Про кота Бэлла точно не упоминала, только про бабушку и младшую сестру. И, кстати, может, они сейчас и помирятся.
Что там всё плохо и непоправимо, Дымов по-прежнему не верил. Ведь обычно Бэлла говорила «бабушка», а не «бабка», и ни разу ни одной гадости про неё не сказала. Даже про то, что та её выгнала, заявила вполне спокойно, будто и сама считала, что заслужила, что так и надо. Ну вот им и самый подходящий момент вновь наладить отношения, даже если не отменять план с учёбой в Питере.
Хотя без Белки будет скучно – Дымов уже привык, что теперь в доме не один. Но с семьёй ей в любом случае лучше. Тут даже без вариантов. Близкие родные люди или он, случайно встреченный мужик, который неожиданно для самого себя проникся чужой судьбой. Тем более можно помогать и на расстоянии, не обязательно под строгим присмотром.
А если не ждать? Просто взять и уехать? Чтобы уж точно Бэлла осталась дома.
Нет, выглядит как-то не очень. Лучше он всё-таки дождётся, а потом предложит, если вопрос не решится без его участия.
И сколько, интересно, уже времени прошло?
Но Дымов даже посмотреть на часы не успел. Подъездная дверь содрогнулась, как от хорошего пинка, издав гулкий звук, потом распахнулась. Бэлла вылетела наружу, словно… словно разозлённая кошка. Только что шерсть не дыбом. Пнула столб, подпиравший козырёк подъезда, выругалась, и, похоже, не осознавая собственных действий, бездумно рванула куда-то наискосок через двор, даже не вспомнив о существовании Дымова.
Он торопливо выбрался из машины, окликнул её:
– Белка! Ты куда?
Она не услышала. Или нарочно пропустила мимо ушей.
Ну чего на этот-то раз у неё приключилось?
– Белка!
Он двинулся наперерез, но немного не рассчитал, не получилось оказаться на пути, преградить дорогу, только и удалось как раз нагнать сбоку, ухватить за локоть.
– Да что с тобой?
Бэлла резко повернула голову, с вызовом заявила:
– Я не как она.
Дымов недоуменно мотнул головой, поморщился.
– Не понял. Ты о чём?
– Я не такая, – судорожно выдохнув и раздув ноздри, ещё твёрже проговорила Бэлла.
Но яснее ничуть не стало.
– В смысле – не такая?
Она посмотрела яростно, будто он пытался ей возразить, выкрикнула зло:
– Я не такая. Понял? Не такая. – Потом уставилась на его пальцы на своём локте, тряхнула рукой. – Отпусти! Не трогай меня.
Конечно, Дымов не стал её удерживать, и Бэлла, даже до конца не развернувшись, тут же рванула дальше, по-прежнему не глядя, куда её несло. Ещё несколько шагов, и почти упёрлась бы в стену какого-то строения – электрической подстанции, гаража или хозяйственного склада. Или влетела бы в кучу строительного хлама, скопившегося рядом с ним.
Железяки, побитые кирпичи, доски – некоторые просто лежали на земле, некоторые стояли прислонённые к стене. А ещё торчала высокая металлическая бочка, покрытая облупившимися чешуйками грязно-коричневой краски, до которой оставалось буквально метра полтора.
– Да подожди ты! – опять окликнул Бэллу Дымов. – Скажи толком. – Нагнал её, но снова ухватить не решился, просто дотронулся, чтобы она не только услышала слова, но и ощутила, что он рядом. – Белка!
– Что? – она остановилась, развернулась слишком резко и так же резко повторила, почти проорала: – Что? – Сузила глаза, вперилась пронзительным взглядом в Дымова, спросила с каким-то особым отчаянием: – Вот почему… почему она так решила? Почему она всё время говорит, что я буду, как мать. Что всё повторяю за ней. И кончу так же. Я не такая. Не как она. Совсем.
Она сердито дёрнулась, подскочила к бочке, саданула по ней ногой, потом кулаком, повторяя упрямо и зло:
– Я не такая! Не как она! – Бочка отзывалась металлическим грохотом и гулким эхом, и Бэлла продолжала её долбить, по крышке по бокам, кулаками и ногами, выкрикивая: – Не такая! И никогда не буду! Я не стану такой! Никогда!
Дымов не выдержал:
– Белка, прекрати!
Подскочил к ней со спины, обхватил поперёк талии, оттащил от бочки. Далеко не получилось. Потому что почти сразу Бэлла принялась отчаянно вырываться – дёргалась, извивалась, молотила ногами. И орала, конечно:
– Отпусти! Чего тебе надо? Не трогай меня. Да пошёл ты! Отпусти!
И никак не хотела успокаиваться.
Да и понятно. С ним раньше тоже такое бывало, и не раз. Когда тебя рвёт на части, когда хочется всё ломать и крушить, не успокоишься просто усилием воли. Ведь если не выместишь злость и отчаяние на чём-то ещё, сломаешь и разрушишь себя – напьёшься, нарочно начнёшь нарываться, вляпаешься в историю, из которой, возможно, не получится выбраться.
И он разжал руки – отпустил.
Бэлла вырвалась, метнулась прочь, но не сбежала. Опять оказалась возле бочки, пнула изо всех сил. Та наконец не выдержала натиска, опрокинулась, покатилась громыхая, направленная новым пинком. Потом досталось доскам. Тем, что стояли, прислонённые к стене. Бэлла била по ним, расшвыривала в разные стороны и по-прежнему выкрикивала:
– Я не такая. Не как она. – Временами теряя голос, переходя на свистящий шёпот или захлёбываясь от душивших горло спазмов.
