Кто подскажет выход? И снова нас выручили обстоятельства. Дело в том, что мы – чего уж скрывать! – забыли взять с собой такой полезный и нужный в полярной экспедиции инструмент, как снеговую лопату. Хорошо оснащенной экспедиции, какой в известной мере являлась наша, следовало бы располагать по крайней мере 12 крепкими лопатами. У нас же не было ни одной, лишь два обломка, да что от них толку. К счастью, мы привезли большой и толстый лист железа, и Бьоланд смастерил целую дюжину отличных лопат. Стубберюд сделал к ним ручки; работа кипела, как на заправской фабрике. Это оказалось, как мы увидим, очень важны для нашего благоустройства. Будь у нас с самого начала снеговые лопаты, мы, как принято у аккуратных людей, каждое утро разгребали бы снег перед домом. Но так как лопат не было, перед нашей дверью с каждым днем накапливалось все больше снега, и когда, наконец, Бьоланд смастерил лопаты, от двери на запад уже протянулся огромный сугроб.
Естественно, этот сугроб, который был разве чуть поменьше нашего дома, вызвал у нас далеко не радостное настроение, когда мы однажды утром вооружились новыми лопатами и пришли его разгребать. Мы стояли, не зная, с какого конца начинать, и вдруг одному из нас, кажется, Линдстрёму или Хансену, а может быть, мне – впрочем, какое это имеет значение! – пришла в голову блестящая идея не идти против природы, а сотрудничать с ней. Идея заключалась в том, чтобы превратить огромный сугробище в столярную мастерскую и соединить ее впрямую с домом. Эта мысль тотчас была всеми одобрена. И начались «подземные» работы, они потянули за собой целую цепочку аналогичных работ, и мы не успокоились, пока не вырыли целый подземный город.
Наверно, это был один из самых интересных проектов, когда-либо осуществленных на полярных базах. Начнем с того утра, когда мы впервые взялись за лопаты. Это было в четверг, 20 апреля. Пока трое углублялись в сугроб от дверей дома на запад, трое других соединяли его с домом. Для этого мы перекрыли просвет между сугробом и тамбуром щитами из досок – теми самыми, которыми застилали палубу «Фрама», оберегая собак. Между сугробом и тамбуром с северной стороны насыпали мощную стену почти под самую крышу из щитов. А с южной стороны просвет оставили свободным для выхода.
К этому времени нами овладела настоящая строительная лихорадка, и посыпались новые предложения, одно грандиознее другого. Условились вырыть ход во всю длину сугроба и закончить его большой снежной хижиной, где мы устроим баню. Что вы скажете об этом проекте? Баня на 79° южной широты. Хансен, для которого строительство из снега – вторая профессия, приступил к работе. Он сделал небольшую прочную хижину, расширяющуюся книзу; высота от пола до потолка составила около 3,5 метра. Для бани в ней места вполне хватало.
Тем временем строители туннеля тоже не сидели сложа руки. Стук их кирок и лопат звучал все ближе и ближе. Хансен не мог с этим смириться и, управившись с хижиной, пошел им навстречу. А уж когда Хансен берется за работу, он долго не возится. Сверху было слышно, как два отряда сближаются. Волнение росло. Встретятся – или пройдут мимо друг друга? Мне невольно вспомнились Симплон, Гравехалсен и другие знаменитые туннели. Если рабочие сумели встретиться где-то в толще горы, то уж мы-то… Привет! Мои размышления были нарушены появлением ухмыляющейся физиономии в стене как раз там, куда я собирался всадить лопату.
Это был Вистинг, на его долю выпала честь произвести сбойку Фрамхеймского туннеля. Ему еще посчастливилось, что он не остался без носа. Еще секунда, и его орган обоняния лежал бы у меня на лопате.
Красив он был, этот длинный белый ход, заканчивающийся высоким сверкающим куполом. Продвигаясь вперед, мы в то же время зарывались вниз, чтобы не ослаблять потолка. Вниз можно было копать сколько угодно, барьер глубокий.
Завершив эту работу, принялись за столярную мастерскую. На сей раз пришлось копать гораздо глубже, так как сугроб тут немного закруглялся сбоку. Поэтому мы сперва врубились в правую стену туннеля, ближе к бане, чем к дому, потом пошли вниз. Помнится мне, мы углубились здесь в барьер почти на два метра. Помещение сделали большое, просторное, чтобы хватало места обоим столярам и можно было поставить наши сани. Для верстака сделали выемку в стене и настелили доски. В западной стенке был ход в каморку, где столяры хранили свой самый драгоценный инструмент. С туннелем мастерскую соединяла удобная лестница с досками поверх снежных ступенек.
Как только мастерская была готова, мастера заняли ее и основали столярную артель. Здесь были полностью переоборудованы сани перед походом к полюсу. Прямо напротив артели разместилась кузница, выкопанная на той же глубине. Ею пользовались реже. Рядом с кузницей, ближе к дому, вырыли глубокую яму, куда сливали помои из кухни.
