– Да, конечно, – торопливо отозвалась помощница по хозяйству. – Сейчас всё принесу.
– Хорошо. Я подожду и сам заберу.
Юля, прежде чем уйти на кухню, глянула внимательно, поняла, что лучше помолчать, ни о чём не спрашивать. А Дымов, поев действительно у себя в комнате, открыл ноутбук, пробежался взглядом по папкам с документами, потом развернул окно браузера, но не стал заходить ни на почту, ни в другие вкладки. Мельком просмотрел новости, не нашёл ничего особо интересного, а уж тем более вдохновляющего. Минуты две сидел просто так, ничего не делая, потом захлопнул крышку и, что уж совсем для него нехарактерно, завалился на кровать, закрыл глаза.
Кажется, он действительно неслабо вымотался, потому что даже не заметил, как заснул, и что-то дурацкое снилось, хотя мгновенно забылось, стоило снова очнуться. Просто оказалось очередной ложкой дёгтя и в без того нерадужном настроении.
Дымов поднялся. Ну да, все спать ложились, а он, наоборот, вставал. Как раз в духе последних дней – всё через задницу. И опять есть захотелось, а, если по-честному, то выпить. И он, подхватив пустую тарелку, оставшуюся на столе после одинокого ужина, спустился вниз, направился на кухню. И – надо же как совпало – пока пересекал холл, едва освещённый ночником, включившимся от датчика движения, входная дверь приоткрылась, и в дом ввалилась Бэлла.
Она явно не ожидала никого встретить, планировала пробраться тайком, лишний раз не отсвечивая, – нервно дёрнулась и даже что-то неопределённое выдохнула, будто испуганно вскрикнула, заметив Дымова, потом отступила подальше.
– Ты где была? – спросил он, не сказать, что приветливо. Недовольно, резко и строго, почти по-родительски.
– В клубе, – буркнула Бэлла, напряжённо и тоже недовольно. Наверное, точно также и бабушке отвечала, едва усмиряя желание добавить «Отстань. Не твоё дело». – С друзьями. Нельзя что ли?
Царивший в холле сумрак не позволял разглядеть её как следует, тем более ночник располагался у неё за спиной. Но она слишком очевидно старалась сохранять расстояние, и когда Дымов сделал к ней шаг, отодвинулась, отступила за диван. Плюс упоминание про клуб, плюс её обычный образ жизни и привычки.
– Опять напилась?
– Нет, – возразила она, но потом всё-таки призналась, но не раскаянно, наоборот, с вызовом, бравируя: – Только чуть-чуть. А чего такого-то? Можно же. Я совершеннолетняя.
А с умом по-прежнему проблемы. И как будто совершеннолетие предназначено исключительно для того, чтобы теперь на законных основаниях курить, пить и трахаться.
– И где вы только деньги берёте, совершеннолетние? – резко и презрительно поинтересовался Дымов. – Ничего не делаете, не работаете, а у вас и на бухло, и на клубы находится. – В мыслях мгновенно всплыли и слова помощницы по хозяйству, и кое-что ещё, о чём та не знала. – Или опять чего украли и продали? Хотя, конечно, и воровать не надо. Всё-таки камеру в дело пустила? Даже на сутки твоей порядочности не хватило? А ведь ещё обижалась.
Он поморщился брезгливо, провёл по лицу ладонью, и больше не стал разговаривать, да и слушать тоже, хотя Бэлла начала что-то бубнить. Но Дымов уже отключил слух, развернулся, с трудом сдерживая желание запустить во что-нибудь – или даже в кого-нибудь – тарелкой, которую сжимал в руке.
Наверное, больше всего именно из-за этого и поторопился убраться, иначе бы точно сорвался. А он не любил настолько явно демонстрировать свою несостоятельность. А ведь происходящее не назовёшь иначе.
Это не когда уверенный в своём авторитете, силе и правоте рявкаешь на подчинённых, желая привлечь их внимание, заставляя успокоиться или собраться. Швырять посуду и материться перед какой-то глупой девчонкой можно только от беспомощности. Недаром внутри всё кипит от злости, разочарования и досады. И дело не столько в Бэлле. Просто она самое яркое подтверждение всех его неправильных решений и действий, не в меру раздутого самомнения, заставляющего браться за то, что не в силах вытянуть, а не причина неудач и неприятностей.
Он ведь уверен был, когда разрешил девчонке остаться, что вот сейчас он объяснит ей, как надо правильно жить, и она мгновенно всё поймёт и исправится. Он же такой крутой мастер-наставник. А хрен вам. Плевать она хотела и на его слова, и на доверие, и на участие. Наверное, тогда и Валаев прав. Кишка у Дымова тонка с по-настоящему крутыми и власть имущими состязаться. Задавят. Если даже для какой-то там нахальной пигалицы он никто.
Дымов, особо не аккуратничая, швырнул в мойку тарелку – та выдержала, не разбилась – открыл дверцу нужного шкафчика, достал бутылку, потом стакан. Плеснул в него янтарную жидкость, выпил залпом и опять потянулся к бутылке, подхватил её, даже уже наклонил над стаканом, намереваясь в этот раз наполнить его чуть ли не до края. И не стал. Потому что… ну, потому что.
Если он хоть немного переберёт, то потом уже не сможет остановиться, тоже нажрётся до свинского вида. Как раньше бывало, так всё и осталось. Долбанная наследственность – привет от не признававших меры папы и мамы. А ведь сам всего несколько минут назад распинался, как плохо пить. И после этого собрался заливать обидки на жизнь алкоголем.
