елой спину сверху или же стрелять в бок снизу вверх. Я решил пройти вдоль подножия скалы и стрелять сверху. Никогда я не двигался осторожнее и медленнее, чем в тот раз. Мне было необходимо убить этого вапити, потому что мы сидели без мяса и уже несколько дней жили тем, что давали нам более удачливые охотники. Жена моя остановилась и села, чтобы я мог легче приблизиться. Я оглянулся и увидел, что она смотрит на меня и на вапити, делая мне знаки, чтобы я был осторожен. Я стал шагать еще мягче, если только это возможно, и наконец занял удобную позицию для выстрела. Потом согнул лук и отпустил тетиву. Я видел, как стрела вонзилась в вапити, видел, как он пытался встать и как кровь хлынула у него из ноздрей, и тут мое сердце схватила боль! Я зашатался и умер.
Долгое время я пролежал мертвым, потому что, когда я ожил, солнце уже село и последние оставшиеся еще краски побледнели. Я находился в углублении вроде пещеры, куда жена перенесла меня, и чувствовал себя слишком слабым, чтобы встать. Жена принесла много сучьев и развела небольшой костер у входа в пещеру. Потом она принесла воды в куске шкуры вапити, я попил, и она накормила меня: дала мне жареной печенки, мозговую кость, почку, но я не был голоден и смог проглотить только несколько кусочков. Жена тоже не могла есть, нам было очень грустно. Оба мы поняли, что на этот раз я чуть не умер на самом деле. Она подошла ко мне, легла рядом и стала гладить мне лоб, уговаривая не падать духом; через некоторое время я уснул. И тут моя тень отошла от измученного тела. Я был свободен, легок, как пузырек на воде, мог отправиться куда захочу и понять что угодно. И вот, как будто меня кто‐то вел или показывал дорогу, я вышел к красивой, новой и большой палатке, стоявшей одиноко на краю рощи в глубокой и широкой долине, по которой текла прекрасная река. Не колеблясь, без всякого смущения я поднял входной полог и вошел в палатку. Хозяин ее, старый-старый человек, приветствовал меня, усадил рядом и велел своей жене приготовить поесть. Мы курили, и он задавал вопросы. Я рассказал ему все, всю свою жизнь и как я сейчас страдаю. «Так, – повторял он все время, – так-так… знаю… понимаю».
Мы поели то, что женщины поставили перед нами, и хозяин снова набил трубку. «Слушай, – сказал он, когда мы закурили, – слушай. Когда‐то я страдал, как ты сейчас, и, подобно тебе, искал помощи всюду, всякими способами, и наконец получил ее. Волосы мои побелели, кожа в морщинах, я очень, очень стар. Но и сейчас крепок и здоров и сам добываю мясо для этой палатки. И все потому, что я нашел могущественного целителя. Мне тебя жалко. Сейчас я скажу, что мне было велено сделать. Слушай внимательно мои слова, следуй моему совету, и ты тоже доживешь до глубокой старости.
Прежде всего о твоей болезни: чей‐то дух – может быть, дух убитого тобой врага – каким‐то образом проник в твое тело и вызвал скверную опухоль в животе. Ее нужно убрать, потому что она растет и давит на сердце. Если не остановить рост опухоли, скоро она будет давить так сильно, что сердце не сможет работать; тогда – смерть. Ты должен убить горного льва и велеть выделать шкуру, оставив когти на лапах. Смотри за этой шкурой как следует, ночью подвешивай ее над постелью или клади в изголовье. Ложась спать, молись, говоря: “Хайю, создатель когтей; хайю, создатель острых рвущих когтей, молю тебя, помоги мне. Вырви когтями эту опухоль, которая угрожает моей жизни и обязательно убьет меня, если ты мне не поможешь!” Так ты должен молиться создателю когтей, тени самого древнего горного льва. Ты должен выучить три песни», – и хозяин палатки научил меня петь их (тут Старый Спящий исполнил песни; нечего и говорить, что в голосе его было глубокое, искреннее чувство, какое верующие вкладывают в священные песнопения). Он сказал мне еще, что я всегда должен класть трубку на лепешку бизоньего навоза, поскольку бизон – священное животное, и что, молясь, я должен выпускать дым на все четыре стороны света, а также кверху – к живущим над нами, и книзу – к нашей матери (земле). Тогда мои молитвы будут действовать сильнее.
Должно быть, то место, где я нашел этого доброго старика, находилось очень далеко, так как тень моя вернулась к телу, только когда уже взошло солнце. Я проснулся и увидел, что оно светит в пещеру. Жена моя снова развела огонь и готовила на нем еду. «Оставь это пока, – сказал я, – иди, посиди со мной».
Я рассказал ей всё – где я был, что добрый старик говорил мне, – и она обрадовалась. Тут же мы повесили в качестве приношения половину стрел из моего колчана и язык убитого мной вапити. Потом мы отправились домой. Жена моя несла столько мяса, сколько была в состоянии поднять. Я мог нести очень мало.
У меня было северное ружье (оружие производства Компании Гудзонова залива), но не было ни пороха, ни пуль; единственный кремень уже никуда не годился. Я взял на время у одного друга капкан и в короткий срок поймал им шесть бобров. Другой мой друг, отправлявшийся в форт Бентон продавать шкуры, взял с собой моих бобров и принес то, в чем я нуждался, – новые кремни, порох и пули; я начал охотиться на горных львов. Раньше я никогда не охотился на горных львов, и никто из нашего племени не охотился на них. Один человек случайно встретил и убил горного льва; этого охотника считали счастливчиком, так как шкуры этих зверей используются как магическое средство. Из них делают чехлы для луков и колчаны; иногда владельцы шкур покрывают ими седла, что приносит верный успех на охоте и на войне. Итак, я никогда не охотился на этого зверя, но теперь должен был обязательно убить его. Снова мы с женой отправились пешком в горы. Я взял и ружье, и лук, чтобы убить дичь на мясо. Беззвучная стрела не спугивает никого; треск ружейного выстрела будоражит всех: спящие животные просыпаются, настораживают уши, нюхают воздух и выжидают.
