Сначала идешь по ходу вокруг дома. Тому самому, где так аккуратно были расставлены консервы. В юго-восточном углу от него ответвлялся другой ход, ведущий к угольной палатке. Посредине этого хода в правой стене находилась дверь гравитационной обсерватории. Идя дальше, оказываешься перед ступенями, уходящими вниз, потом упираешься в высокую, крутую лестницу, поднимаешься по ней и вдруг оказываешься в палатке, где хранился уголь. Честь и слава творцам этого замечательного туннеля. Их труд вполне себя окупил. Теперь Хассель мог принести уголь, не выходя наружу.
Но наши обширные подземные работы на этом не кончились. Мы нуждались в помещении, где Вистинг мог бы складывать все, что находилось в его ведении. Особенно он беспокоился за меховую одежду: мол, не худо бы убрать ее под крышу. И мы решили оборудовать такое просторное помещение, чтобы там хватило места и для всех этих вещей, и для Вистинга с Хансеном, которым предстояло собирать сани после их переделки Бьоландом.
Вистинг выбрал огромный сугроб, образовавшийся вокруг палатки, где он хранил имущество, к северо-востоку от дома. Здесь и был устроен интендантский склад, как мы назвали новое сооружение, достаточно большое, чтобы поместить в нем и вещи, и мастерскую. Через ход в стене можно было попасть в каморку, где Вистинг поставил швейную машину и работал на ней всю зиму. Идя дальше на северо-восток, мы попадали в другое обширное помещение, так называемый «Хрустальный дворец». Здесь хранились все лыжи и ящики для саней. Здесь же упаковывали походный провиант. Поначалу эти склады располагались изолированно, и чтобы попасть в них, нужно было выходить наружу. Позднее, когда Линдстрём выкопал целую пещеру в барьере, беря снег и лед для кухни, мы соединили ее с двумя вышеупомянутыми помещениями, так что и туда можно было попасть подземным ходом.
Появилась и астрономическая обсерватория. Она находилась рядом с «Хрустальным дворцом». Правда, вид у нее был какой-то хилый, и она вскоре приказала долго жить. Престрюд не унимался, изобретал все новые и новые патенты. Одно время он использовал в качестве цоколя под приборы пустую бочку, потом старую лохань. В этом смысле он приобрел немалый опыт.
В первых числах мая строительство было завершено. Оставалось сделать еще одно, последнее усилие, и все будет в порядке. Надо было переоборудовать продовольственный склад. Выяснилось, что мы допустили промах, разложив ящики небольшими партиями. Проходы между штабелями все время заносило снегом. Теперь мы сложили ящики в два длинных ряда на таком расстоянии друг от друга, что они не задерживали поземку. С этим мы управились в два дня.
Дни стали совсем короткими, пришла пора переходить к работе в помещении. На зиму обязанности были распределены так: Престрюд – научные исследования, Йохансен – упаковка всего походного провианта, Хассель обеспечивает Линдстрёма углем, дровами, керосином и делает кнуты. С этим делом он хорошо освоился еще во втором походе «Фрама». Стубберюд доводит до минимума вес санных ящиков и выполняет всякую иную работу. Это делало круг его обязанностей несколько неопределенным. Я знал, что его энергии хватит на большее, чем ящики. Хотя, по чести говоря, ему досталась отнюдь не приятная работа.
Бьоланду поручили дело, которому все мы придаем величайшее значение: переделку саней. Мы знали, что тут можно очень много выиграть в весе, но сколько же именно? Хансен и Вистинг собирают сани из готовых частей. Эта работа происходит в интендантском складе. Кроме того, обоим предстояло выполнить за зиму кучу других заданий.
Кое-кому полярная экспедиция представляется сплошным ничегонеделанием. Хотел бы я, чтобы кто-нибудь из них попал к нам на базу в ту зиму; ему пришлось бы изменить мнение. Не буду утверждать, что у нас был очень длинный рабочий день – условия этого не допускали. Но в положенные часы мы трудились напряженно.
По опыту многих санных походов я знал, что термометр – очень хрупкая штука. Нередко бывает, что уже в начале похода разобьешь все градусники и нечем измерить температуру. И если вы при этом выработали у себя навык угадывать температуру, то можете более или менее точно определить среднюю месячную. Конечно, возможны отклонения по дням в одну и в другую сторону, но средние данные будут достаточно удовлетворительными.
И вот я объявил конкурс. Каждый, входя утром в комнату со двора, говорил, какая, по его мнению, сегодня температура. Цифру записывали, а в конце месяца подводили итог, и лучший отгадчик получал премию – несколько сигар. Мало того, что люди приучались определять температуру. Этот спорт был отличным утренним развлечением.
Когда живешь, как мы, – каждый день почти одно и то же – случается иной раз встать утром с левой ноги. И ходит человек кислый, пока не выпьет кофейку. Должен сказать, что угрюмые лица утром у нас были редкостью. Но разве можно за всех поручиться. Самый обходительный человек способен на всякие неожиданные капризы, пока еще не оказал своего действия утренний кофе. Угадывание температуры было прекрасным профилактическим средством. Оно всех увлекало и служило громоотводом в критические моменты. Все предвкушали, что скажет очередной отгадчик.
