Очевидно, что приближается конечная станция жизненного пути, проложенного для меня Судьбою. Долог был путь, мудро и крепко спланирован, добротно построен. Только благодарность за счастливый свой жизненный путь я чувствую к Судьбе или непостижимому для меня Божеству, подарившему мне Мою Жизнь. И все же как хочется мне еще пожить! Хотя «пожить» для меня (ужасно, но ловлю себя на этой мысли) значит всего-навсего порепетировать. Конечно, можно громко провозгласить: «Хочу еще жить, чтобы работать». Но совесть поправляет — репетировать. А для режиссера это не значит только работать, а значит прожить, и не одному, а с вереницей партнеров, еще множество жизней — разных жизней, коллизий, событий, эмоций, множество разных мгновений счастья, душевной боли, безумия страстей, взрывающих такие разные, совсем не похожие на меня человеческий характеры. Я чуть-чуть пожил, то как бы держа в руках вызывающие повороты людских судеб кастаньеты Кармен, то чувствуя слезы на своих щеках при прощании с сыном, созданным управлять Россией, но потонувшим как жертва в огне совести отца, которая так тяжко карает! Приходилось переживать и скабрезные помыслы бога пошлости Фальстафа, разгул неудержимого в своей торговой самовлюбленности Садко, ублажающего Царя Морского беспределом подхалимского буйства. А смерть Андрея Болконского, осененная нежной любовью, а стремительный бег в мир азарта Алексея, больного болезнью Игрока — неведомой для меня, отвергаемой мною страсти. Но я должен был быть ими хоть на мгновение, но я был носителем их чувств, носителем их жизненных масок. Я должен был пережить их страсти, быть ими, действовать за них, то есть жить или проживать по кусочкам их жизненные пути.
В детстве я любил наблюдать на железнодорожных станциях Брянской железной дороги, как маленький паровозик сновал по многим рельсам, собирая из разрозненных вагонов единый длинный-длинный состав, поезд с определенным направлением, ответственно отправлявшийся в одно место, один город, хотя вагоны и по своему характеру, и по своему виду (товарные, пассажирские, платформы, цистерны) были непохожи друг на друга. Маневрируя по коротким путям с разными вагонами, паровозик составлял то, что называлось в то время «сборный состав», а затем отправлялся в депо «отдыхать». А вагоны разного класса (одни с людьми, другие со скотом, бревнами или нефтью) отправлялись вместе в разные страны и города. А паровозик был готов вновь маневрировать, то есть прохаживаться по отрезкам путей с разными вагонами. Поезда, составленные мною, ушли, и вагоны их едва вспоминаются… А когда-то к ним надо было подъехать и отвезти на другие рельсы, прицепить, проверить, оснастить. Так разъехались мои спектакли — поезда, составленные из разных человеческих характеров — по миру, по планете. Существуют ли они еще или умерли, забыты? Возможно ли соединить вагоны из Вены, Москвы, Нижнего Новгорода, Вероны, Берлина, Твери и Генуи, Тбилиси и Таллина в единый состав?
Поезд ушел. Грустно смотреть ему вслед. И хочется догнать. Еще немножечко пожить, еще порепетировать. А вокруг столько тех, кто готов подсадить меня на подножку. Они еще хотят видеть меня в движении, в поезде. Они помогают мне, протягивают руки…
Вновь надежды, контракты, концерты, и кажется, что вновь зацепился за подножку, кажется, вновь еду, живу… Ох, как я люблю оперу! И она, видимо, ко мне благосклонна, она продлевает мне жизнь. И завтра — снова репетиция. Только не подвели бы меня мои силы — воображение, память, воля! Дайте мне пожить!.. И опять приглашения, контракты, планы! Уцепившись за подножку, я все еще еду, живу. Ну, еще немножко, еще чуть-чуть! И судьба ко мне милостива, и я верно служу ее предназначениям.
Что значит «цепляться за жизнь?» Чувствую, что болит плечо и еще схватило поясницу. Злюсь на то, что плохо вижу, да и слышу неважно. Но вот звонит телефон. Театр, освященный великими именами Станиславского и Немировича-Данченко, хочет иметь в моей постановке оперу Массне «Таис». Помнит меня и Большой театр, просит поставить «Франческу» С. В. Рахманинова. Подряд два больших оперных спектакля за сезон. Это тяжело и для молодого человека, но это такая нагрузка, при которой некогда вспомнить, что у тебя болит, а слепнущие глаза должны все видеть, ослабевшие уши обязаны все слышать! А тут еще звонят из Твери: там хотят, чтобы я к пушкинским дням поставил в Концертном зале «Евгения Онегина». Пушкин — Тверь — Чайковский! Разве могу я отказать?
Когда-то я поставил «Дон Жуана» в подвальном помещении поселка «Сокол». Поставил для интеллигенции, живущей в том окраинном районе Москвы. Им спектакль приглянулся, хотя снобы от музыковедения и высоко поднявшие кверху носы на него и внимания не обратили. Узнали о спектакле иностранные импресарио, захотели повезти его на гастроли. Сыграли спектакль в Японии, а потом уже нельзя было отказаться от предложения играть спектакль в Италии, Германии, Франции, Голландии, Швейцарии, Бельгии… Играя спектакль в Милане, во дворце Сфорца, под открытым небом, забыли мои актеры скромный подвал на Соколе. Не беда, что вдруг хлынувший дождь разогнал публику. Главное, импресарио из Израиля сразу пригласил нашего «подвального» Дон Жуана к себе в Тель-Авив. Вот так поступала со мною моя Судьба на «склоне дней моих».
