В отличие от обезьян, человек может планировать – именно благодаря префронтальной коре. Однако людям, получившим серьезную травму или инсульт в этой области, свойственно так называемое «лобное поведение». Они расторможенны, неаккуратны, агрессивны; плохо контролируют свои импульсы, а поэтому гиперсексуальны[6]. Помните эпизоды из фильмов, когда в реанимации старичок, оплетенный проводами и катетерами, вдруг щиплет медсестру за аппетитно выступающие части тела? Окружающие улыбаются: «А он-то еще о-го-го!» На самом деле смешного тут мало. У пациента повреждена префронтальная кора, и в данный момент его мозг требует быстрого удовольствия. Лобные доли особенно тесно связаны с подкорковыми ядрами, которые во многом контролируют двигательную активность.
Почему же при слабой работе мозговых структур возникает гиперактивность? Представим дорожную развязку, на которой нет регулировщика. Водители не знают, что делать: кто-то несется вперед, кто-то, наоборот, останавливается. В результате – пробки и аварии. А еще – множество невыносимо громких автомобильных гудков. В головном мозге роль такого регулировщика исполняет как раз префронтальная кора. И если она не справляется со своими задачами, то мозг превращается в забитый перекресток, переполненный множеством чувств, желаний, импульсов и мыслей, и в результате человек не может сосредоточиться.
Среди пациентов и некоторых врачей бытует мнение, что СДВГ возникает из-за травмы шейного отдела позвоночника при родах. Но, как видите, он здесь ни при чем.
Без руля и тормозов
Нейропсихолог Рассел А. Баркли приводит следующую метафору: «Ребенок с СДВГ – это как прекрасная машина, но без руля и тормозов». Проблемы с контролем поведения у таких детей во многом связаны с нарушением управляющих функций мозга. Эти функции можно также сравнить с дирижером, который управляет оркестром. Представьте себе, как зазвучит оркестр без дирижера!
Управляющие функции делятся на четыре типа:
1) когнитивные функции – отвечают за контроль, планирование, целенаправленность действий;
2) поведенческая саморегуляция – связана с эмоциональным подкреплением;
3) активация – обеспечивает инициативу;
4) метакогнитивные процессы – это знания человека о своих познавательных способностях и их контроле.
Важная составляющая управляющих функций – контроль импульсов. Автор этого понятия профессор психологии Мэри Ротбарт описывала его как «способность тормозить доминирующую реакцию и/или активировать субдоминирующую, планировать и находить ошибки».
Как это работает? Представьте, что в жаркий день вам хочется съесть эскимо. Вы купили его, раскрыли упаковку и – сработала доминирующая реакция – хотите откусить большой кусок. Но поняли, что может заболеть горло, и затормозили эту реакцию: пускай мороженое немного подтает. Субдоминирующая реакция в данном случае – это положить мороженое на блюдце и дать ему немного подтаять. Это и есть контроль импульсов. Он не только позволяет тормозить или активировать внимание и поведение, но также помогает сосредотачиваться, запоминать правила и следовать им, строить долговременные планы.
А еще управляющие функции могут быть «холодными» и «горячими». «Холодные» помогают контролировать когнитивные процессы (например, куда направить внимание), а «горячие» важны для контроля эмоций.
По мнению уже упомянутого нами нейропсихолога Рассела А. Баркли, при СДВГ нарушаются три управляющие функции: тормозной контроль, рабочая память и когнитивная гибкость. Для чего нужна каждая из них? Тормозной контроль влияет на самообладание; рабочая память определяет последовательность решения конкретной задачи, а когнитивная гибкость позволяет приспособиться к меняющимся условиям и требованиям и признать свои ошибки.
Но в первую очередь у людей с СДВГ нарушено звено торможения – подавления нежелательных реакций (8). Таким образом, в основе СДВГ лежат прежде всего проблемы с волей.
А теперь, дорогие читатели, потерпите небольшой урок философии. Еще Аристотель называл действия и поступки, которые человек сам решил осуществить, произвольными. Согласно Декарту, воля может затормозить движения, обусловленные желанием и страстью. Он связывал волю с нравственностью человека: воля помогает нам следовать определенным правилам, исходя из представлений о добре и зле. Например, мужчина видит красивую девушку и хочет немедленно ее поцеловать, но воля останавливает его.
Развитие воли у ребенка начинается, когда он осваивает навык управления своими движениями: без этого совершать волевые действия невозможно. Воля ребенка на начальных стадиях развития – это совокупность его желаний; каждое желание – сиюминутный порыв. Лишь со временем ребенок становится способным действовать не только под влиянием эмоций. В результате воспитания у него складываются некоторые правила поведения; тому, что хочется, начинает противопоставляться то, что требуется.
■ МИХАИЛ ЛАБКОВСКИЙ:
Расскажу вам одну историю о взаимосвязи между СДВГ и волей. За годы работы в школе (о том, как я дошел до жизни такой, вы узнаете из следующих глав) мне не раз попадались дети с СДВГ, но это я, конечно, уже сейчас понимаю, когда знаю этот диагноз и его проявления. Приведу вам наиболее яркий пример.
