Выпуск и годы службы
Шел июль 1988 года. Набирала обороты перестройка, повсюду начали говорить о новом мышлении, гласности, демократии. Повеял ветер перемен. Коммунистическая идеология, формально оставаясь у руля, реально начала понемногу отступать. На Украине стало популярным быть националистом. А националисты не очень-то любили «имперских» военных.
Рядом с училищем, на Красной площади, на Подоле, все чаще устраивались «провокационные» митинги и демонстрации общественных организаций, типа «Громада» с антикоммунистическими лозунгами. Мы, переодевшись, тоже ходили на них, чтобы «пошпионить».
Понемногу стали публиковаться книги по эзотерике. Внезапно стали модными экстрасенсы, колдуны и астрологи. Мир менялся на глазах. Люди собирались на улицах, пели, играли на музыкальных инструментах, свободно выражали свои мысли. В Киеве повсюду, на площадях, в подземных переходах можно было увидеть толпы людей, которые обсуждали политику. В воздухе запахло чем-то новым.
Создавалось впечатление, будто всеми людьми одновременно овладело Нечто, что производит грандиозные перемены. Но для нас, курсантов, это еще была и горячая пора.
Мы учились, учились, учились и завершали сдачу выпускных экзаменов. Это было время настоящей эйфории для всех, время праздника и приятных хлопот. Позади четыре года службы, дисциплины и учебы!
На классной доске кто-то написал букву «л» и после сдачи каждого выпускного экзамена приписывал к ней по букве: «е», «й» «т», «е» и т.д., пока не получилось слово «лейтенант».
Я успешно сдал все выпускные экзамены, философию, политэкономию, историю, психологию — на «отлично», кроме кораблевождения, которое просто не любил.
Впереди открывалась новая жизнь, каждого ждали заветные лейтенантские погоны, кортик и диплом о высшем образовании. Мои одноклассники были молоды, полны энтузиазма и желания изменить что-то в этом мире, или, на худой конец, сделать карьеру и хорошо устроиться в жизни.
Я тоже очень ждал выпуска, но не так, как это делали мои одноклассники. Меня ждала вожделенная свобода. Свобода жить так, как я хотел — быть тем, кем я хотел, отшельником-садху.
Я выполнил обещание, данное родителям. Я сдержал свое слово.
После экзаменов на главном плацу училища прошел торжественный выпуск, который произвел на всех огромное впечатление. Мы все так ждали этого дня! Мечтали о нем, когда убирали снег на плацу, ходили из года в год на парадах, драили полы с мылом в кубриках, несли вахты и дежурства, стояли в нарядах на камбузе и караулах.
Наконец-то, долгожданная свобода!
Все мои сослуживцы были полны надежд и ожиданий. Кто-то рвался на Север за должностями и звездами, полуторными окладами, полярными надбавками (полярками), быстрым карьерным ростом, кто-то мечтал остаться в Киеве, кто-то хотел попасть на большой корабль, на хорошую самостоятельную должность.
Но я думал совсем о другом. Думал о предсказаниях Гуру, о том, как мне побыстрее уволиться из вооруженных сил и устроить свою жизнь для практики йоги в уединении, о том, как бы мне не слишком огорчать родителей своим решением об увольнении. Я хотел сказать им: «Мое обещание выполнено, теперь я ничем не связан». Но не все оказалось так просто.
В законодательстве совершено неожиданно появилась статья закона, разрешающая офицерам увольнение по собственному желанию только после пяти(!) обязательных лет службы после окончания военного училища. Я почувствовал, что мои надежды на будущее увольнение и жизнь садху в уединении лопнули как мыльный пузырь. Еще пять лет!
Какая-то часть моего «Я» взбунтовалась. Казалось, что это невыносимо, но с другой стороны я всегда жил, что называется, без надежд и страхов, и принял это с каким-то спокойствием, даже безразличием. Я давно привык играть чужие роли. Уже давно, очень давно я жил не так, как хотел бы, в чуждой мне культуре, и плюс-минус пять лет ничего не решали. Я привык постоянно жить в тайне, быть «своим среди чужих, чужим среди своих», маскировать свои взгляды и опыты — это стало уже второй натурой. Именно так всегда жили и живут сейчас сиддхи, существа из других миров среди людей, некоторые маги и колдуны.
Ничего не поделать. Люди и садху живут в разных вселенных. Между ними есть огромная мировоззренческая, этическая, смысловая и ценностная пропасть. Еще я имел предсказание своего Гуру и верил в него.
Служба меня совсем не тяготила, как не тяготило вообще ничего из мира людей. Она меня вообще не волновала, хоть и занимала много времени. Игра, она и есть игра. Все происходило как бы естественно, автоматически. Меня больше волновала моя садхана, а ей ничто не могло помешать.
Итак, я смирился с этим и принял свою судьбу. Я провел свой первый офицерский отпуск дома, у родителей, а затем поехал на Север в Североморск, в отдел кадров политуправления Северного Флота.
