Но Бэллу почти не возмутил нравоучительный тон, она уточнила совершенно серьёзно:
– Ты про работу?
– Да, про работу, – подтвердил Дымов. – Но не только. – И тут же предложил без перехода: – Забинтовать, может?
– Ещё чего! – проворчала Бэлла. – И так нормально. – Развернулась, села прямо, положив ладони на колени. Ну совсем как послушная благовоспитанная девочка. – Лучше поехали.
– Поехали, конечно.
Дымов смял бумажки от пластыря, засунул получившийся комок в бардачок, взялся за руль, и уже по дороге, внезапно вспомнив, спросил:
– А почему «Рыжая»? Ну, те парни тебя так назвали. Потому что Белка?
Бэлла критично скривила губы и поучительно пояснила:
– Потому что фамилия Рыжникова.
Глава 19
Никакие документы она естественно не забрала, и на следующий день Дымов отправился за ними сам, один. Даже не столько за документами, сколько… ну, наверное, объяснить, заступиться, узнать, что это вообще за бабка. Может, он напрасно считал её адекватной?
Дом и подъезд он запомнил, а вот номера квартиры не знал, но даже не парился, уверен был, что разберётся на месте – да хоть позвонит в первую попавшуюся дверь и спросит. Или у кого-нибудь во дворе. Но во дворе, как ни странно, оказалось пусто, и Дымов направился прямиком к подъезду.
Даже несмотря на расположенный рядом пульт домофона, дверь оказалась немного приоткрыта. То ли доводчик плохо работал, то ли ей что-то мешало, поэтому Дымов без труда попал внутрь.
В «предбаннике» царил полумрак, ну и запашок стоял так себе – тянуло пылью и сыростью, словно из подвала. Дымов легко преодолел короткий лестничный пролёт, оказался на площадке первого этажа, на которую выходило четыре двери. Он подошёл, не выбирая, к самой первой, но даже не успел протянуть руку к звонку.
Где-то наверху громко хлопнуло, потом зазвенели ключи, а через несколько секунд раздались шаги. Тогда и он двинулся по лестнице, только наверх, а не вниз, навстречу тому неизвестному, который оказался пожилой женщиной, такой, вполне типичной. Образ, не меняющийся десятилетиями. Во времена его детства тоже подобные были.
Она со въедливым любопытством уставилась на Дымова.
– Добрый день, – произнёс он. – А Рыжниковы в какой квартире живут?
Тётка даже не спросила, зачем ему, ответила с непонятной многозначительностью, жеманно покачивая головой:
– В пятьдесят третьей. – И тут же поинтересовалась, или отчасти констатировала: – Снова Бэлка чего натворила? И опять бабке за неё придётся грехи замаливать.
Она даже приостановилась, надеясь послушать интересную историю и, возможно, даже обсудить, но Дымов выдал ей вежливое «спасибо» и двинулся дальше, потому что на площадке второго этажа номера квартир начинались с «сорок». А «пятьдесят три» – это наверняка четвёртый.
То есть точно четвёртый.
Дымов затормозил перед нужной дверью, нажал на кнопку звонка. Если дома никого не окажется, он приедет в другой раз. Но кто-то там точно был.
Замок щёлкнул, дверь открылась.
– Здрасьте! – выдал Дымов на автомате, наткнувшись на вопросительный сосредоточенный взгляд.
Совсем не бабушка – божий одуванчик. Высокая, статная, если понадобится, тоже даст по шее. И Дымова, она, похоже, узнала. Скорее всего, в прошлый раз видела из окна.
– Здравствуйте, – отозвалась не слишком приветливо. – А вы-то зачем явились? – Посмотрела одновременно и осуждающе, и недоумённо.
– Поговорить, – невозмутимо пояснил он. – То есть объяснить. Вы зря подумали, что… она со мной спит. Ради денег или чего-то ещё. У меня даже мыслей таких не было. Чтобы с ней…
Бабушка не стала дослушивать, перебила, ещё шире открыла дверь.
– Проходите. Чего здесь-то? – А когда он переступил через порог и опять остановился, махнула рукой в нужном направлении: – Пойдёмте на кухню. – И уже там указала на стол: – Садитесь. Чай будете?
– Нет, спасибо, – Дымов мотнул головой, устроился на табурете.
Она тоже села, упёрлась локтем в столешницу, опять глянула вопросительно и по-прежнему не слишком приветливо, а в глазах – не жёлтых, а просто светло коричневых – легко читалось «Ну давайте, говорите. Чего вы там собирались?»
– Вы зря ей сказали, что она как мать.
На бабушкином лице мгновенно возникло выражение неприкрытой неприязни и обиды.
– Да ничего я такого не говорила! – возмущённо воскликнула она, нахмурилась, но, совсем как Бэлла, через паузу поправилась: – Ну, то есть, сказала «Смотри, Бэлла. Думай, что делаешь. А то закончишь, как мать». И она психанула. – Бабушка упрямо поджала губы, потом продолжила с напором: – Но как мне ещё в её дурную башку вдолбить, что нельзя так, что до добра не доведут эти пьянки-гулянки-драки. – И вдруг произнесла с негодующим вызовом: – Я уже дочь похоронила. Что ж мне теперь и внучку хоронить? А со стороны-то, конечно, легко судить.
Дымов почувствовал себя виноватым. Да, действительно, не ему наставлять и оценивать, особенно настолько категорично. Кто знает, как бы сам на её месте справился. Но только ведь он не совсем со стороны.