Мы шли вдоль берега реки. Тут и там на грязи и мокром песке ясно виднелись отпечатки лап зверя, которого я искал, но только отпечатки – ничего больше. Мы вошли глубоко в лес. Хотя здесь, может быть, проходило много горных львов, никаких следов на сухих опавших листьях не было видно. Мы поднялись выше, идя лесом туда, где господствует камень, а деревья делаются мелкими и низкими. Там мы просидели весь день, выглядывая из кустов, окружавших это место. Один раз нам встретился небольшой черный медведь, в другой раз куница, но больше мы не видели ничего живого, кроме маленьких птиц и орлов, лениво кружащих около нас. Но незадолго до захода солнца к нам приблизилось пасшееся тут стадо горных баранов; они шли по ветру. Я наложил на лук стрелу и застрелил барана, маленького молодого самца. Он заблеял и упал; остальные сначала убежали в испуге, потом вернулись вместе с его матерью и стали с любопытством глядеть на барашка, осматриваться кругом, стараясь понять, что произошло. Тогда я застрелил мать. Мы оставили ее на месте, рассчитывая на следующий день найти около нее горного льва, взяли барашка, сошли вниз с горы и заночевали у ручья.
Так мы жили много дней. Устраивали ночлег там, где нас заставала ночь, и возвращались домой, только когда палатка нуждалась в мясе или когда лагерь переходил на новое место. Прошло лето, и за все это время мы ни разу не видели зверя, которого искали. Дважды за это время я умирал, и каждый раз на более продолжительное время, чем раньше. Я совсем пал духом. Я не сомневался в сказанном мне во сне и был уверен, что старик говорил правду, но чувствовал, что умру раньше, чем сумею выполнить его указания. От гор Белт мы перешли на Желтую реку; оттуда, переправившись через нее, к горам Сноуи. Затем наступила зима, на высоких склонах выпал снег, спускавшийся все ниже и ниже, пока горы не побелели до самой равнины. Теперь ничто, случившееся ночью, не осталось бы скрытым от меня: куда бы я ни пошел, снег рассказывал мне обо всех событиях как лучший свидетель. Вот здесь шли, паслись, играли и отдыхали олени и вапити; здесь бродил медведь, переворачивая бревна и камни. Я находил следы волков, койотов, рыси, лисиц; все они охотились на свой лад, чтобы набить себе брюхо. Но что это за куча ветвей кустарника, сучьев и листьев, грязного снега и земли? Из кучи торчит рог. А вот дальше кровь: что‐то тащили по снегу. Ага, вон там, прямо вон там следы, большие круглые отпечатки лап, близко друг к другу. Здесь ночью горный лев набросился на самца оленя, убил его, наелся досыта, а остальное оттащил к логову и прикрыл валежником, какой смог наскрести. Так я объяснил все это жене. «И горный лев не ушел далеко отсюда, – добавил я, – брюхо его наполнено. Он лежит где‐нибудь поблизости и спит».
Но что же делать? Спрятаться и ждать возвращения зверя? Он может не вернуться до поздней ночи, и тогда я его не увижу. Или, приблизившись, почует меня, повернет назад и больше не появится. Нет, надо выследить его. Я пойду так же осторожно, как шел сам горный лев, подползая к оленю, готовясь к прыжку. Я увижу его раньше, чем он проснется и заметит меня; я убью его там, где он лежит. Так я обдумывал свой план. Я объяснил жене, что она должна следовать за мной в отдалении: чтобы временами видеть меня, но не ближе. Жена радовалась. «Ты его обязательно убьешь», – говорила она.
Я был счастлив и взволнован. После стольких месяцев наконец найден след, по которому можно идти, и притом на снегу, а это все равно что увидеть вдалеке зверя и приближаться к нему. Подумай же, друг, подумай, какое я испытал отчаяние, когда обнаружил, что почти на виду у нас, около засыпанной туши оленя, зверь лежал на большом бревне, видел, как мы разговариваем, и большими прыжками скрылся в темном лесу! Этого я не мог вынести. Снова у меня закружилась голова, я зашатался и умер еще раньше, чем упал на снег.
На этот раз жена доставила меня домой, вернувшись за лошадью для меня. Много дней я пролежал в палатке, слабый, с отчаянием в сердце. Я совершенно пал духом. Друзья приходили подбодрить меня. Жены их приносили отборное мясо, языки, сушеные ягоды, суп, всякие вкусные вещи. Мы хорошо питались, и день ото дня силы мои восстанавливались. Наконец как‐то вечером один мой друг, уезжавший на охоту, вбежал в палатку. «Кьи! – сказал он, – у меня для тебя хорошие новости. В верхнем конце одного каньона, идя по следам раненого оленя, я нашел отверстие среди камней. От него к воде ведет хорошо утоптанная тропа; у воды она разделяется на много маленьких тропок. Там живет горная львица со своими детенышами. Я не спугнул их, даже не убил оленя, которого выследил до того места, но немедленно отправился сюда рассказать тебе об этом».