з ко мне и сел рядом.
– Ночное светило скоро скроется из виду, – прошептал он, – военный отряд вот-вот появится, если вообще придет этой ночью.
То, что он сказал, было верно. Некоторое время спустя мы услышали неясный отдаленный звук голосов. Наступила тишина. Затем послышались осторожные шаги, шорох кустарника, тершегося о легинсы, и показались участники набега; они продвигались навстречу смерти, ничего не подозревая.
Первым выстрелил кто‐то слева от меня, а за ним вся группа начала стрелять рассыпным огнем. Искры дешевого черного пороха тлели и сверкали, вылетая в темноту из дул кремневых и нарезных ружей. На мгновение вспышки ослепили нас; когда мы снова смогли видеть, неприятель уже убегал. Налетчики выпустили немало зарядов в ответ, но, как мы потом установили, ни одна из их пуль не попала в наших. Вся цепь, почти как один человек, бросилась вперед с криками: «Бешеные Псы! Носящие Ворона! Смелее, уничтожим врагов всех до одного». Впереди валялось пять тел, еще один налетчик был пока жив. Глухой удар палицы – и полулежавший человек растянулся навзничь; заходящая луна освещала его лицо. В мгновение ока мертвые были оскальпированы, оружие их взяли первые подошедшие к ним пикуни. Отряд наш бежал вперед, изредка стреляя по смутно виднеющимся фигурам отступающих. За нами шли теперь остальные три отряда лагеря, поощряя нас криками. Но врагов уже не было ни видно, ни слышно, и отряд остановился: бесполезно было продолжать искать неприятеля в темноте. Подошел Большое Озеро.
– Рассыпьтесь, – сказал он, – и окружите лагерь. Может быть, кто‐нибудь из врагов спрятался в кустарнике поближе к лагерю, и с наступлением дня мы их обнаружим.
Я взял ружье на плечо и отправился домой. Нэтаки ждала меня; мать ее сидела с ней за компанию. Я рассказал женщинам о стычке.
– Почему ты вернулся? – спросила жена, когда я закончил. – Почему не остался с другими, как приказал Большое Озеро?
– Хайя! – воскликнул я. – Попробуй пойми этих женщин. Ты же просила меня вечером остаться с тобой. Я вернулся, потому что устал, хочу есть и спать, а ты теперь недовольна, что я пришел. Ладно, чтобы доставить тебе удовольствие, я пойду обратно и буду сидеть с остальными до утра.
– Садись, сумасшедший, – проворчала жена, усаживая меня силой на ложе, с которого я собрался было встать. – Оставайся здесь. Вот твоя трубка, набей ее и покури, пока я изжарю мясо и приготовлю чай.
– Ты глава, – сказал я ей, с удовольствием откидываясь на ивовую циновку, – пусть будет по-твоему.
Увы! Безжалостный жнец, пожинающий года, верни их. Верни мне Нэтаки и мою молодость. Верни нам нашу палатку и бескрайние бурые прерии со стадами бизонов.
Глава ХIXСвадьба Нэтаки
Ранним утром мы проснулись от необычного движения и суматохи в лагере. Нэтаки вышла, чтобы выяснить, в чем дело. Скоро она вернулась с новостями: напавшие на нас ночью враги оказались кроу; всего найдено семь убитых, а врагу удалось угнать семьдесят с лишним лошадей. Большой отряд уже выступил преследовать неприятеля, и мы не должны были сворачивать лагеря, пока отряд не вернется. Я рано встал и оделся, позавтракал и отправился в гости. Зайдя в палатку Хорькового Хвоста, я застал его за перевязкой раны на бедре, слегка задетом пулей кроу.
Я просидел у него долго; другие гости в это время приходили и уходили. Они ругали кроу всеми скверными словами, какие существуют в языке черноногих, но, к несчастью – или, наоборот, к счастью, – запас слов такого рода у них очень ограничен. Самое большое, что они могли сделать, – обозвать врагов собачьими мордами и попросить Солнце уничтожить их.
Оттуда я пошел в палатку вождя, где застал в сборе множество старейшин.
– Что касается меня, – говорил Большое Озеро, когда я вошел, – то я буду выступать против заключения мира с кроу, пока я жив. Договоримся никогда больше не курить их табак. Научим наших детей смотреть на них как на гремучих змей, которых нужно истреблять, где увидишь.
Посетители охотно соглашались с вождем, и я могу тут же добавить, что они сдержали свое слово и посылали отряд за отрядом против своих врагов с берегов Йеллоустона, пока не вмешалось правительство, положившее конец войне между племенами. Последний набег состоялся летом 1885 года.
В течение дня много раз исполнялся танец со скальпами, в котором участвовали те, кто недавно потерял мужа, отца или другого родственника в бою против кроу. Танец этот не похож на описываемое мрачными красками театральное зрелище свирепого торжества, триумфа по случаю смерти врага. В исполнении черноногих он являл собой грустное зрелище. Участвующие в танце начернили лица, руки и мокасины древесным углем и надели самую скромную, простую одежду. Какой‐нибудь старик держал перед собой скальп врага, привязанный к ивовому пруту, остальные выстраивались в ряд по обе стороны от него. Танцующие исполняли негромкую жалобную песню, выражавшую – так мне, во всяком случае, казалось – больше скорби о потере близких, чем радости по случаю смерти врага. В этот день скальпов было семь, и одновременно в разных концах лагеря в церемонии участвовало семь групп. Одну траурную группу сменяла другая, так что танец длился до самой ночи. Собственно, настоящего танца и не было: певшие песню лишь слегка наклонялись и выпрямлялись в такт мелодии.
