Осенью 1870 года Ягода построил форт Стенд-Оф. Позже торговцы возвели Хуп-Ап и форт Кипп. Они основали еще несколько второстепенных торговых пунктов на Элбоу, Хай-Ривер и Шип-Крик. Всего с 1870 года до появления в 1874‐м конной полиции в этих пунктах или в лагерях посреди прерии, где белые охотились на волков, жило пятьдесят шесть человек. Черноногие их не трогали. Когда появилась конная полиция, она тоже мирно ладила с союзом племен. Вот что я могу сказать в пояснение к цитате из книги мисс Лот.
Отправившись из форта Бентон на север с хорошим запасом товаров, мы с Ягодой и еще несколькими товарищами приехали к реке Белли, милях в двадцати пяти – тридцати от ее устья, и построили здесь Стенд-Оф, состоявший из ряда грубо сколоченных бревенчатых домиков. Вот почему мы дали нашему пункту такое название [32]: шериф напал на наш след и догнал нас вскоре после того, как мы переправились через северный рукав реки Милк и уже спускались по склону к Сент-Мэри.
– Ну, ребята, – объявил шериф с мрачной улыбкой, – наконец‐то я вас поймал. Поворачивайте, поехали со мной обратно.
– Вот уж вряд ли, – возразил Ягода. – Мы уже по ту сторону границы. Пожалуй, поворачивайте сами и отправляйтесь обратно.
Последовал жаркий спор. Топографы тогда еще не обозначили границу, но мы знали, что по договору она идет по 49‐й параллели. Шериф догнал нас на водоразделе, откуда реки стекают по Арктическому склону, и потому мы считали, что находимся в Канаде. Шериф утверждал, что это не так. Наконец Ягода заявил ему, что назад мы не повернем и он готов драться, так как уверен в своей правоте. Шериф не мог забрать нас, так как был один. В итоге мы заставили его «держаться подальше», и он с огорчением повернул назад.
В другой раз Ягода отправился за алкоголем в Бентон, и шериф гонялся за моим другом день и ночь. Пришлось Ягоде запрячь своих четырех лошадей и ехать еще с одним человеком в Хелину. Шериф последовал за ним и туда, но Ягода – человек с выдумкой. Он отправился в одну фирму и условился, что она доставит ему тридцать ящиков алкоголя на берег Миссури, в нескольких милях ниже города. Там Ягода соорудил плот для своего груза, сел на него и оттолкнулся от берега. Тем временем шериф следил за четырьмя лошадьми и фургоном на постоялом дворе. Ночью помощник Ягоды вывел лошадей и двинулся в обратный путь. Вскоре шериф догнал упряжку, но… с пустым фургоном и без Ягоды. Шериф повернул назад, переночевал в Хелине, затем снова выехал и прибыл в Бентон приблизительно в то же время, что и фургон. Помощник Ягоды забрал в форте честный груз провизии и двинулся на север. Шериф был совершенно сбит с толку.
Между тем Ягоде пришлось туго. Управляться с плотом, груженным алкоголем, который имеет лишь немногим больший удельный вес, чем вода, оказалось трудным делом, а в местах с быстрым течением плот частенько заливало. Иногда плавсредство застревало на мели, и Ягоде приходилось спрыгивать и вытаскивать его на глубокую воду. Три дня мой друг изображал из себя бобра и фактически постился, так как провизия подмокла, но к вечеру третьего дня Ягода достиг устья реки Сан, потеряв только один ящик со спиртом. Здесь его ждала упряжка из четырех лошадей, прибывшая из форта Бентон с начальником обоза. Вдвоем они тотчас же нагрузили фургон и двинулись прямиком через прерию. Безо всяких происшествий они пересекли границу и прибыли в Стенд-Оф.
В ту зиму торговля с бладами и черноногими шла довольно хорошо. Но мы убедились, что после постройки Хуп-Ап наш форт оказался слишком далеко на западе, чтобы служить центром торговли. Поэтому на следующее лето нам пришлось спуститься на несколько миль ниже по течению и построить новый торговый пункт. Главным событием следующей зимы стало убийство Телячьей Рубашки, вождя бладов, ужасного человека. Народ боялся его: он убил семь или восемь соплеменников, причем некоторые из них были его родственниками. Однажды вождь вошел в лавку и, наведя пистолет на человека за прилавком, потребовал виски. Торговец поднял свой револьвер и выстрелил; пуля попала индейцу в грудь. Но Телячья Рубашка не упал и даже не пошатнулся; так и не пустив свое оружие в ход, он повернулся, спокойно вышел в двери и направился в лагерь. Услышав выстрел, бывшие в других местах на пункте люди бросились вон. Увидев индейца с пистолетом в руке, они решили, что тот кого‐то убил, и начали палить в него. Пуля за пулей поражали Телячью Рубашку, но он продолжал спокойно шагать, и лишь пройдя несколько ярдов упал мертвый. Этот человек обладал чрезвычайной живучестью. Тело его бросили в реку через прорубь во льду, но оно всплыло в отдушине ниже по течению; там его и нашли. Вождь всегда говорил своим женам, чтобы в случае его смерти над телом пели песни: если песнопения продолжатся четыре дня подряд, он-де оживет. Женщины забрали труп домой и сделали, как им было велено, а потом очень огорчились, увидев, что усилия их напрасны. Однако остальные члены племени радовались, что этого ужасного человека не стало.