Дело было в начальной школе, и звали ученика, допустим, Гриша. Было Грише лет восемь, и сидел он у меня за первой партой, потому что имел свойство засыпать минут через двадцать после начала урока, причем любого. То есть утром он приходил в школу бодрый, улыбался, играл с одноклассниками, но стоило начаться занятиям, как Гриша практически сразу засыпал.
Мне тогда было 24 года, я был еще зеленый и решал проблему так: просто садился на Гришину парту, чтобы бедному ребенку некуда было опустить голову, и вел урок оттуда. Но и это не помогало: спустя несколько минут Гриша вырубался прямо на стуле, сваливался на пол и спал там.
В какой-то момент я не выдержал и вызвал в школу Гришину маму. Та была в шоке: по ее словам, дома сын по пять часов кряду мог рассматривать исторические карты и географические атласы (семья, надо сказать, была интеллигентная и образованная). Буквально поесть забывал, а тут не мог высидеть какие-то 45 минут.
Я ничего не понимал: получается, Гришу нельзя было считать просто неусидчивым ребенком, непоседой. Или гиперактивным ребенком с повышенным внутричерепным давлением – была в те времена такая теория, позднее полностью опровергнутая, что такие дети гиперактивны и подвижны. Непоседы в принципе не могут долго на чем-то концентрироваться и часами книжки читать, а Гриша мог. Мне тогда, конечно, в голову не приходило, что весь секрет – в наличии или отсутствии волевых усилий в той или иной деятельности.
Это сейчас я прекрасно понимаю, что урок требовал от Гриши волевых усилий, а для ребенка с СДВГ это очень тяжелая задача. А вот историю и географию он, судя по всему, любил, и разглядывание карт доставляло ему удовольствие, поэтому за этим занятием он мог провести несколько часов. Так сказать, из любви к искусству. А вот в любой ситуации преодоления он тут же «соскакивал».
За Гришу, кстати, можете не волноваться: он сделал блестящую карьеру и вполне успешен. Но вообще такие ребята, как он, попадались практически в каждом классе. С детьми я отработал около десяти лет, а в обычной средней школе среднее количество учеников – 1300. Вот и посчитайте, сколько среди них таких «Гриш». Кто-то по классу во время урока ходит, кто-то постоянно перебивает или вообще не дает учителю слово сказать.
Еще один яркий пример – живые и умные двоечники. То есть бывает, что у ребенка в целом снижены когнитивные способности, учителя на это скидку не делают и лепят ему двойки – это одно. А вот остроумный балагур с двойками в дневнике – такой ребенок запросто может оказаться с диагнозом СДВГ.
Что до меня, то все, что не требовало волевых усилий, давалось мне очень легко. Поэтому я в семь лет спокойно мог прочитать за день 40 страниц каких-нибудь русских народных сказок, а осилить условие задачи для первого класса не мог. При этом в той же литературе я был довольно избирателен и не читал ключевые романы школьной программы типа «Война и мир» или «Анна Каренина» – просто потому, что мне это было неинтересно. Зато «Братьев Карамазовых» перечитывал четыре раза. И поди это учителям объясни.
Тут мы подходим к важному моменту, который я хотел бы донести до родителей. Многие считают, что их ребенок с СДВГ какой-то абсолютно бестолковый. На деле же все часто совсем наоборот. У таких детей очень острая и быстрая реакция мозга, и если их энергию направить в нужное русло, если их чем-то по-настоящему увлечь, то они будут просиживать за этим занятием часы напролет и добиваться хороших результатов. А вот если такому ребенку что-то неинтересно, то да, «пробиться» к нему действительно практически невозможно.
Так что, если хотите, чтобы ваш ребенок что-то сделал, придется придумать, как превратить «обязаловку» в то, о чем он даже мечтать не мог. Помните, как Том Сойер убедил соседских детей красить вместо него забор? Вот и вам нужно проявить похожую изобретательность. Скучное учебное задание ребенку с СДВГ выполнять неинтересно, особенно если «надо», – то ли дело, если «решить эту задачу может лишь один из ста детей». Такой вызов он скорее всего охотно примет. Попробуйте.
Необходимо отметить, что детям и взрослым с СДВГ сложно контролировать не только свое поведение, но и эмоции, то есть у них нарушена эмоциональная регуляция.
В процессе регуляции эмоций происходит настройка наших эмоциональных реакций: усиление, ослабление, поддержание на текущем уровне. Эти процессы могут проходить как автоматически, неосознанно, так и сознательно: например, мы прилагаем усилия, чтобы совладать с волнением или гневом.
Сладкая «пытка»
В 1970 году психолог Уолтер Мишель из Стэнфордского университета провел сладкий эксперимент – «зефирный тест». Перед детьми трех-пяти лет ставили поднос с зефиром, и экспериментатор говорил: «Если хочешь, можешь съесть одну зефирку. Но мне нужно отлучиться, и если ты потерпишь до моего возвращения, то получишь сразу две зефирки вместо одной». При этом в комнате не было никаких отвлекающих факторов – ни игрушек, ни книг, ни даже картин. Очень тяжелые условия для проверки силы воли и самоконтроля, особенно когда тебе пять!