С первых секунд пребывания в Мурманске я ощутил удивительную магическую, волнующую атмосферу Севера. Сам воздух, энергетика... Это было именно то, что мне нужно!
В Североморске я провел первые два дня в гостинице «Ваенга». Все это время я никуда не выходил, пребывая в глубоких медитациях. Удивительно, как хорошо здесь шла медитация!
Я часами лежал, сидел в медитации, не ощущая своего тела и почти не дыша.
Здесь был очень суровый климат, полярные дни и ночи, девять месяцев зима, но атмосфера была весьма благоприятной для практики.
На третий день я отправился в политуправление штаба КСФ, в отдел кадров. Там я представился и после недолгой беседы с офицером-кадровиком в чине капитана второго ранга получил назначение в седьмую оперативную эскадру, в сорок восьмую бригаду, на эсминец «Своенравный», на освобожденную должность секретаря комитета комсомола, с перспективой стать на нем же зам. командира боевой части. На этом же корабле на должность зам. боевой части семь получил назначение мой одноклассник по училищу Ростислав Алферов. Он прибыл сюда на месяц раньше и помогал мне освоиться в первое время.
Прошло время, я освоился на корабле. Жил в двухместной каюте с другим офицером который был старше меня на два года. Это было время, когда начала слабеть коммунистическая идеология, и критика КПСС понемногу раздавалась со страниц «демократических» газет и журналов. К политработникам стали относиться с неприязнью, хотя открыто и прямо этого никто не высказывал. Но был отчетливо слышен глухой ропот.
Я попал в странную ситуацию, я вовсе не хотел служить, не поддерживал идеологию КПСС, а меня (и других) почему-то окружающие считали ставленниками и функционерами КПСС. Я специально в связи с этим дал интервью в Североморской газете (ее редактор был моим знакомым, выпускником нашего училища), где выступил против бюрократизации и догматизма КПСС, заявив, что не хочу быть партийным функционером. Статья так и называлась «Не хочу быть функционером». Острые статьи постепенно стали входить в моду в то время, хотя позиции партии еще были очень сильны.
Я служил на корабле, и мои успехи были замечены замполитом. К тому времени корабль принял участие в сопровождении учений на Фареро-Исландском рубеже. Мы сходили в дальний поход к Фарерским островам, затем на Новую Землю, и встали на ремонт в мурманский завод в поселке Роста.
Я учился нести офицерские вахты. Моя медитация тем временем нарастала день ото дня.
Я мог хорошо медитировать в своей каюте. У меня по-прежнему было много энергии, и я постоянно хотел сделать что-то хорошее для корабля и своих матросов. Каждое воскресенье, вместо того чтобы идти по своим делам, я водил матросов в город в кино, музеи или кафе. Замполит корабля, мой непосредственный начальник, заметил мое рвение и философский склад ума.
Через некоторое время офицеры из политотдела судоремонтной бригады начали искать кандидата на должность помощника начальника политодела в Военно-морскую школу в Североморске, и мой начальник капитан третьего ранга Евгений Анатольевич Литвинович рекомендовал меня. Так я пошел на повышение. В двадцать два года стал помощником начальника политотдела.
Я переехал в Североморск, мне выделили служебное жилье рядом с частью, свой кабинет, ввели в круг обязанностей. Все это происходило естественно, как бы само собой, почти без моего участия. Мое умение хорошо ориентироваться в политических событиях, писать статьи и ясно излагать свои мысли, самостоятельность, ответственность и концентрация импонировали начальству. Я был на хорошем счету и вовремя получил очередное звание — старшего лейтенанта.
Я почувствовал себя более свободным и независимым. Независимым настолько, что осмелился дважды выступить с критикой коммунистической идеологии — один раз на гражданской комсомольской конференции г. Североморска, другой — на общефлотской комсомольской конференции Северного Флота. В присутствии адмирала — члена военного совета, начальника политуправления Северного Флота, я заявил, что у коммунистической идеи в том виде, в каком она сейчас подается, нет перспектив, и идеологию коммунизма надо реформировать на основе идей духовности. В качестве образцов духовности я упомянул философию и практику йоги, веданты и буддизма.
Многие были в растерянности от моего выступления. Никто не ожидал этого.
Я вовсе не был против самой партии, я был за реформу ее идеологии. Идеология нуждалась в новых идеях, людях, формах работы, и я хотел насытить их духовным подходом, потому что хорошо видел, что если эту реформу не осуществить, то это сделает сама жизнь. Время показало, что я был прав.
В те времена говорить с большой трибуны такие вещи молодому лейтенанту, пришедшему служить на флот только после училища, было неслыханной дерзостью, и я хорошо понимал, чем это могло закончиться. Я совсем не был наивен. Хоть на дворе и шла вовсю перестройка, еще никто не догадывался, к чему она приведет. КПСС обладала реальной властью и всемогуществом, и сказать такое в то время было равноценно тому, чтобы поставить крест на своей карьере. Но именно этого я и хотел.