Словом, многое из того, что сегодня считается новым, на самом деле переосмысление прошлого или, что еще хуже, простое воспроизведение. Я считаю, что альпинизм – это культура, и его историю обязательно нужно изучать. Оказалось, в советской системе такой подход был аксиомой. Там существовала традиция документирования и изучения достижений предшественников.
Пригласив в экспедицию Курниса, я продемонстрировал, что разделяю систему ценностей, которая не перечеркивает прошлое, а уважает его и считает фундаментом для реализации великих восхождений в настоящем.
Помимо Марио я планировал пригласить еще двух молодых людей из Спортивного клуба армии (СКА) Алма-Аты, в котором состоял Анатолий. Это была своего рода спортивная секция для альпинистов, финансируемая правительством Казахстана, но созданная еще в советское время. Члены клуба получали возможность не просто тренироваться в горах, но заниматься альпинизмом на профессиональном уровне. В СКА также входили спортсмены других, в том числе олимпийских, видов спорта.
Стоило дать возможность кому-нибудь из этих парней начать карьеру в горах, выйти за рамки обыденной жизни. То есть хотелось дать возможность появиться новому Анатолию. Мне повезло подружиться с ним, а лучшим способом отплатить за столь щедрый дар могло стать появление нового альпиниста экстра-класса.
С этой мыслью я пришел к Ринату Хайбуллину. Ринат много ходил в горы с Букреевым, с ним вместе мы занимались поисками тела Анатолия на Аннапурне через год после трагедии. Хайбуллин был владельцем агентства «Азия Туризм», специализирующегося на организации походов, поездок, экспедиций и всего, что с этим связано: обустройством базовых лагерей, наймом гидов, организацией логистики и оформлением необходимых документов. Но я не только попросил его организовать экспедицию «Снежный барс». Ринат прекрасно знал структуру и персоналии СКА, и я доверил ему выбор двух участников. Мы договорились, что как только станут известны имена парней, я оплачу их участие в экспедиции, обеспечу необходимой экипировкой, и они разделят со мной и Курнисом все радости и тяготы экспедиции, будучи ее полноценными участниками. Так началась карьера Дениса Урубко и Андрея Молотова.
Хайбуллин подошел к моей просьбе более чем ответственно и организовал в СКА целую серию соревнований по скоростным восхождениям, технике альпинизма, оказанию первой медицинской помощи и т. д. Победителем этих долгих и трудных отборочных соревнований стал Урубко, Молотов занял второе место.
Когда мы впервые встретились, Ринат сообщил, что предупредил молодых людей о том, что им следует относиться с большим пиететом к Курнису и ко мне, поскольку я – друг Букреева. Возможно, я пользовался незаслуженной славой на постсоветском пространстве и особенно в Казахстане. То, что я ходил в одной связке с Анатолием, автоматически вознесло меня в ранг великих альпинистов, и все считали, что раз Анатолий сделал такой выбор, значит, считал меня равным.
И Денис, и Андрей знали английский плохо. Андрей общался чуть лучше Дениса, но по характеру был застенчив и говорил мало. Денис мог выдавить из себя несколько слов и сразу готов был встать по стойке «смирно». Видно было, что ребята приучены к муштре и военной дисциплине, поэтому одной из важнейших задач стало избавление от такого поведения. В экспедиции нужны не подчиненные, а равноправные участники и друзья. Более подробно об этой истории я расскажу в другой книге. Здесь отмечу лишь, что это была одна из самых лучших экспедиций в моей жизни.
В итоге заявленная цель – получить титул «Снежного барса» – была достигнута, правда, только Андреем и Денисом. Курнис взошел «лишь» на три вершины, что является подвигом в его возрасте, а я поднялся на четыре.
Сначала мы за четыре дня взошли на Пик Ленина, после чего решили отправиться на Пик Корженевской, затем на Пик Коммунизма, затем на Хан-Тенгри и, наконец, на Пик Победы. На Победе мне пришлось остановиться на высоте около 6 тысяч метров вследствие проблем с кишечником, полученных из-за собственной глупости.
Сразу после восхождения на Хан-Тенгри мне так хотелось пить, что вместо того, чтобы вскипятить воду и заварить чай, как это обычно делалось, я вдоволь напился ледниковой воды. Вскоре появились первые признаки дизентерии, и довольно быстро я настолько обессилел, что на 6 тысячах стало понятно, что, если идти дальше, последуют серьезные неприятности. Денис и Андрей продолжили подъем и успешно взошли на вершину. На все пять пиков ушло сорок два дня[11].
Я был несказанно рад их успеху. Не только потому, что смог реализовать нашу с Анатолием мечту, но и потому, что нашел нового партнера по восхождениям: Дениса Урубко.
Андрей как-то сказал, что его привлекает более спокойная жизнь. Он ощутил в себе религиозное призвание такой силы, что вскоре полностью изменил жизнь и стал священником. Уже в нашу экспедицию он взял с собой Библию, и они постоянно ругались с Денисом, который был атеистом не просто на словах, но и на деле, и как настоящий хулиган всегда был готов пустить в ход кулаки: полная противоположность Андрею, человеку молчаливому и тихому[12].
