По мере подъема маршрут действительно становился проще, но в то же время сила ветра росла. Ближе к вершинному гребню скорость продвижения стала непостоянной: мы проходили двадцать – двадцать пять шагов, останавливались на минуту перевести дыхание, затем делали еще двадцать шагов и снова останавливались. Я уж не говорю о том, сколько раз приходилось вжиматься в склон и держаться с помощью ледоруба, потому что ветер грозил сорвать нас со стены. Уже потом выяснилось, что на Барунцзе порывы ветра могут достигать 35 метров в секунду, или 136 километров в час, – сумасшедшая скорость. Слава богу, что до вершины оставалось не так много. Но мы изрядно намучились.
Вскоре восхождение превратилось в борьбу с усталостью и холодом. Ветер дул буквально со всех сторон и отнимал тепло. А когда мы подобрались к вершине, уперлись в трещину. Сначала попытались обойти ее слева, но безрезультатно. Потом я попробовал пройти справа по краю гребня. Это оказался единственный возможный путь, чтобы преодолеть последние метров семьдесят, но теперь с одной стороны была пропасть глубиной в два километра.
Теперь серии шагов стали еще короче, и мы часто оборачивались проверить, все ли в порядке с Маскировщиком, который хоть и отставал, но продолжал подъем. Когда мы наконец добрались до вершины, сперва я, а потом Денис, то испытали то, что можно назвать чувством свободы. С высшей точки прекрасно просматривались Макалу, с верхней части которой ветер сдувал снег, Лхоцзе и Эверест. Внизу во всем великолепии простиралась долина Кхумбу, и, немного высунувшись вперед, мы смогли рассмотреть верхнюю часть стены, по которой только что поднимались. Следы на снегу уже исчезли – их смело ветром. Настала очередь подумать, сколько сил уйдет на спуск.
Пока я фотографировал и снимал видео, Бруно преодолел последний участок и присоединился к нам. 4 мая 2004 года примерно в одиннадцать утра мы все стояли на северной вершине Барунцзе, открыв новый маршрут по непройденной стене. И это был лучший способ отпраздновать день рождения Маскировщика, которому в этот день стукнуло сорок восемь. В своей первой высотной экспедиции Бруно Тасси добился заслуженного успеха.
Мы крепко обнялись с моим учителем, помню это так, словно было вчера. В эту минуту я чувствовал, что смог вернуть ему то, что он дал мне за годы совместных занятий. И я гордился тем, что Бруно доказал всем, что он универсальный альпинист, а не только скалолаз.
Но, как обычно, радость от вершины – лишь мимолетный эпизод, он продлился не более четверти часа. Стоило поторопиться еще и потому, что налетавшие порывы ветра были настолько сильными, что время от времени приходилось становиться на колени и держаться за воткнутый в снег ледоруб, чтобы не унесло с вершины.
Во время спуска к палатке, где провели предыдущую ночь, мы были крайне внимательны: сказывались усталость, голод и обезвоживание. Добравшись до палатки, решили остаться на ночевку, чтобы набраться сил, и сообщили по спутниковой связи в базовый лагерь об успехе (оказалось, это было первое успешное восхождение в тот сезон в непальских Гималаях). Позже мы узнали, что за нас волновались и, хоть и издалека, следили за восхождением, понимая, что невысокая скорость подъема обусловлена плохой погодой.
Мы решили добраться до точки, к которой поднимались снизу альпинисты, пытавшиеся штурмовать эту стену в 1980-е и уходившие в сторону, и уже оттуда бросить веревку. Но сначала надо было посчитать, хватит ли снаряжения на весь спуск. Проведя ревизию, мы добрались до намеченной точки склона на высоте около 6000 метров и начали спускаться дюльфером.
Поначалу было очень опасно, потому что мы перемещались по разрушенной породе. И каждый раз, когда веревка смещалась или кто-то из нас упирался в скалу, из-под ног улетали целые куски. Кто спускался первым и затем ждал товарищей, был в постоянной опасности оказаться под градом камней или чего-нибудь похуже. Шедшие следом старались спускаться левее или правее линии дюльфера. На последнем участке склон стал более пологим, по нему шли не в связке.
На возвращение к подножию стены на высоте 5420 метров ушел день, и лишь вечером в полном изнеможении мы осознали, какой проделали путь: более пятидесяти веревок на подъеме и двадцать на спуске между пятым и шестым уровнем сложности, М6+ на миксте и льду в 90 градусов.
Мы решили назвать этот маршрут «Чао, Патрик» в память о Патрике Беро – легенде спортивного скалолазания и нашем друге, который трагически погиб за несколько месяцев до этого во время восхождения в швейцарских Альпах[16].
Первым, кого мы встретили внизу, был Беппе Монти из обсерватории «Пирамида», он поднялся к нам по леднику и принес чай и немного еды – пожалуй, самое ценное, что можно было предложить на тот момент. Мы совершенно вымотались, потому что не просто спустились, но и сняли со стены все снаряжение, а рюкзаки и так казались неподъемными. Монти помог нести снаряжение, а недалеко от лагеря навстречу вышел Коршунов. И вот наконец-то мы отпраздновали это приключение прекрасным ужином, который приготовил Церинг, и отправились спать.