Между артелью и тамбуром, как раз напротив выхода на барьер, построили небольшое помещение, которое вполне заслуживает самого подробного описания, но за неимением места мы от этого воздержимся. Пока шли все эти работы, выход на барьер оставался открытым, теперь же мы сделали дверь. Несколько слов о ее устройстве. Есть люди, которые явно не приучены закрывать за собой дверь. Из двух или трех человек один непременно заражен этим пороком. А нас было девять. Просить такого человека закрывать за собой дверь бесполезно. Все равно ничего не выйдет. Я еще недостаточно хорошо знал своих товарищей, чтобы судить, как у них обстоит дело на этот счет, но на всякий случай мы сделали самозакрывающуюся дверь. Эту задачу выполнил Стубберюд. Он попросту поставил дверную раму наклонно, как у нас в Норвегии делают в погребах. Тут уже не оставишь дверь открытой, сама захлопнется. Я был рад ее появлению, теперь можно было не бояться вторжения собак. От двери вниз в туннель вели четыре снеговых ступеньки, покрытые досками. В итоге мы не только обзавелись новыми помещениями, но и обеспечили неприкосновенность нашего жилья.
Строительство строительством, а наш специалист по точной механике тоже не сидел без дела. Испортился часовой механизм термографа, какая-то ось сломалась. Совсем некстати, если учесть, что этот термограф очень хорошо работал на морозе.
Второй термограф был явно изготовлен с расчетом на тропики. Ибо на морозе он не желал работать. У нашего механика есть одно средство, которое он применяет чуть ли не ко всем инструментам без исключения. Положит их в духовку и прогревает. Это средство и на сей раз себя оправдало: оно помогло точно установить, что прибор никуда не годится. Не хочешь работать на морозе? Ладно. Механик очистил термограф от старого масла, которое облепило штифты и колесики, словно клей, и подвесил его на кухне под потолком. Может быть, тепло его оживит, заставив поверить, что он попал в тропики…
Так мы наладили запись температуры в «камбузе»; вероятно, со временем мы по этим данным сможем установить, что нам подавали на обед в течение недели. Будет ли профессор Мун доволен такими наблюдениями – другой вопрос, которого механик и директор не решались касаться.
Помимо этих приборов у нас есть еще гигрограф, но у него заведено раз в сутки делать передышку. Уж Линдстрём и чистил, и смазывал его – все напрасно, в 3 часа утра он останавливается. Но Линдстрём не признавал безвыходных положений. Посовещавшись с товарищами, он принялся мастерить термограф из неисправного гигрографа и бастующего термографа. Задача как раз по его вкусу. При виде результата, который он мне предъявил несколько часов спустя, у меня волосы поднялись дыбом. Что сказал бы Стен? Знаете, что я увидел? В коробке термографа крутилась консервная банка. О Боже, какое надругательство над самопишущим метеорологическим прибором! Я опешил. И решил, что он разыгрывает меня. Внимательно смотрю на Линдстрёма, пытаясь по выражению его лица понять, в чем дело. То ли мне надо плакать, то ли смеяться. Он сохраняет полную серьезность. Если верить его лицу, мне, скорее, следует плакать. Но тут я снова заглядываю в термограф, вижу вращающуюся банку с надписью: «Лучшие котлеты фирмы Ставангер Пресервинг» – и не выдерживаю. Чувство юмора берет верх, и я покатываюсь со смеха. Наконец, вдоволь посмеявшись, слушаю объяснение. Барабан не подходил, тогда Линдстрём попробовал заменить его банкой, и все заработало. «Котлетный термограф» работал вполне исправно до минус 40°, но тут механизм отказал.
Мы организовали две рабочие бригады. Одна принялась откапывать четыре десятка тюленьих туш, на метр занесенных снегом. На это ушло два дня. Огромные туши затвердели, как кремень, – не так-то легко справиться. Эта работа чрезвычайно заинтересовала собак. Они принимали и тщательно исследовали каждого тюленя, извлеченного из ямы. Туши сложили в две кучи; собакам хватило с ними работы на всю зиму.
В это время другая бригада под начальством Хасселя строила подвал для керосина. Бочки, привезенные на базу в начале февраля, очутились под толстым слоем снега. Бригада Хасселя зарылась в снег с двух сторон и проложила туннель вдоль бочек. Туннель углубили так, чтобы бочки оказались выше его пола. Потом одно отверстие закупорили, а от другого провели вниз наклонный ход. Здесь очень кстати пришелся строительный опыт Стубберюда. Это его руками был выложен прекрасный сводчатый ход в керосиновый склад. Войти туда было очень приятно. Вряд ли у кого-нибудь еще был такой замечательный склад горюче-смазочных материалов.
Но Хассель на этом не успокоился. Строительная лихорадка овладела им не на шутку. От его великого проекта – соединить ходом угольно-дровяной склад с домом – у меня даже дух перехватило. И ведь справились! От склада до дома было около десяти метров. Хассель и Стубберюд разметили трассу так, чтобы этот туннель соединился с ходом вокруг дома в юго-восточном углу. Между домом и палаткой они прорыли в барьере огромную яму, затем пошли из нее в противоположные стороны и вскоре закончили работу.
Однако тут и Престрюда осенило. Он решил воспользоваться случаем, пока еще не закрыли яму, чтобы устроить себе обсерваторию для гравитационных наблюдений. Вышло очень здорово. Он врубился в снег в стенке хода, и между угольным складом и домом появилась маленькая удобная обсерватория. Расчистив ход, яму сверху замуровали. Теперь можно было под снегом пройти от кухни до самого угольного склада.