Высказывать свою догадку раньше времени не полагалось, чтобы не повлиять на других. Участники входили по очереди и говорили свое мнение.
– Ну, Стубберюд, сколько градусов сегодня?
У Стубберюда был свой, особый метод определения температуры воздуха. Как сейчас, например. Он внимательно изучает лица окружающих. И наконец уверенно произносит:
– Сегодня не жарко.
Ничего не скажешь, верно угадал. Градусник показывал минус 56°. Интересно бывало подводить месячный итог. Насколько я помню, лучшим результатом месяца было восемь приблизительно верных ответов. Кое-кто ухитрялся много дней подряд удивительно точно угадывать температуру. А потом вдруг – промах, отклонение до 15°.
Если взять данные лучшего отгадчика, среднемесячная температура всего на какие-нибудь десятые градуса отличалась от истинной. А средний из всех этих средних результатов был настолько близок к истине, что разницей практически можно было пренебречь. Собственно, я потому, главным образом, и придумал всю эту затею. Есть выход на тот крайний случай, если мы останемся совсем без градусников.
По этому поводу добавлю, что в большой переход на юг мы взяли с собой четыре термометра. Температуру воздуха измеряли три раза в день. Все четыре градусника привезли домой в целости и сохранности. Отвечал за эти наблюдения Вистинг, и то, что он не разбил ни одного термометра, по-моему, можно назвать беспримерным достижением.
Чтобы лучше представить себе наши будни, заглянем на базу Фрамхейм. Раннее утро 23 июня. На барьере царит полная тишина, знакомая только тому, кто сам побывал в этих краях. Полная тишина в подлинном смысле слова.
Поднимаемся по старой колее от того места, где стоял в первый раз «Фрам». Идем и поминутно останавливаемся, спрашивая себя: возможно ли такое на самом деле? Никто еще не видел такой непостижимой красоты… Вот северный край барьера «Фрама», по соседству – Маунт-Нельсон и Маунт-Рённикен, а дальше, зубец за зубцом, пик за пиком, один выше другого громоздятся старые, седые торосы. И восхитительное освещение. Откуда этот удивительный свет?
Светло, как днем, а ведь сейчас самые короткие дни в году. Теней нет, значит, луна ни при чем. А, вот оно что: сегодня в небе играет на редкость яркое полярное сияние.
Словно природа захотела в честь гостей показаться в лучшем своем убранстве. В самом деле, он красив, ее наряд. Безветрие, сверкающие звезды. И ни звука. А впрочем… Что это? По небу, как огненный луч, пробегает сполох, и его полет сопровождается шелестом. Тс-с… Слышите? Вот опять скользит, теперь в виде ленты, отливающей красным и зеленым. Замирает, будто раздумывая, в какую сторону двинуться, и плывет дальше с неровным шелестящим звуком.
Да, в это чудесное утро природа преподнесла нам одну из своих самых таинственных загадок – говорящее полярное сияние.
– Вернетесь домой, можете рассказывать, что сами видели и слышали полярное сияние. Ведь теперь вы больше не сомневаетесь?
– Сомневаюсь? Как можно сомневаться в том, что ли видишь и слышишь?
– И все-таки вы заблуждаетесь, как и многие другие до вас. Шелестящего полярного сияния не существует и никогда не существовало, это плод вашего воображения, которое жаждет таинственного и которому помогает ваше дыхание, замерзающее в холодном воздухе.
Прощай, прекрасная мечта! Остался только великолепный ландшафт. Возможно, я зря вас просветил. Чарующая таинственность во многом развеялась, и ландшафт утратил свою былую привлекательность в глазах гостей.
Тем временем мы миновали «Нельсон» и «Рённикен» и подошли к первому гребню. Внизу под нами, неподалеку возвышается огромная палатка, а подле нее видны две длинные темные полосы. Это наш главный продовольственный склад.
Убедитесь, в нашем хозяйстве полный порядок. Ящик на ящике, как на образцовой стройплощадке. Все обращены в одну сторону, номерами к северу.
– Почему вы выбрали именно это направление? – звучит естественный вопрос. – Намеренно?
Да, разумеется. Посмотрите на восток, вы заметите, что там небо на горизонте чуть посветлело. Это все, что осталось от дня на здешних широтах. При таком свете трудно что-либо разглядеть, и если бы не полярное сияние, мы бы не держали ящики номерами к северу. Но слабое зарево на горизонте будет разрастаться, становясь все ярче. В девять утра оно будет на северо-востоке и поднимется в небе на 10 минут. Настоящим светом это не назовешь, и все же при нем без труда можно разобрать номера. Более того, вы прочтете названия фирм, которые стоят на многих ящиках. А когда утренняя заря сместится к северу, надписи станут еще явственнее. Конечно, цифры и буквы крупные, около пяти сантиметров в высоту и ширину, но все же из этого следует, что даже в самое темное время года у нас бывает день. Абсолютного мрака, как думают некоторые, здесь нет.