Вдруг из большой сосновой рощи вправо от нас вылетело не меньше двухсот верховых кроу, и они напали на нас. Все повернули назад, женщины и старики бешено понукали лошадей, теряя по дороге волокуши и жерди палаток, вопя о помощи, призывая богов защитить их. Те воины, какие оказались в этой части колонны, делали что могли, пытаясь остановить натиск кроу и прикрыть отступление слабых и беззащитных. Разведка, услышав выстрелы и крики, повернула обратно; сзади скакали к нам еще воины. Но, несмотря на упорное сопротивление, кроу смяли колонну впереди себя на протяжении примерно двух миль, усеяв тропу телами мертвых и умирающих – мужчин, женщин, детей, даже младенцев. Нападавшие не взяли ни одного пленного, но стреляли, били палицами и кололи копьями, стараясь разить наповал, скальпируя жертв. Наконец пикуни собрались в кучу, создав какое‐то подобие порядка, и кроу отступили и поскакали на юг, вызывающе распевая победные песни и с триумфом размахивая захваченными скальпами. Наши пережили такую панику, были так подавлены ужасным несчастием, что просто стояли и смотрели на отступающего врага, вместо того чтобы преследовать его и постараться отомстить.
Тут же, в долине, мы поставили палатки и начали искать убитых и пропавших. К ночи все тела были разысканы и похоронены. Чуть не в каждой палатке скорбевшие по убитым обрезали волосы, наносили себе раны на ногах, плакали и причитали, часами повторяя имена погибших любимых. Да, это был лагерь траура. Много недель и месяцев с наступлением вечера нельзя было без жалости слушать причитания скорбевших по убитым, сидевших в темноте за пределами круга палаток. Прошло много времени, пока опять стали слышны пение, смех и приглашения на угощение. В тот день я оказался впереди с разведкой, и когда мы поскакали назад, делал вместе с ними все, чтобы задержать кроу. Но враги настолько превосходили нас численно, так деморализовали неожиданной и свирепой атакой, что мы были почти бессильны, пока не подоспели сзади наши люди. Больше половины разведки было перебито. Меня ранили стрелой в левое бедро. Всего было убито сто тринадцать пикуни, тогда как мы застрелили только семь человек.
Нечего и говорить, что после этого бо́льшая часть военных отрядов, покидавших лагерь пикуни, направлялась в страну кроу, а с севера приходили отряды собратьев пикуни, черноногих и бладов, чтобы не давать покоя общему врагу. В течение двух-трех лет мы сообща убили столько членов племени крoy и угнали такое число лошадиных табунов, что с лихвой отплатили за свои потери в том побоище и за понесенные позже, в последующих схватках, так как, конечно, не всегда наши военные отряды выходили из набегов без потерь.
Весной шестьдесят седьмого года племя гровантров, в то время воевавшее с союзом племен черноногих, заключило договор с кроу, и все они в большом числе собрались на реке Милк, чтобы отпраздновать это событие. Отряд молодых гровантров, возвращавшихся из набега на кри, принес известие, что видел лагерь пикуни в Раздельных Холмах, или, как их называют белые, в Сайпресс-Хиллс. Информация оказалась важной. У кроу были давние счеты со старинными врагами. Такое настроение сохранялось и у гровантров. Хотя они долгое время находились под покровительством черноногих, которые сражались за гровантров и защищали их от смертельных врагов, ассинибойнов и янктонаев, но гровантрам чуждо чувство благодарности, и они поссорились из-за пустяков со своими благодетелями. А теперь собирались мстить! Что могли пикуни сделать против объединенных сил? Ничего. Союзники собирались убить мужчин племени, взять в плен их женщин, захватить богатое разнообразное имущество лагеря. Налетчики были так уверены в успехе, что велели своим женщинам сопровождать их, чтобы разобрать предполагаемую добычу и позаботиться о ней.
Военный отряд молодых гровантров видел лагерь пикуни с далекого холма, но не заметил, что сейчас же за холмом, к западу от лагеря, всего в полумиле оттуда, стоят лагерем блады, около пяти тысяч человек, то есть приблизительно тысяча воинов. Нет, этого гровантры не заметили и вот однажды утром вместе с кроу неторопливо подъехали по прерии к лагерю пикуни, разодетые в военные наряды, с развевающимися по ветру перьями боевых головных уборов и с украшениями из орлиных перьев на щитах. Их сопровождали женщины, весело болтая и заранее радуясь громадной добыче, которая станет сегодня их собственностью. Вышедший рано из лагеря пикуни охотник, отправлявшийся с женой за мясом убитых накануне животных, обнаружил врагов еще примерно в миле от лагеря и поспешил обратно, чтобы поднять тревогу; одну из своих женщин он отослал вызвать бладов. Все бросились к лошадям, к оружию, кое-кто успел даже надеть рубашку или головной убор из военного наряда. К счастью, дело было рано утром, и основная часть табунов, пригнанных к лагерю, чтобы идти на водопой, паслась неподалеку. Если кто не находил сразу свою лошадь, то ловил и седлал первую хорошую, какую найдет. И вышло так, что, когда атакующий отряд вылетел из-за небольшого бугра у края лагеря с востока, его встретила такая подавляющая сила из решительных, сидевших на хороших лошадях воинов, что налетчики обратились в бегство, произведя лишь несколько выстрелов. Нападавших охватила паника; они думали только о том, как бы уйти. Лошади у воинов кроу и гровантров были лучше, чем у их женщин, и мужчины бросили беззащитных жен на милость врага, стремясь спастись.