«Иди репетировать в своем новом здании на Никольской улице „Коронацию Поппеи“, и перестанет болеть поясница», — говорила мне судьба устами моей жены. Выпустить новый и столь сложный спектакль в своем театре, со своим коллективом, своими актерами — новый приказ Судьбы. Снова он вылечит меня от старческой хворобы? Впрочем, показывая решительный жест исполнительнице роли Фортуны, я заметил, что поясница не так уж и болит. Ох, как хочется доехать до следующей станции моего предназначенного Судьбой пути!
Иллюстрации
Такой была моя мама, пока я еще не отягощал ее жизнь
А таким был тогда мой папа
А таким был я, когда наконец родился в 1912 году. Надеюсь, что именно такого ждала опера
Вечер в 1928 году. Наша семья празднует пятидесятилетие брака моего дедушки Александра Васильевича с моей бабушкой Марией Александровной
26-я школа, Дорогомилово, 4 класс. В первом ряду второй справа — я, а пятый — мой отец, он же учитель русского языка. Давно ушедшие, но с радостью и благодарностью вспоминаемые года!
Сладкие студенческие деньки! Во дворе ГИТИСа с друзьями. Справа от меня — Г. Товстоногов, слева — В. Тредякова, Б. Наренбург, А. Бакалейников… Увы, все давно умерли…
Так начиналась моя педагогическая деятельность. С Л. Баратовым во время экзаменационного просмотра на режиссерском факультете ГИТИСа. 1960 год. А слушать Леонида Васильевича было всегда интересно
Видимо, чтобы убедительней беседовать со знаменитым украинским художником Петрицким, мне пришлось надеть орденские знаки. Случай был исключительный!
Хотите верьте, хотите нет, но так мне приходилось обучать коммунистов эстетике и вопросам искусства. Ведь сам я был беспартийный!
Уже в шестидесятые годы я пытался писать книгу об оперном искусстве
Так начинался мой юбилейный марафон. Поздравить меня приехала министр культуры Е. А. Фурцева. 30 января 1972 года
А это другой юбилей. Меня славят тенора… И. Куловский и З. Соткилава поздравляют с 80-летием. 1992 год. Дом актера
Я и моя жена Ирина Масленникова в гостях у японцев
Это — Степан. Очень нужный для душевного равновесия член семьи. Жаль, что живут коты так мало…
Композитор Джонсон и режиссер Арне Микк у нас в гостях. Обсуждается первая редакция «Бориса Годунова»
Мы в Эстонии с Арне Микком
На репетиции «Носа» с Д. Д. Шостаковичем
Мы играли спектакль с музыкой Окуджавы в камерном театре
На репетиции с Ростроповичем
Чего только не покажешь на репетиции!
Так рождается опера…
Что-то здесь не так!
В молодости я часто беседовал с актерами в антракте, обсуждая, споря, подсказывая. Фрагмент такой беседы в перерыве оперы «Фиделио» Л. Бетховена, Большой театр, 1954 год
«Теперь я поставил все оперы Прокофьева!» Прага. Репетируем «Огненного ангела»
Репетиционный момент оперы-балета «Млада». За это произведение Римского-Корсакова мало кто решался взяться. А я поставил в Большом театре!
Так надо двигаться по сцене. Рабочий момент постановки оперы «Руслан и Людмила» в Большом театре
Призадумались… (Слушаем «Хованщину», 1995 г.)
С коллегами из Таллина — дирижером Э. Класом и режиссером А. Микком
Решение текущих проблем
Приходится и задуматься… Эстония, 1987 год
Интересная работа — всегда удовольствие
Будапешт. Репетиция «Дуэньи» С. Прокофьева
Я всегда любил Большой театр
Момент вдохновения…
Как-то репетировали на открытой площадке в Савонлинне (Финляндия) «Князя Игоря». Замерзли все, но больше всех — Нестеренко, певший Игоря. Холодно. Но весело
Случайный завтрак в Амстердаме (1992 год) с Синявской, Кабаковым и Ерофеевым. Неисповедимы пути…
Одна из нечаянных приятных встреч с артистами в Вене
Неожиданная встреча в Японии с Эйфманом
Балет — не моя стихия, но иногда бывают встречи!
Репетирую во дворце Сфорца в Милане
На пароходе Палермо — Неаполь со спектаклем «Севильский цирюльник», но не Россини, а Доницетти
Японские зрители были ко мне расположены…
К японской кухне надо привыкнуть
Но дома с женой! Что может быть лучше!
В Амстердаме я впервые ставил оперу Альфреда Шнитке «Жизнь с идиотом». Слава Богу, что со мной была моя Иринушка. Без жены режиссеру в такой ситуации тяжело
Мама… Я всегда вспоминаю о тебе с нежностью и благодарностью
В Малом оперном театре Ленинграда я ставил оперу П. Чайковского «Воевода». Сцена из оперы. Ленинград, 1949 год
А «Франческу да Римини» С. Рахманинова я ставил четырежды. Конечно, лучшей оказалась первая в филиале Большого театра в пятидесятых годах… Большой театр, 1956 год