Благодаря новому учителю, дисциплине и методикам тренировок, а также выносливости и полной самоотдаче, я попал в состав национальной сборной по спортивному скалолазанию. Вместе с Маскировщиком мы начали ездить по Италии, посещая наиболее известные места для скалолазания. Все, кроме городка Финале-Лигуре.
Бруно, для которого я стал скорее последователем, чем просто учеником, испытывал странные чувства к этому городу и к Андреа Галло (с которым я позднее подружился), прекрасному скалолазу и его коллеге. Бруно утверждал, что в Финале я многому не научусь. Но, кажется, он просто не хотел доставлять радость Галло нашими частными визитами.
Получив свободу перемещения благодаря машине, я решил съездить в этот город со своим другом Эмилио. У меня были ученические права, а Эмилио только что лишился своих, поэтому стоило избегать шоссе и ехать второстепенными дорогами. По официальной версии мы просто никуда не спешили и хотели насладиться пейзажами.
Поездка оказалась бесконечной. Вместо обычных двух с половиной часов мы провели в пути почти весь день. До Финале добрались смертельно уставшие глубокой ночью и решили заночевать на пляже. Припарковавшись на набережной, мы расстелили спальники и стали засыпать. Я уже начал видеть сны, как вдруг услышал голос Эмилио: «Симоне, вставай! Полиция!»
Патруль прогонял с пляжа всех нелегальных туристов, но я страшно хотел спать и ответил, что мне плевать. Эмилио не оставлял попыток растолкать меня, пока я не воскликнул: «Да я пошлю куда подальше этих полицейских. Буду делать что хочу». И тут Эмилио сказал: «Они уже тут!» Я открыл глаза и увидел полицейского, который глядел на меня с выражением, далеким от того, что можно было назвать симпатией. Вся храбрость тут же куда-то испарилась, и я вскочил проворней любого туриста. Мы подхватили свои пожитки и, вежливо извинившись, бегом бросились к машине, где и провели остаток ночи.
В Финале-Лигуре я больше почти не ездил. Хотя мне там понравилось, я не хотел причинять боль своему учителю.
В то же время я продолжал ездить на каникулы и на выходные за город с семьей. Эти поездки приобрели совершенно иной размах, с тех пор как отец решил купить дом на колесах. Когда мне удалось уговорить его одолжить машину, мы с Эмилио тут же отправились к Вердонскому ущелью во Францию над одноименной рекой, где скалы, вода и растительность образуют неповторимый пейзаж.
В автодоме мы походили на двух детей. Он был огромным, больше шести метров в длину и весом не менее трех тонн. И, как два ребенка, мы жутко расстроились, когда, вернувшись после целого дня занятий скалолазанием, обнаружили, что машину вскрыли. Украли все: деньги, часы, маленький телевизор. Стараясь ехать медленно, избегая автострад и максимально экономя, мы тут же отправились обратно, чтобы побыстрее добраться до границы. Но в городе Динь-ле-Бен в машине сломался бензонасос, и автодом, заглохнув, встал прямо перед светофором. Помню, как мы скакали вокруг и как нелепо себя чувствовали, когда попытались толкать его, чтобы убрать с перекрестка. Развеселая сцена: два подростка, пытающиеся сдвинуть с места эдакого мастодонта.
Стоило позвонить отцу, рассказать о злоключениях и спросить, не сможет ли он прислать денег в местное отделение банка, чтобы мы могли починить машину и вернуться в Италию. Я отправился к ближайшей телефонной будке, благо после ограбления осталась еще мелочь в кармане, и набрал номер. К сожалению, ответила мама, которая, как и любая мама на ее месте, начала причитать: «где вы?», «как вы ухитрились это сделать?» и «я же тебе говорила!»
Но жалких нескольких монет на такой разговор вряд ли бы хватило, поэтому пришлось ее оборвать:
– Попроси отца прислать мне денег в банк города Динь.
– Пинь?
– Нет, Динь! Это во Франции.
Пока я пытался объяснить, как правильно пишется название, связь прервалась. И началось ежедневное паломничество в банк, где я каждое утро на ужасном французском интересовался, не пришли ли деньги. Три дня слышался один и тот же ответ: «На ваше имя ничего нет».
Так что мы с Эмилио оказались на мели (потом деньги наконец пришли), но помог владелец автомастерской, куда получилось дотолкать автодом. Он сразу понял, что мы два умирающих с голоду молокососа, поэтому не только разрешил ночевать в мастерской, но и кормил нас виноградом из своего виноградника. А порывшись в шкафчиках автодома, мы нашли там перец и баночку меда. Так мы и питались: виноградом и перцем, который макали в мед.
Такой была юность. Все, что нас интересовало – скалолазание. А различные неприятности мы не драматизировали. Это была цена свободы, которую мы охотно платили.
