Я никак не мог понять, почему у меня в жизни ничего не складывается – ни отношения, ни работа, ни карьера, ни возможность зарабатывать деньги; почему я ничего не могу довести до конца.
Я просто хаотично двигался в разные стороны, выживал и пытался уйти от проблем. У меня постоянно было ощущение, что я непрерывно бегу – только непонятно, куда и зачем.
Впрочем, во взрослом возрасте начались другие проблемы, вызванные СДВГ. Уже не двойки и не тройки, а вещи куда более серьезные и неприятные. Во-первых, я совершал дикое количество неконтролируемых импульсивных действий. Например, бездумно тратил деньги, что привело к огромным долгам: в какой-то момент я был суммарно должен людям и банкам 300 тысяч долларов. Огромные деньги, и тогда, и сейчас.
И даже начав нормально зарабатывать, удерживать деньги я все так же не мог – тратил подчистую. Это были совершенно неконтролируемые процессы – как, например, у современных шопоголиков, которые тратят все до копейки, а потом неделю или даже месяц голодают. И всему этому я продолжал искать объяснения вовне – в других людях и обстоятельствах. Даже мысли не было, что источником проблем могу быть я сам, а точнее – мое заболевание.
Это в целом свойственно большинству людей – считать, что они поступают единственно правильным образом. Но только вылечившись, я понял, чтó на самом деле происходило. А до тех пор я оставался конфликтным, обидчивым, эмоционально неустойчивым, вспыльчивым, с перепадами настроения, и вел себя соответствующим образом. Из-за этого мы спустя 13 лет брака развелись с женой и из-за этого же я выбирал невротичных барышень и строил с ними не самые здоровые отношения.
И отношения с собственным ребенком у меня тоже были достаточно тяжелые – из-за моей конфликтности, нетерпимости и беспокойства. Я даже не мог нормально, спокойно поговорить – сразу начинал ругаться и что-то выяснять.
Невротическими были и мои отношения с собой. Я не понимал, что со мной, почему меня все время что-то гнетет, почему я такой несчастный. Думал, что проблема в окружающих, а не во мне. То жена у меня была виновата, то родители, то соседи. Мне и в голову не приходило, что проблема – в моем состоянии.
Я, кстати, всю жизнь чувствовал, что отличаюсь от других, и не мог ни к кому примкнуть. Ни к шпане, потому что все-таки был из интеллигентной семьи, ни к интеллигенции. Я как бы завис между разными социальными группами и чувствовал себя особенным – правда, в плохом смысле слова. Как будто я хуже других.
И никак не мог понять, почему у меня в жизни ничего не складывается – ни отношения, ни работа, ни карьера, ни возможность зарабатывать деньги; почему я ничего не могу довести до конца.
Была и еще одна проблема, тоже типичная при СДВГ, – полное отсутствие структурированности жизни, мозга, мыслительных процессов и вообще всего. У большинства людей в жизни есть какая-то упорядоченность, структура. Они работают, отдыхают, у них есть отношения, личная жизнь. Я же со своим СДВГ просто хаотично двигался в разные стороны, выживал и пытался уйти от проблем. Даже в разговорах в те далекие годы я постоянно перескакивал с одного на другое, не мог придерживаться определенной линии. А еще у меня постоянно было ощущение, что я непрерывно бегу – только непонятно, куда и зачем.
К тому же меня преследовало немотивированное животное чувство страха. Я боялся буквально всего на свете: того, что я провалюсь в люк, что меня собьет машина, на голову упадет дом. Вернее, даже не чего-то конкретного – просто у меня был тотальный страх всего. И жуткое состояние тревожности.
Уже во взрослом возрасте у меня появились тики. А поскольку я вел программу на телевидении – об этом расскажу чуть позже, – мне нужно было с ними что-то делать, как-то справляться. Я долго ходил по врачам, искал способ решить проблему, но тики прекратились только со временем.
В последние десятилетия в психологической литературе активно используется термин «эмоциональный интеллект». Придумали его американские ученые Джон Майер и Питер Саловей. Он описывает способность человека понимать эмоции – свои и чужие – и использовать эту информацию при принятии решений.
Эмоциональный интеллект можно разделить на четыре основных аспекта:
1) эмоциональная осведомленность – умение замечать, оценивать и выражать свои эмоции, а также понимать эмоциональные проявления других людей;
2) генерирование эмоций – способность вызывать у себя нужные эмоции и использовать их для того, чтобы лучше думать и расставлять приоритеты;
3) понимание эмоций включает в себя умение разбираться в том, что означают эмоции – как свои, так и чужие;
4) управление эмоциями – способность их контролировать и воздействовать на настроение других.
И с этими качествами у пациентов с СДВГ большие проблемы. Исследования показали, что такие пациенты отличаются низкими показателями эмоционального интеллекта, особенно по шкале управления собственными эмоциями.
Как СДВГ влияет на взрослую жизнь?