В следующую зиму разгорелась ссора между торговцами и охотниками на волков; последние требовали, чтобы индейцам не продавали ружей, пороха и пуль. Белые образовали группу, которую торговцы в насмешку прозвали охотничьей кавалерией; люди из этой группы обходили торговцев, пытаясь добыть подписи под просьбой о запрещении торговли оружием, угрожали и уговаривали, но успеха почти не имели. Кстати, мисс Лот также упоминает эту «кавалерию», утверждая, что ее организовали контрабандисты для сопровождения грузовых судов и защиты фортов. Грузовые суда, понятное дело, не нуждаются в сопровождении, и очень интересно узнать, как можно назвать контрабандистами людей, которые не нарушили ни одного закона, но в значительной степени освоили дикие ранее территории, а затем допустили туда конную полицию. Мисс Лот утверждает, что появление последней стало результатом протестов правительства доминиона против «лишенной законных оснований торговли пушниной». Между тем британская Компания Гудзонова залива продавала в тех местах табак, чай, сахар, одеяла, ружья и прочие товары – и мы тоже. Они торговали ямайским ромом и шотландским виски, мы – американским спиртом и виски. Поэтому осмелюсь утверждать, что мы были не менее солидными и уважаемыми, чем хваленые владельцы и участники Компании Гудзонова залива. А ведь они и по сей день продают спиртное почти в каждом городе округов Альберта и Ассинибойя, а также прочих территорий Северо-Западной Канады, хотя мы уже давно оставили дела. Я не виню мисс Лот: она могла и не знать всех фактов. Но люди, которые рассказали ей подобную ложь, оклеветали многих моих хороших знакомых. Да, тех вряд ли можно назвать святыми, но я ручаюсь, что они совершили множество добрых, щедрых и достойных поступков.
У многих продавцов лежали запасы товара на тысячи долларов, когда к нам стала приближаться канадская конная полиция. Большинство торговцев заранее получило предупреждение о ее приближении и успело закопать спиртные напитки или спрятать их как‐нибудь иначе. Известие о полиции привез отряд охотников. «Едут, – сказали они, – люди в красных мундирах и везут с собой пушку».
Мы с Ягодой быстро смекнули, что к чему, и спрятали все десять или двенадцать галлонов виски, которые у нас были. Насколько я знаю, только один торговец не получил предупреждения. Весь его запас товаров подвергся конфискации, так как в числе прочего там оказалось несколько галлонов спиртного. Конечно, мы не слишком обрадовались чужакам из конной полиции, но встретили их вежливо и достойно. Хотя двигались они по территориям, изобилующим дичью, к нам они добрались совсем изголодавшимися и были счастливы купить у нас провизию. Их командир полковник Маклеод оказался настоящим джентльменом и стал другом на всю жизнь некоторым «контрабандистам». Многие продавцы остались в Канаде и продолжали торговать с индейцами и вновь прибывшими, а другие вернулись в Монтану. Мы отправились с обозами последних, но вовсе не сбежали, а спокойно и миролюбиво покинули те места, увозя с собой товары, которые не успели продать или раздарить. Так закончилась торговля на севере. Не могу сказать, что мы жалели о ее завершении. Цены на меха в то время сильно колебались, а потом и вовсе упали вдвое, так что и жалеть было не о чем. Четыре года спустя последнее стадо бизонов из Альберты перешло на юг, и больше бизоны в эту область не возвращались.
Мы снова поселились в своем домике из сырцового кирпича в форте Бентон и там перезимовали. Кое-кто из тех, кто, как и мы, торговал на севере, перешли через реку и построили скотоводческие фермы на Шонкине и у гор Хайвуд. Мы же с Ягодой не хотели заниматься скотоводством.
Мы часто получали письма от Эштона. Он, видимо, вел беспокойную жизнь: то жил где‐то в Европе, то снова путешествовал по Штатам, время от времени навещая опекаемую им девушку в Сент-Луисе. Диана тоже писала довольно часто. Теперь ее письма стали образцами каллиграфии, грамматически и стилистически правильными. В некоторых посланиях девушка сообщала только о своих школьных занятиях и мелких ежедневных событиях – как мне представлялось, эти письма добрые монахини просматривали перед отправкой. Но в других посланиях говорилось о том, как ей не нравится город. «Я могла бы переносить жизнь здесь, – писала Диана, – если бы только можно было хоть изредка видеть наши огромные горы и прерии». Она писала также об Эштоне, рассказывала, как он к ней добр, как она счастлива, когда он приезжает навестить ее. Наш друг советовал ей через год поступить в католический колледж, и Диана не возражала, потому что стремилась выполнить волю ее вождя, но ей очень хотелось повидать любимый край, где она родилась, погостить у нас хоть денек; но сказать это Эштону девушка не могла.
В одном из писем она сообщила Нэтаки, что «Диана» значит Сам-и-а-ки (Женщина Охотник); что так звали женщину Солнца (богиню), которая жила давным-давно и не была замужем. «И я должна поступить так же, – сделала девушка трогательную приписку, – потому что никто из достойных людей не полюбит меня, некрасивую и темнокожую индейскую девочку».