Из экспедиции я вернулся не только с новым напарником. Это был удивительный опыт, давший ответы на многие вопросы, которые хотелось задать Анатолию. Ответы я получил благодаря знавшим его людям и погружению в мир, в котором вырос мой друг.
А еще «охота за „Снежным барсом“» подтвердила, что я правильно поступил, не бросив альпинизм. И даже та трагедия была не ошибкой, наоборот: ведь горы подарили мне Анатолия, и мне повезло работать с ним почти два года и многому у него научиться. Эти знания останутся со мной навсегда.
Спустя два года после его ухода я наконец-то понял очевидное: Анатолий стал настоящим подарком судьбы.
2001–2002Жизнь как удар молотка
Благодаря моей относительной известности в средствах массовой информации (с которыми я всегда сотрудничал) Запад постепенно начал узнавать про альпинизм восточного блока. Думаю, могу поставить себе в заслугу, что проложил путь к встрече этих двух миров. Разумеется, я не был первым, кто побывал в странах бывшего СССР и ходил в горы с альпинистами из этих государств, но мало кто до меня рассказывал об экспедициях, уделяя достаточно внимания этим людям и культуре спорта в их странах.
После встречи с Анатолием и трагедии 1997 года, а также после содействия профессиональной карьере Дениса Урубко, я начал активно использовать СМИ, спонсоров и журналистов, чтобы рассказать об этих профессионалах и об альпинистском сообществе, в котором они выросли. После экспедиции «Снежный барс» восточный альпинизм стал не просто вехой в истории, а моей реальностью. Благодаря Анатолию я приобщился к этому миру и его альпинистам и впоследствии ходил в горы с некоторыми из них.
Факт, что Симоне Моро часто идет на восхождение вместе с советскими и постсоветскими альпинистами, стал почти клише. Но на то есть веская причина. Я ощущаю значительно большее сходство с выходцами из бывших советских республик, нежели с восходителями Запада. Первые на восхождениях, по крайней мере, те из них, с кем доводилось ходить в связке, никогда не жаловались и не говорили: «Я устал!» или «Я голоден!», «Зачем я на это подписался?», «Сколько нам еще?», «Я скучаю по любимой!», «Я замерз!». Подобные жалобы я часто слышал из уст даже самых известных западных альпинистов и иногда вполне заслуженно, но тем не менее факт остается фактом: альпинисты Востока, с которыми все эти годы довелось работать в горах, понимали, на что идут и куда идут.
Для меня важно, чтобы напарником являлся профессионал со схожим образом мыслей, поскольку я ставлю цели сложные не только с технической, но и с психической точки зрения. Те же зимние восхождения – серьезное испытание для психики даже для самых сильных альпинистов. Человек может просто не выдержать пребывания неделями напролет в сложнейших условиях, когда крайне важно не терять мотивацию, даже если провел два месяца в палатке на склоне и не можешь подняться выше из-за плохой погоды.
Истина заключается в том, что взгляды и подход Анатолия, Дениса (а также Валерия Бабанова, с которым мы восходили на Лхоцзе в 1997 году, это еще один мой друг и прекрасный альпинист) очень близки моим. Ничего не поделаешь, мне проще находить общий язык с людьми с восточным менталитетом.
Кстати, неслучайно зимние экспедиции на восьмитысячники начали проводить альпинисты восточного блока, а именно поляки. Так что нельзя исключать, что у моих предков или, если копать глубже, в наших ДНК есть много общего.
Еще одной причиной для такого необычного сближения с Востоком явились перемены, произошедшие в западном альпинизме. Я воспитывался совсем в других традициях. Сегодня западные альпинисты, безусловно, развитые и совершенные с точки зрения техники (многие из них сильнее меня), концентрируются исключительно на физической выносливости, забывая про упорство, стойкость и способность переносить страдания – качества, свойственные восточным альпинистам.
Разумеется, не стоит обобщать. Есть исключения и на Западе. Но при планировании очередной экспедиции мне необходима уверенность в том, что найду общий язык с партнерами по связке, и я, как правило, выбираю в спутники альпинистов с Востока.
Так что появление нового друга – Дениса Урубко не было неожиданностью. Правда, в отличие от наших отношений с Букреевым, с Урубко мы поменялись ролями. Мы с Анатолием прекрасно дополняли друг друга, но он был для меня старшим братом и учителем как в плане опыта, так и по возрасту. С Денисом все стало с точностью до наоборот. Я и старше, и опытнее, потому что у меня было больше времени развить альпинистские навыки и гораздо больше возможностей для путешествий.
Когда мы познакомились, Денис был практически бездомным. Он уехал из России в призывном возрасте, потому что хотел стать альпинистом в СКА в Казахстане, в Алма-Ате. Несмотря на то что в теории после распада СССР проходить военную службу в другой стране было невозможно, Денису чудесным образом удалось стать военнослужащим армии Казахстана. Но поскольку он не был гражданином страны, во время службы он единственный не возвращался домой, а жил в каморке в казарме. Комнатка, которую ему предоставили