Взрослым с СДВГ часто приходится нелегко – в том числе на работе, в учебе и в других сферах жизни. Студенты с СДВГ, как правило, получают более низкие оценки, чем их сверстники без диагноза. Им приходится по несколько раз перечитывать материал, чтобы его понять, и времени на подготовку к тестам и экзаменам им тоже требуется больше – притом что планировать это время им довольно сложно. В результате они чаще бросают учебу, реже получают высшее образование, занимают менее квалифицированные должности, меньше зарабатывают и чаще меняют работу.
■ МИХАИЛ ЛАБКОВСКИЙ:
Из бойлерной – на истфак, а потом и в психологию
Мне получить высшее образование все же удалось, но путь к этому был тернист. Долгие годы, будучи студентом – а учился я действительно долго, в разных местах, – я подрабатывал дворником. Справедливо решив, что самая легкая работа дворника – мести не просто улицу, а двор какого-нибудь детского сада, – туда я и устроился. Такая примитивная физическая работа мне очень подходила. Убирать снег, махать метлой – это сколько угодно, от этого я не уставал. А вот учеба давалась мне тяжело. Больше того: если я учился семестр, а потом не мог с первого раза сдать зачет или экзамен, то просто бросал это дело.
Внимательный читатель помнит, что с режиссерского факультета я отчислился, но примерно в те же годы внезапно снова поступил в институт. Почему «внезапно»? Дело было вот как. Я встречался с девочкой, папа которой однажды поинтересовался: «Ну и чем твой ухажер занимается?» – «В бойлерной работает…» Было как-то несолидно, и я довольно легко поступил в пединститут на исторический факультет. Сдал экзамены на одни пятерки, по прежней схеме: ночью позанимался, утром сдал, а днем уже ничего не помнил.
Однако учиться было очень тяжело, особенно из-за гигантского количества дат, имен и фактов, которые требовалось запомнить. Но все же год я там отучился – просто чтобы доказать папе той девочки, что все-таки чего-то стою. А потом мы с ней расстались, и институт я бросил. Но поступил в педучилище (мне засчитали часть экзаменов с истфака) и пошел работать в школу.
И только потом, работая учителем в начальной школе, я поступил на психфак педагогического института, на вечернее отделение. И вот тут наконец все стало проще, и в свои 27 – то есть через 10 лет после окончания школы – я наконец-то получил диплом о высшем образовании. И уже на третьем курсе пединститута начал работать школьным психологом.
Взрослые с СДВГ устают гораздо быстрее, чем их здоровые сверстники. У 62 % пациентов с СДВГ отмечаются признаки астении, в первую очередь повышенная утомляемость (51).
■ МИХАИЛ ЛАБКОВСКИЙ:
Школьные годы чудесные: про работу в школе
В школе мне работалось хорошо: и учителем, и потом психологом. А знаете почему? В начальной школе было всего четыре урока по 45 минут, между ними перемены – столько я вполне мог осилить. Тем более что все 45 минут ты на уроке не задействован: объясняешь что-то минут пять, потом минут десять дети задание выполняют, потом вы его обсуждаете. То есть постоянная смена деятельности. А чтобы зарплата была хоть немного побольше, я вел общую и возрастную психологию в девятом и десятом классах, то есть еще по два урока.
Уже тогда я не мог понять, как люди каждый день работают по восемь часов. То ли дело школа: 45 минут – и перемена, еще 45 – еще одна. И постоянно что-то новое: то один класс, то другой.
Короче, это была просто работа мечты, я ее обожал, потому что она не требовала скрупулезности, тщательности и долгого сидения на одном месте. Но и на ней я тоже уставал: иногда после четвертого урока я засыпал прямо за учительским столом – видимо, и эта деятельность, сопряженная с волевыми усилиями, забирала у меня последние силы. А потом приходил домой и снова заваливался спать: уровень усталости был запредельный, как будто я не в школе работал, а вагоны разгружал.
Тогда у меня впервые в жизни что-то стало получаться. Довольно скоро я стал известным учителем – обо мне писали в разных СМИ, от «Комсомольской правды» до «Учительской газеты». Еще до окончания института, года в 23–24, я попал на обложку журнала начальной школы. Кроме всего прочего, я оказался в знаменитой школе № 43, про которую сняли фильм «Нежный возраст». А перед тем, как я ушел из школы и вообще уехал из страны, ко мне в класс стояла очередь из 75 человек – при норме в 25. То есть родители специально хотели отдать детей в нашу школу, чтобы они попали ко мне в первый класс.
Единственный мой косяк как учителя начальных классов заключался в следующем. Я был обязан преподавать детям чистописание – учить их красиво писать письменными буквами. А я и сам-то писал каракулями! Да и до сих пор пишу не очень. Я тогда честно всем сказал: извините, это не мое. И с меня за это, кстати, никто не спрашивал – ни директор, ни завуч.