затем у другого народа. Для этого требуется всего лишь несколько агентов со смекалкой и без совести и пресса, интересы которой связаны с теми, кому война принесет желанную прибыль. Очень скоро обнаружится повод к выступлению. Не представляет ни малейшего труда найти повод, когда взаимная ненависть двух наций достигает достаточной силы.
Во всех странах находились люди, которые радовались, когда разразилась мировая война, и сожалели, когда она пришла к концу. Сотни американских состояний возникли во время гражданской войны так же, как тысячи новых состояний выросли на почве мировой войны. Нельзя отрицать, что войны – прибыльное дело для тех, кто не брезгует подобными деньгами. Войны – оргии денег не менее, чем оргии крови.
Нас не так легко было бы втянуть в войну, если бы мы сознавали, в чем истинное величие народа. От накопления частных состояний страна не становится великой. Превращение земледельческого населения в промышленное также не способствует величию страны. Страна становится великой, если достояние ее распределяется среди как можно более широких слоев населения и наиболее справедливым образом, при осторожном и разумном развитии источников ее дохода и работоспособности народа.
Внешняя торговля приводит ко многим заблуждениям. Следует пожелать, чтобы каждый народ научился, насколько возможно, сам удовлетворять свои потребности. Вместо того чтобы стремиться установить зависимость других народов от продуктов нашей промышленности, нам следовало бы желать, чтобы каждый из них создал свою промышленность и собственную культуру, покоящуюся на твердом основании. Когда каждый народ научится производить то, что ему под силу, тогда мы постепенно начнем служить друг другу в тех особых областях, где нет конкуренции. Северный умеренный пояс никогда не сможет конкурировать с тропиками в тропических фруктах. Наша страна никогда не вступит в соревнование с Востоком в производстве чая или с Югом в производстве каучука.
Наша внешняя торговля в значительной степени основана на отсталости наших заграничных покупателей. Мотивом, питающим эту отсталость, является эгоизм. Человечность – мотив, который может помочь отсталым нациям достигнуть прочных основ для независимого существования. Хороший пример Мексика! Мы много слышим о каком-то «развитии» Мексики. Эксплуатация – вот слово, которое было бы здесь более уместно. Когда происходит эксплуатация природных ресурсов лишь ради умножения состояний иностранных инвесторов, то это не развитие, а грабеж.
Близорукие люди пугаются и возражают: «Что же станет тогда с нашей внешней торговлей?» Если туземцы Африки начнут разводить свой собственный хлопок, население России само займется производством сельскохозяйственных машин, а Китай будет в состоянии сам удовлетворять свои потребности, то это, конечно, будет большой переменой. Но разве есть хоть один умный человек, который бы серьезно верил, что мир в состоянии еще долго устоять на современных началах, когда лишь немногие народы снабжают весь мир? Мы должны освоиться с мыслью о том времени, когда все народы будут уметь обходиться собственными силами.
Если какая-либо страна безумно гордится своей внешней торговлей, то она, обыкновенно, находится в зависимости от ввоза чужого сырья. Она превращает свое население в фабричный материал, создает класс богачей, пренебрегая своими ближайшими, кровными интересами. В Соединенных Штатах мы так заняты развитием нашей собственной страны, что долго еще сможем обойтись без внешней торговли. Наше сельское хозяйство достаточно развито, чтобы пока прокормить нас, а денег для выполнения нашей работы у нас тоже достаточно.
Разве можно представить себе что-либо более бессмысленное, чем безработица в Соединенных Штатах, возникшая лишь потому, что нам не поступают заказы из Японии или Франции, в то время как нам понадобится еще сто лет работы для развития нашей страны?
Торговля началась со взаимных услуг. Люди несли свой избыток тем, кто его не имел. Страна, в которой росла рожь, посылала свои богатства в страну, где рожь не произрастала. Лесная страна отправляла свой лес в безлесную равнину; страна, богатая виноградом, – свои плоды в страну севера. Степная страна давала свое мясо местностям, лишенным пастбищ.
Все это были лишь взаимные услуги. Если все народы на земном шаре дойдут до возможности содержать самих себя, торговля вернется к этому положению. Бизнес снова превратится в услугу. Конкуренции не будет, поскольку она лишится почвы. Народы станут совершенствоваться в производствах, ведущих, по своей природе, скорее к монополии, чем к конкуренции. Каждой расе присущи свои особенные природные дарования: одной – способность властвовать, другой – талант колонизации, третьей – призвание к мореплаванию, иным – к музыке, сельскому хозяйству, бизнесу и т. д. Линкольн как-то сказал, что наш народ не может дольше существовать, состоя из свободных и рабов. Также и человеческая раса не будет вечно состоять из эксплуататоров и эксплуатируемых. Это ненадежное положение вещей будет сохраняться до тех пор, пока мы не станем одновременно продавцами и покупателями, производителями и потребителями, поддерживающими это равновесие не ради прибыли, а ради взаимных услуг.