На следующий день свернули лагерь и спустились в деревню Чукхунг, где ранее, когда пережидали плохую погоду, подружились с владельцем гестхауса Лопсангом Шерпой. Это его мать, Пусанджи, рассказала о местном названии горного массива Канг Лемо.
Экспедиция на Барунцзе Северную завершилась. Мы оказались первыми, кто набрался смелости и прошел всю стену почти целиком (лишь на последнем участке пришлось выйти на ребро, чтобы добраться до вершины).
Но вскоре выяснилось кое-что интересное. Когда мы объявили об успешном восхождении, мне написал чешский альпинист Мартин Отта: «Поздравляю! Вы одолели стену! Но имейте в виду, мы уже были на этой вершине». Так я узнал, что помимо попыток, предпринятых в 1980-е годы, в 1994 году чешская экспедиция добралась до Барунцзе Северной, но другим путем, в обход опасной стены. Вернувшись в Катманду, я отправился к мисс Хоули навести справки, и она сказала, что никогда не слышала о чешском восхождении. Так что, несмотря на сведения, собранные об альпинистах прошлого, всегда найдется место сюрпризам.
Наш подъем по северной стене Барунцзе получил много международных наград. И самая важная из них была премия за лучшее восхождение года в российском чемпионате по альпинизму. Что-то вроде европейского «Золотого ледоруба». Эта премия досталась нам, потому что в составе группы был Денис Урубко, русский по происхождению, что позволило включить нас в список участников чемпионата. Судьи учитывали особенности маршрута, его протяженность и сложность. Победить в таком чемпионате было очень почетно[17]. Мы также привезли домой награду «Paolo Consiglio» Итальянского альпинистского клуба и другие награды. Конечно, на европейский «Золотой ледоруб» наше восхождение не рассматривалось, и даже есть соображения, почему так вышло. Но, честно говоря, это неважно. Гораздо больше, чем наградам, я был рад тому, что смог добиться результата вместе с Бруно и Денисом, которые были мне как братья.
После экспедиции мы перешли ко второй части плана – восхождению на Аннапурну. К сожалению, в 2004 году только Денису удалось добраться до вершины. Мне пришлось остановиться в сотне метров от высшей точки из-за того, что начали замерзать ноги (я решил не рисковать пальцами). А Коршунов отклонился от маршрута и поднялся на центральную вершину Аннапурны, на которую крайне редко восходят альпинисты.
Таким образом, вновь после трагедии 1997 года Аннапурна меня не приняла. Но новая попытка не дала поводов для сожаления. Наоборот, при воспоминании о том, что довелось пережить в 1997 году, я понимаю, что на этот раз не дал эмоциям взять верх, сохранил ясность мышления, сделал правильный выбор и отступил.
Весна 2004 года вспоминается как трудный, но захватывающий альпинистский сезон.
2005Зов зимы
После великолепного опыта, полученного в долине Кхумбу и на Барунцзе, я почувствовал еще большее желание заниматься «своим» альпинизмом – альпинизмом, далеким от «модных» гор, на склонах которых полно людей и где нужно стоять в очереди на восхождение. Все больше привлекали трудные цели, когда нельзя пренебречь ни малейшей деталью, когда необходимо хорошо изучить гору, на которую поднимаешься. По проторенной дорожке идти не хотелось. Поэтому в 2005 году я решил провести зимнюю экспедицию на Шиша-Пангму (8027 метров), самый низкий из четырнадцати восьмитысячников и единственный, полностью расположенный на территории Тибета. Зимой 2004 года я уже попытался взойти на него вместе с польским альпинистом Петром Моравским, но пришлось остановиться примерно в 250 метрах от вершины.
Со времени последнего зимнего восхождения на восьмитысячник прошло семнадцать лет. Зимой 1988 года Кшиштоф Велицкий поднялся на Лхоцзе соло. Однако затем зимние восхождения, начавшиеся в 1970-е и набиравшие популярность в 1980-е, постепенно сошли на нет.
После трагедии на Аннапурне в 1997 году я не пытался ходить на восьмитысячники в холодное время года вплоть до первой попытки восхождения на Шиша-Пангму в 2004 году. Стоило попытаться еще раз.
Правила зимнего альпинизма, которые знает любой профессионал, гласят: чтобы восхождение считалось зимним, его надо совершить в период астрономической зимы.
То есть все знаменитые зимние восхождения поляков в 1980-е происходили не раньше 21 декабря (в день зимнего солнцестояния), и это единственное правило, которое всегда соблюдалось в Альпах и во всем Северном полушарии.
Но зачастую логикой и писаными и неписаными правилами жертвуют ради удобства. Сегодня почти все восьмитысячники пройдены зимой, осталась лишь К2[18]. Повезло и мне: я совершил четыре таких первых восхождения. Достижение, о котором и не мечтал, хотя не могу сказать, что не думал о таких вещах в самом начале карьеры.