В начале 1990-х пришло время идти в армию. Я отправил запрос на прохождение службы в Альпийской военной школе в Аосте, чтобы стать офицером. Впереди ждали пятнадцать месяцев добровольной службы вместо обычных двенадцати, зато с жалованьем, а кроме того, в привычной среде. Когда пришла повестка, я был в Вердоне на тренировке. Поскольку тогда еще не было возможности позвонить по сотовому телефону, моему отцу пришлось ехать за мной на машине. Он подъехал к краю ущелья и принялся кричать в надежде, что я отзовусь. Так он звал несколько часов, пока его не услышал мой друг-скалолаз, работавший на другом маршруте, и не рассказал, где я. Так наконец отец смог найти меня и отвез домой, чтобы я не опоздал в казармы.
В армии времени для скалолазания почти не оставалось. Но на курсе офицеров запаса я прославился, и, наверное, многие товарищи по службе меня невзлюбили, потому что, несмотря на сумасшедшие марш-броски и физические нагрузки, которым нас подвергали, я по возвращении в казармы шел в спортзал, вместо того чтобы лечь спать. Когда кто-то жаловался на непосильную нагрузку, полковник и другие командиры приводили меня в пример. Это, конечно, не способствовало дружбе. Но были исключения: товарищи по казарме, которые ценили и уважали меня как сумасшедшего спортсмена, коим я и являлся. За год казарменной жизни я старался не растерять наработанный опыт и физическую силу.
С другой стороны, в это время я больше занимался альпинизмом в ущерб скалолазанию. По правде говоря, я никогда не отказывался от альпинизма, продолжая ходить в походы с Маскировщиком и другими друзьями. Чувства к горам оставались теми же, что я испытал впервые в Доломитах; и когда эта первая любовь разгорелась вновь, я оказался перед серьезным выбором.
Спортивное скалолазание к тому времени стало утрачивать контакт с природой, превращаясь все больше в спортивную дисциплину. Соревнования в основном проводились на искусственных площадках в помещениях. Так что я уже почти не ходил на скалы. Но стихия, природа, которые я вновь ощутил во время службы в армии, стали необходимостью, поэтому я немедленно набрал нужную форму и вернулся к тренировкам на самой величественной скале в районе Бергамо – на северной стене Пресоланы.
В 1991–1992 годах мне удалось пройти два маршрута, которые даже сегодня, тридцать лет спустя, считаются самыми сложными на этой стене, их мало кто ходит. Тогда я любил девушку по имени Анна. С ней мы прошли маршрут, названный «Пако» в честь собаки, жившей в приюте для туристов Альбани у подножия стены, владельцы которого меня часто принимали, не требуя платы. Их доброта позволила мне ощутить совсем иную свободу в возрасте, когда больше не нужно слушаться родителей и когда можно заниматься альпинизмом с утра до ночи, не заботясь ни о чем на свете. Недели в постоянном ежедневном контакте со скалой стали подарком, который я сделал себе после службы в армии.
В 1992-м я открыл еще один маршрут и назвал его «Волшебник Симоне», потому что пришлось с нуля изобретать способ прохождения одной из самых неприступных и нависающих частей Пресоланы (почти что десятой категории трудности). Я прошел эти маршруты почти классическим способом. Вместо того чтобы спускаться сверху и устанавливать крюки, как это делается в спортивном скалолазании, я начал снизу. Когда не получалось двигаться дальше, я повисал на скайхуке – крюке, который временно закреплял на скальном выступе, и, терпеливо работая молотком и пробойником, устанавливал разжимной болт. Затем продвигался еще на восемь-десять метров и делал следующую точку страховки.
Позже этот вид скалолазания переживет настоящий бум, и для него характерны мультипитчевые маршруты – длиной в несколько веревок, оборудованные снизу и с использованием аккумуляторной дрели.
Я не пользовался дрелью, ее просто не имелось. Так что это была медленная работа с молотком и пробойником, трудоемкая и сложная. Но пять лет подготовки и интенсивные тренировки позволили успешно пройти эти маршруты, которые до сих пор популярны и от которых у тех, кто решается их повторить, волосы встают дыбом.
В 1992 году период моей жизни, посвященный исключительно спортивному скалолазанию, завершился. Это были десять фантастических лет, которые я никогда бы ни на что не променял. В октябре того же года я впервые принял участие в альпинистской экспедиции на Эверест.
Подводя итоги – за это десятилетие я прошел более пятидесяти маршрутов сложностью выше 8а. Это достижение было результатом многолетней работы. Я приобрел опыт и навыки, позволявшие чувствовать себя уверенно на любом рельефе.
С 1992-го начался новый этап, который продолжается и по сей день, – этап альпиниста-универсала. Такой переход был новаторством даже на международной арене, потому что тогда мало кто мог легко переключиться со скалолазания на альпинизм. После бурного развития спортивного скалолазания, свободного лазания и боулдеринга в 1970-х и 1980-х 1990-е годы стали эпохой мультидисциплинарного подхода, когда люди осваивали вертикальный мир, не ограничиваясь одним, но комбинируя различные стили. Такой подход прежде многим казался кощунственным.
1994Тысяча способов любить горы
Итак, предыдущие годы были отмечены разнообразием в скалолазании. Но если раньше меня непреодолимо влекло спортивное скалолазание, то в начале 90-х единственным желанием