А Дымов просто стоял чуть поодаль и смотрел, стиснув зубы, сжав кулаки. Нестерпимо хотелось развернуться и уйти. Ну или хотя бы просто зажмуриться.
Как там говорят? «Сердце кровью обливается»?
Наверное, так и есть. Нечто подобное он сейчас и испытывал. Реально щемило в груди, когда видел и прекрасно понимал, что Белка сейчас ощущала. А он ничем не мог помочь, только переждать – пока она сама не успокоится, пока не выпустит наружу терзавшие её чувства.
Иногда это действительно нужно. И Дымову тоже хотелось – наподдать бочке, с размаху въехать кулаком в холодную несокрушимую стену. Или хотя бы запустить в неё кирпичом.
Бэлла будто услышала его мысли, почувствовала, раскидав доски, нагнулась, подхватил обломок покрупнее, швырнула в стену. Тот ударился со звонким грохотом, сыпанул мелкой оранжевой крошкой, раскололся на части, осыпавшиеся вниз. И Бэлла, видимо, потратив все силы, следом за ним тоже ухнула вниз – сложилась, села корточки, сжалась, обхватила голову руками, продолжая осипло шептать что-то совсем уж неразборчивое, тихонько покачиваясь из стороны в сторону.
– Ну всё, Белка, всё. – Дымов даже не заметил, как оказался возле неё, тоже присел, погладил затылок, напряжённо выгнувшуюся шею с острыми бугорками позвонков. – Конечно, ты не такая. Совсем не такая, – приговаривал он негромко, но убеждённо, успокаивал, как мог, а у самого горло почему-то перехватывало, и приходилось переводить дыхание. – И у тебя всё будет хорошо. Всё хорошо, Белка. Вот увидишь. Не слушай никого. И не надо здесь сидеть. Поднимайся. Поедем отсюда. Слышишь?
Он чуть сильнее сжал её плечо – если не расслышит, так хоть почувствует – и вдруг заметил, что его пальцы оставляют красные следы на светлой футболке.
Кровь? Но сам он точно пораниться нигде не мог, да и пятна тогда бы оказались ярче и чётче. Зато, когда гладил Бэллу по голове, прикасался к её ладоням.
Дымов осторожно обхватил её запястье, потянул к себе. Сначала Бэлла сопротивлялась, потом расслабила руку, и Дымову удалось отвести её от головы, рассмотреть.
Вполне ожидаемо после того, как она, не сдерживаясь, лупила кулаками по бочке, по доскам, по стене. Костяшки пальцев ободраны, кожа свезена, будто по ней прошлись наждаком, ранки кое-где забились грязно-коричневой пылью и сочатся насыщенно-алым.
– Ну, смотри, все руки разбила. В крови.
Он отпустил запястье, перехватил по-другому, за ладошку. Правда ладошку, а не ладонь – не настолько широкую и крупную, вполне девичью. Пальцы даже изящные, если не считать насколько по-боевому потрёпанно они сейчас выглядели.
– Больно же, наверное. – Дымов погладил самые кончики. – И надо обработать. Ну давай, вставай. Белка, ну!
Она сначала просто шевельнулась, будто пробуя, может ли двигаться, потом медленно распрямилась, легонько качнулась – ноги затекли.
– Идём к машине. У меня там аптечка. Перекись, пластырь. Вроде бы всё должно быть.
Нашлись даже влажные салфетки. Бэлла обтёрла руки и теперь сидела в кресле, капала на ссадины перекисью, сосредоченно наблюдала, как та пенится, морщилась, сердито пыхтела и старалась не смотреть на Дымова.
– Держи, – он протянул ей упаковку бактерицидного пластыря.
Бэлла распаковала одну полоску, но толком обернуть её вокруг пальца одной рукой у неё не получилось.
– Давай помогу, – предложил Дымов.
Она шмыгнула носом, глянула мрачновато, но пластырь отдала и руку подставила.
– На какие клеить? На все?
– Не надо на все, – пробормотала насупленно, чуть приподняла безымянный палец. – Вот этот.
Дымов закрутил вокруг него ленточку пластыря. Почти как кольцо, только высоковато и слишком широкое. Такими, наверное, птиц метят.
– Что случилось-то? – поинтересовался он осторожно между делом. – Расскажешь?
Бэлла насупилась ещё сильнее. Дымов подумал, что промолчит, но она опять шмыгнула носом и произнесла, чуть запинаясь и делая паузы:
– Она сказала, что я как мама. Готова с первым встречным. И что всё тем же закончится.
Дымов распаковал очередную полоску пластыря и, оборачивая её очередной палец, коротко глянул исподлобья:
– А ты, что, тоже ширяешься?
– Нет, – возмущённо выдохнула Бэлла, потом опустила ниже голову и всё-таки исправилась: – Ну… то есть… пробовала пару раз. Но не кололась. Просто… вместе со всеми.
– И как?
– Не знаю. Не помню. Я тогда не очень трезвая была.
– Давай другую руку, – распорядился Дымов и, пока возился с очередным пластырем, негромко проговорил: – Я тоже. Пробовал. Пару раз. Идиотом был. Ну и да, вместе со всеми.
Бэлла уставилась недоверчиво и удивлённо.
– А теперь?
– Теперь нет, – твёрдо вывел он, подумал и добавил, не скрывая назидательных ноток: – И не пью. Потому что от этого лучше не становится. Только ещё хуже. Да и есть, чем заняться.