Преследовавший врага отряд вернулся в сумерки: черноногим не удалось догнать неприятелей. Были голоса за немедленное выступление в набег на землю кроу, но в лагере оставалось мало пороху и пуль, и было решено не откладывая двинуться в форт Бентон. Получив там хороший запас боеприпасов, военный отряд мог бы снова повернуть на юг.
Через четыре или пять дней мы стали лагерем в большой долине напротив форта. Нэтаки и я переправились через реку и прошли по извилистой тропинке к маленькому домику из сырцового кирпича. Там мы застали Ягоду, его жену, мать и добрую Женщину Кроу.
Какая это была счастливая компания – женщины, которые суетились и мешали друг другу готовить ужин! Мы с Ягодой, конечно, тоже чувствовали себя счастливыми. Мы мало говорили, просто лежали и курили, растянувшись на покрытом шкурами бизона ложе. Слова часто излишни. Мы испытывали полное довольство, и каждый из нас знал, что другой чувствует то же. Ягода взял из конторы мою почту. Она лежала на столе – несколько писем, ворох газет и журналов. Я прочел письма, но остальная почта осталась большей частью нераспечатанной: я утратил всякий интерес к тому, что делается в Штатах.
Вечером мы с Ягодой отправились в форт и, конечно, заглянули в салун Кено Билла. Как обычно в это время года, город, если его можно так назвать, был полон народу: торговцев и трапперов, погонщиков быков и мулов, золотоискателей, индейцев. Все ожидали прибытия пароходов, давно уже вышедших из Сент-Луиса. Они уже скоро должны были появиться. Вокруг всех столов в салуне Кено толпилось столько игроков, что невозможно было протиснуться и посмотреть на игру. Сам Кено с двумя помощниками трудился за стойкой, так как бочки со спиртным еще не опустели, хотя в зимние месяцы был солидный спрос на их содержимое. Осталось даже несколько бутылок пива. Я охотно уплатил за одну из них доллар сорок центов, и Ягода помог мне распить ее.
По пути домой мы заглянули на минутку в гостиницу «Оверленд». Среди посетителей я заметил человека, похожего на проповедника. Во всяком случае, грудь его синей фланелевой рубашки украшал белый галстук, а сюртук, хоть и скроенный не так, как принято у священнослужителей, был все же полагающегося черного цвета. Я подошел к нему и поинтересовался:
– Извините, сэр, хотелось бы знать, не проповедник ли вы?
– Да, – ответил он, любезно улыбаясь, – я священник методистской епископальной церкви. Прошлый год я провел в горах, проповедуя и работая на приисках, а сейчас возвращаюсь домой, в Штаты.
– Тогда, – продолжал я, – если вы пойдете сейчас со мной, то, думаю, для вас найдется работа.
Проповедник тотчас же встал и пошел с нами.
– Могу ли я узнать, – спросил он по дороге, – какого характера обязанность мне предстоит исполнить? Крестить, или венчать, или же, может быть, речь идет о больном, нуждающемся в кратком утешении?
– Венчать, – ответил я, – при условии, конечно, что другая сторона согласна.
При этом Ягода бесстыдно захихикал.
Женщины весело болтали и смеялись, когда мы вошли, но сразу замолчали, увидев нашего спутника. Они всегда так себя вели в присутствии посторонних. Я отозвал Нэтаки в заднюю комнату.
– Этот человек, – сказал я ей, – священный (точнее, Солнечный) белый. Я попросил его освятить наш брак.
– Как ты угадал мое желание! – воскликнула она. – Я всегда хотела этого, но боялась, стеснялась просить тебя. Но он настоящий священный белый? На нем нет ни черного платья, ни креста.
– Он принадлежит к другому обществу, – пояснил я. – Подобных обществ тысяча, и каждое утверждает, что только оно истинное. Но для нас это неважно. Идем.
Итак, с помощью Ягоды в роли переводчика мы обвенчались, и проповедник отправился восвояси, унося на память о церемонии золотую монету.
– Я голоден, – заявил Ягода, – зажарьте нам парочку языков бизона, женщины.
Свадебный пир, если можно так назвать этот ужин, состоял из жареных языков, хлеба, чая и яблочного пюре, чем мы остались вполне довольны.
– Видишь ли, – призналась мне позже Нэтаки, – многие белые, женившись на девушках нашего племени по его обычаям, смотрят на них просто как на забаву и вскоре бросают. Но те, кто женится на основании священных слов священного белого, никогда своих жен не бросают. Я знаю, что ты меня никогда не оставишь в любом случае. Но другие женщины смеются надо мной, отпускают на мой счет шутки, говорят: «Сумасшедшая, ты любишь своего мужа, вот глупая. Он ведь не женится на тебе по обычаю белых и оставит тебя, как только встретит другую женщину, посимпатичнее». А теперь они никогда не смогут так говорить. Нет, никогда.
Мы с Ягодой планировали остаться в форте Бентон летом и торговать в лагерях следующей зимой. В мае начали прибывать пароходы, и набережная наполнилась сутолокой, у торговцев тоже было дел по горло, так как индейцы шли толпами, чтобы продать оставшиеся шкуры бизонов и меха. Но мы в торговле не участвовали, и через несколько недель нам уже не сиделось на месте. Ягода решил сделать несколько рейсов в Хелину со своим обозом на быках, хотя ему не было необходимости ехать самому: он нанял начальника обоза, или, на языке погонщиков быков, хозяина фургонов. Женщины решили, что им нужно отправиться за ягодами. Пикуни уже давно перешли реку и стояли лагерем на реке Титон, всего в нескольких милях от форта. Мы хотели присоединиться к ним, и Нэтаки послала матери просьбу пригнать наших верховых и вьючных лошадей.