Как только пикуни и напавший на них отряд сошлись, началось ужасное избиение. Большое Озеро, Малый Пес, Три Солнца и другие вожди кричали своим людям, чтобы те щадили женщин, но нескольких все же убили еще до того, как приказы дошли до воинов. Беглецам-мужчинам не было пощады: их нагоняли и пристреливали или разбивали череп палицами. Тревога была такой внезапной, что многим пикуни не хватило времени выбрать достаточно резвую лошадь, и эти наездники скоро отстали. Другие всадники продолжали преследование много миль, убивая всех, кого настигали; наконец лошади их уже не могли скакать, а руки, державшие палицы, онемели оттого, что столько времени наносили бесчисленные удары. Немногие из обратившегося в бегство отряда оказывали сопротивление; люди даже не оборачивались, чтобы взглянуть назад, но, пригнувшись к седлу, хлестали лошадь плеткой, пока не падали сраженные пулей или палицей. На протяжении нескольких миль тропа была усеяна мертвыми и умирающими, и по ней мчались женщины с воплями ужаса – женщины, которых воины взяли с собой присмотреть за добычей. «Пускай удирают! – кричал со смехом Большое Озеро. – Пускай удирают! Мы поступим с ними, как Старик поступил с кроликами: оставим нескольких на развод, чтобы их порода не вымерла совсем».
Сосчитали убитых. Только пятеро черноногих лишились жизни, несколько человек было ранено. Но на тропе, по которой утром кроу и гровантры так уверенно шли на нас, лежали триста шестьдесят трупов. Ко многим из них победители даже не притронулись, так как им надоело резать и снимать скальпы. Но оружие и во многих случаях военные наряды и украшения победители забрали. Затем оба лагеря передвинулись на запад, предоставив поле битвы волкам и койотам.
Как вы знаете, гровантры запросили мира и теперь снова находятся под покровительством нашего племени. А сейчас вот пришли посланные от кроу. Что ж, поживем – увидим.
И, пожелав нам спокойного сна, Поднимающийся Волк – я не могу назвать его Монро – отправился домой.
Когда Ягода жил в лагере или где‐нибудь недалеко от него, пикуни не решали никакого дела, не посоветовавшись с ним, и всегда принимали совет моего друга. Он был, по существу, их вождем; старейшины племени уважали его, полагались на его мнение, и Ягода неизменно советовал то, что было в их интересах. И на этот раз его пригласили присутствовать на совете, рассматривающем предложение кроу; пошел туда и я – так сказать, под покровительством друга. Я хотел послушать речи. Делегация кроу, разумеется, отсутствовала. Палатка Большого Озера была полна старейшин и вождей, включая и молодых начальников различных групп Общества Друзей. Среди последних я заметил и своего врага, Олененка, который мрачно взглянул на меня, когда я вошел. Он начинал уже действовать мне на нервы. Сказать по правде, я с нетерпением ожидал того дня, когда мы с ним посчитаемся, так как чувствовал неизвестно на чем основанную уверенность, что мне суждено когда‐нибудь отправить тень противника на Песчаные Холмы.
Большое Озеро набил свою каменную трубку, один из знахарей зажег ее и произнес короткую молитву; затем трубку стали передавать по кругу. Первым выступил Три Солнца, сказав, что он и его клан, Одинокие Ходоки, относятся благоприятно к заключению мирного договора со старинным врагом племени. Как только он закончил говорить, Олененок произнес страстную речь. Ему полагалось говорить одним из последних, так как старшие и занимающие более высокое положение должны выступать прежде молодых, но юнец выскочил вперед. Тем не менее его молча выслушали. Черноногие всегда держатся с достоинством и пропускают без замечаний нарушения племенных обычаев и этикета. Однако в конце концов нарушителя заставляют всячески расплачиваться за дурное поведение. Олененок заявил, что выступает от имени Носящих Ворона, группы большого Общества Друзей, и что она не хочет мира с кроу. «Кто эти кроу, как не убийцы наших отцов и братьев, похитители наших табунов? Как только зазеленеет трава, – закончил он, – мы с друзьями отправимся в набег против племени реки Вапити (Йеллоустон), и набеги наши будут повторяться до конца лета».
Один за другим выступали ораторы; многие из них высказывались за мирный договор, некоторые – большей частью из молодежи – выражали то же мнение, что и Олененок. Особенно запомнилась мне речь древнего старика, слепого седого знахаря.
– О дети мои, – начал он, – о дети мои! Слушайте меня, слушайте со вниманием. Когда я был молод, как некоторые из вас, я чувствовал себя счастливее всего, участвуя в набеге на неприятелей, убивая их, угоняя их лошадей. Я разбогател. Мои жены родили мне четырех красавцев-сыновей. Палатка моя всегда была полна хорошей пищи и отличных мехов. Мальчики мои выросли, и как же я ими гордился! Они были так сильны, ловки, отлично ездили верхом, были хорошими стрелками. И были очень ласковы со мной и со своим матерями.