Может, хотя бы тут позориться не стоит, ещё раз доказывать собственную слабость?
Он убрал подальше бутылку и отправился к бассейну, плавал туда и обратно, от края к краю, не останавливаясь и давно сбившись со счёта, сколько кругов намотал, пока мышцы не налились чугунной тяжестью. Потом просто лежал на кафельном полу, смотрел в потолок и, только поймав себя на том, что едва не задремал, Дымов поднялся и вернулся в комнату.
Глава 11
Проснулся Дымов намного позже обычного и опять не в духе, совсем не отдохнувшим – мышцы ныли после безумного и не менее бессмысленного ночного заплыва. Душ смыл часть раздражения, а может, и всё. И вообще, хватит уже. Как будто с ним первый раз такое – ломился, преодолевал препятствия, пёр изо всех сил, уверенный, что двигался в нужном направление, а потом вдруг выяснил, что попал совсем не туда, куда хотел.
Да не бывает жизни без падений и разочарований, но именно из них и извлекаешь нужные уроки, учишься быть сильным. Он переживёт, всё переживёт. Уж сколько раз судьба его гнула, пробовала на прочность, а он – вот же – до сих пор жив, не сломался. Ему даже есть хочется, аппетит не потерял.
Он спустился вниз, прошёл на кухню.
– Встали? – поприветствовав его, поинтересовалась Юля. – Завтракать будете?
– Конечно, – бодро ответил он. – И кофе обязательно. Покрепче. Ладно?
Помощница по хозяйству кивнула, налила ему сока.
– Вот пока, держите. Сейчас я всё принесу.
Дымов подхватил предложенный стакан и, хотя вовсе не собирался, неожиданно сам для себя спросил:
– А Бэлла уже завтракала?
Нет, не жаждал он её увидеть, наоборот, предпочёл бы, чтобы она подольше на глаза ему не попадалась. И не жаль было пропитую камеру, но по-прежнему досадно, когда вот так плюнули на твоё доверие.
– Да нет, – откликнулась Юля. – Тоже пока не вставала. По крайней мере я её не видела. Может, тайком смылась? – предположила, но тут же добавила с сомнением: – Правда не верится, чтобы она добровольно поесть отказалась. Её сюда каждый раз как магнитом тянет. Хоть кусочек да ухватит. Или, может… – она на мгновение задумалась, – так и не возвращалась.
– Вернулась, – сообщил Дымов сумрачно. – Посреди ночи.
Помощница по хозяйству – даже странно – не стала уточнять, откуда он знает, просто вывела:
– Тогда наверняка спит ещё.
Он кивнул, скорее, на автомате, в компании стакана с соком отправился в столовую.
Бэлла нарисовалась, когда Дымов уже заканчивал с завтраком. Ввалилась в столовую, сразу ринулась к столу, даже ещё не усевшись, просто опершись о стул коленкой, ухватила кусок.
– Положи! – резко и чётко произнёс Дымов, она с недоумением уставилась на него.
– Чего?
– Положи на место, – повторил он, прекрасно понимая, что на самом деле раздражение никуда не ушло, не помогло ничто, а просто на время спряталось и сейчас вырвется наружу, как бы Дымов ни старался. Но он и не собирался сдерживаться. – Тебя разве не объясняли самое элементарное? Мама с папой не рассказывали, что такое быть вежливой? Тебе такие слова знакомы: «пожалуйста», «доброе утро»? Или всё, на что тебя хватает, загнать чужую камеру, просадить деньги в клубе и даже угрызений совести при этом не чувствовать? Ещё и жрать за его счёт, как ни в чём не бывало.
Он увидел, как дрогнули губы у Бэллы, но не испытал ни раскаяния, ни жалости. Да потому что её всё равно не пробрало, не почувствовала она себя виноватой. Швырнула в него куском.
– Да подавись! – проорала в ответ, как обычно, без стеснения перемежая нормальные слова матом. – И жрачкой своей, и своей камерой! Засунь их… знаешь куда? Думаешь, если богатый, перед тобой все будут унижаться? Да пошёл ты!
Она отступила на шаг, потом развернулась, зашагала размашисто – из столовой в холл, а оттуда, похоже, прочь из дома. Только дверь входная хлопнула.
Да и… скатертью дорога. Пусть катится. Всё равно такую не изменишь, любые усилия пропадут напрасно. Дашь ей шанс, а она всё равно его просрёт. Да потому что ей ничего и не надо. Ей и так хорошо – страдать дурью и ныть, что кругом все сволочи, не жалеют, не понимают, не входят ситуацию. Хотя обязаны. Таким все всегда обязаны. А вот они никому. Поэтому не дождёшься от них ни «спасибо», ни «пожалуйста».
Девятнадцать ей скоро, совершеннолетняя она. Чтобы пить и по клубам шляться. Он в её возрасте уже работал, сам себя содержал. А она, такая лошадь, которая жрёт за двоих и сильная, как пацан, сидит у бабки на шее. Или вещи в магазине тырит.
Дымов с трудом подавил желание подняться, подойти к окну, посмотреть, куда это чудовище попрётся. То есть… убедиться, что она и правда отвалила, окончательно и безвозвратно. Не просто на улицу выскочила и мечется туда-сюда, пытаясь успокоиться и прийти в себя, или бьёт кулаком в стену, не замечая боли – Дымов обычно так делал – а исчезла за забором, чтобы больше не появляться.