Его родителям тоже постоянно не до него было. И ведь не заявишь, что слишком заняты, много работают или там постоянно в разъездах. Просто он им нахрен не сдался. И у него их тоже больше нет – уже порядочное время. Хотя, если честно, он даже подумывал иногда, в детстве, неприкаянно болтаясь по улице, не важно, в мороз, в дождь, и жадно поглядывая на витрины продуктовых ларьков и магазинов – уж лучше бы они сдохли. А в интернате по крайней мере кормят по расписанию, три раза в день, и шмотки нормальные выдают.
Но ничего говорить он не стал: ни возражать, ни извиняться, ни оправдываться. А Бэллина бабушка, похоже, сама смутилась, что слишком резко всё ему высказала, ещё и пожаловалась, и она опять предложила, вполне так душевно:
– Может, всё-таки налить чаю?
И на этот раз Дымов согласился:
– Ну, хорошо, давайте.
Бабушка поднялась, достала их шкафчика две большие чашки, налила в них чай, потом перенесла на стол, ещё и вазочку выставила, с конфетами и печеньем. Потом опять села, взяла одну конфету, но толком так и не развернула, просто вертела в руках, теребила фантик, пока говорила.
– Да Бэллу тоже можно понять. Как тут хорошей быть, когда отец – не пойми кто, а родная мать в детдом сдала. С ней часто случается, когда разговоры о матери заходят. То сама её ругает, винит, а то вот так вот взрывается. – Бабушка всё-таки развернула конфету, но не стала есть, положила перед собой на стол, глянула на Дымова прямо. – Она тоже говорила, что у вас с ней ничего нет. Но тогда уж совсем неясно, зачем она вам. На что рассчитываете?
– Помочь, – совсем коротко выдал он, а бабушка усмехнулась с недоверием.
– С чего бы?
– Потому что она мне тоже помогла, – пояснил Дымов. – Если бы она, мне тут не слабо наваляли бы.
Бабушка качнула головой, констатировала с осуждающим пониманием:
– Опять драку устроила.
– Не устроила, – поправил её Дымов, но она и дослушивать не стала.
– Ну влезла. Какая разница? Вот же неймётся бестолочи! Мало прежних неприятностей?
Ну, с этой позиции, может, и не стоило вмешиваться, только вот у Дымова ситуация другая. Если бы не эта «бестолочь», ему бы реально не поздоровилось. Поэтому тут не промолчал, закончил мысль.
– А потом я предложил её на машине до дома подбросить, а она сказала, что ей жить негде. Что вы её из дома выгнали.
– Ну, выгнала, да! – без смущения призналась бабушка и принялась рассказывать, одновременно и оправдываясь, и с расчётом на понимание: – Думала, на неё хоть это подействует. Опять ведь явилась чуть тёплая. А когда отоспалась, я ей и пообещала, что больше в таком виде в квартиру не пущу. Пусть вон на коврике под дверью спит, как настоящая пьяница. Ещё и сестрёнке какой пример. И что денег от меня больше не получит. Вот она как всегда и завелась. Заорала, что и без нас обойдётся. Раз она никому не нужна, то и мы ей не нужны. Нет у неё никого. И сама ушла. – Бабушка вздохнула, ухватила чашку, поднесла ко рту, отхлебнула чая. – Я думала, погуляет, перебесится и придёт, а она и правда не являлась несколько дней. Но знакомые её видели. И Кристина сказала, что с ней разговаривала, звала домой, но Бэлла заявила, что у неё всё в порядке и возвращаться не собирается. Да я и сама видела. Один раз издалека. Хотела подойти, не успела. А вчера вот явилась. Точнее, прикатила на машине. С вами. – Она сделала очередную паузу, опять отхлебнула чай, а затем заключила с вызовом: – А что обычно в таких случаях думают? Взрослый мужик нашёл себе глупую бесприютную девчонку, чтобы она ему вместо игрушки и никуда не делась. Потому что некуда, а сытой жизни хочется. И побрякушек всяких.
Дымов озадаченно вскинул брови.
– Бэлле? Побрякушек?
– Ну а кто её знает, – бабушка развела руками. – Других наслушалась, нагляделась. Она ведь на самом деле доверчивая, бесхитростная. У неё и мать такая была, готовая поверить случайному встречному. – Она опять вздохнула. – Вы же знаете про неё?
– Немного, – кивнул Дымов. – Как Бэлла появилась.
Бабушка опустила взгляд, какое-то время молча смотрела на столешницу.
– А я даже и подумать не могла. А сама Анжелика долго ничего не рассказывала. Даже когда про беременность стало ясно. Ну я и решила, что у них там на самом деле такая любовь. Он ведь её замуж звал, всё как полагается. И ко мне приходил, чтобы я её уговорила. И выйти за него, и аборт не делать. Клялся, что любит, и даже рад, что она забеременела, и что ребёночек родится.
Она опять ухватилась за конфетный фантик, не осознавая движений, скомкала его, затем опять расправила.
– Видимо, опасался, что мы можем в полицию на него заявить. Анжелика же ещё несовершеннолетняя была. А тут вроде он не отказывается. Ни от брака, ни от ребёнка. Тем более, если она родит и будет с ребёнком сидеть – куда от него денется? Он ведь правда за ней бегал, обхаживал, подарки дарил. Назойливый такой, упёртый, не переубедишь, не свернёшь. И по его-то словам, всё прекрасно у них было. А Анжелика, дурочка, молчала, не решалась мне правду рассказать. И как всё случилось, и что после такого ей видеть его противно, что она его даже боится. Типа стыдно ей было, стеснялась. А ещё думала, я ей скажу мол «Сама виновата» и действительно заставлю замуж выйти. Поэтому просто взяла и с