Я поморщилась. Пир — опять нажр… эхм, напьются, как… хм… (Но правда — большинство — здесь так и делает. Включая короля). А потом будут совать масляные ручки и щипаться.
— Не бойся, Катрин, — улыбнулся Эдвард, точно прочитав мои мысли. — Я за тобой присмотрю.
— Угу, — хмыкнула я.
— Но Святой Престол на тебя теперь молиться готов, — мечтательно вздохнул Эд. — Молодец.
— А что я? Я ничего, — отозвалась я. — Оно само.
Ален со своего угла кинул на меня красноречивый взгляд, точно намекая, что он-то видел, как “оно само”. Но как обычно промолчал.
Забегая вперёд: Святой Престол на меня не просто молился — на руках носил. Кстати, были у некоторых там предложения руку мне отрубить и на бархатную подушечку возложить. Всё лучше, чем сажать туда здоровенную девицу вроде меня. Слава богу, их Папа оказался не настолько того… Правда, спорили ещё — как раз тогда, во Фрэсне — что будет, когда я перестану быть девственницей. Ну, после нашей с Эдом свадьбы. Но решили, что на Грааль это повлиять не должно (кошмар, а, и как им в голову пришло?). Потом (уже сильно потом) мне пришлось этот их Святой Престол посетить, проехаться по всем королевствам в сопровождении клириков, отстоять на видном месте в храмах кучу церемоний и служб, где к моей руке прикладывались толпы средневековых, немытых… Зато после моя рука (и я) были признаны святыми и нас очень уважали и боялись тронуть (ибо все тут боятся идти против Церкви). Ну, почти все (потому что эта татуировка так и не научилась отводить от меня арбалетные болты).
Но это потом. А пока Эдвард играл на флейте, сидя у камина, а я слушала, лёжа на полу, на шкуре, подперев щёку кулачком. А Ален, всё-таки выбравшийся из тени, закутанный в мои накидки, сидел на подоконнике и смотрел на падающий снаружи снег.
И нам было хорошо и спокойно.
По крайней мере, мне.
***
Пир проходил именно так, как я и представляла. Душно, сено под ногами вперемешку с костями, на мне — богатое прямо-таки сверх меры (Эдвард же выбирал) блио, уложенные в сеточку-косичку волосы (теперь мне их каждый вечер смазывали чем-то травяным, чтобы росли быстрее), драгоценности, которые с непривычки-то и не поднимешь. Я, конечно же, с непривычки. Потому, когда дело дошло до танца, я поняла, что лежащий на столе свин пошёл мне явно не в тот желудок.
Эдвард как назло двигался спокойно и легко, как будто не выпивал только что с каким-то королём, горячо споря о чём-то на незнакомом языке.
Танцевали мы одни, остальные смотрели. Поэтому, когда я в третий раз споткнулась на пустом месте, Эдвард тихо спросил: “Катрин, всё хорошо? Мы можем уйти”. Ага, когда все эти в коронах глазеют.
Я пропыхтела что-то успокаивающее и неуклюже споткнулась в четвёртый раз — но теперь уже с размахом, налетев на кого-то из рыцарей охраны, подняв ворох соломы, и толкнув лютниста.
В общем, желание провалиться сквозь землю, а точнее оказаться как можно дальше отсюда, было понятно.
Эдвард меня подхватить не успел. Так, заваливаясь на пол и уже представляя, как вся эта коронованная толпа начнёт надо мной гоготать, я закрыла глаза…
…а открыла, скатившись с дивана в моей квартире.
Честно — секунду я просто радовалась. Тихо, пусто, темно, никто меня не видит настоящее счастье.
Потом до меня дошло, и я вскочила (ощущая себя так, будто лично умяла свина с яблоком, предшественника свина-со-стола).
Начинается…
Я бестолково заметалась по комнате, представляя себе всевозможные ужасы — Эдвард там, незнакомый метаморф (конечно, враг), меня перенёсший — тоже там. Я тут, а, может, я тут и не одна. А если… А вдруг… О, боже, а что если…
Потом — случайно кивнула взгляд — до меня дошло, почему в комнате темно, а я всё вижу. Моя рука с татуировкой светилась. Ярко.
Я пялилась на неё, пока не услышала взволнованное:
— Катрин?!
Ален, тяжело дыша, схватил меня за плечи.
— Ты в порядке? Что происходит? Ты… — и, тоже уставившись на мою руку, замер. — С ума сойти…
Ага…
***
— То есть я теперь могу переноситься из мира в мир аки метаморф. То есть ты.
— Ну, — задумался Ален, выпивая уже вторую кружку чая. — А ты что сейчас чувствуешь?
Я прислушалась к себе.
— Ничего.
— Значит, лучше, чем метаморф. Я вот смертельно устал — от одного портала. Так, Катрин… А ты можешь отправить меня обратно?
— Э-э-э…
— Потому что кто-то должен сообщить твоему принцу, что с тобой всё в порядке. Когда я узнал, что ты исчезла, он грозился стереть с лица земли и Святой Престол, и, если надо, ещё что-нибудь — пока ему тебя не вернут.
— О… — только и смогла сказать я.
— Так что попытайся, — подытожил Ален. — Но сначала напиши ему что-нибудь. Ну, что ты в порядке и всё такое. А то он и меня сотрёт. Он требовал, чтобы я его к тебе перенёс, но меня на двоих человек не хватило — мне же ещё пришлось тебя искать, кто ж знал, куда ты отправилась.
Я молча порылась в лежащей рядом на стуле сумке, не нашла ничего лучше “Космополитена”, выдрала оттуда лист с фотороботом Эда и накарябала на нём пару слов “жива-здорова-не трогай Алена-останусь ненадолго-буду объясняться с родителями”.
Мальчишка хмыкнул, взял свёрнутый лист покрепче и предупредил:
— Только ты почётче желай, чтоб меня невесть куда не зане…
Исчез он раньше, чем договорил.
Моя рука снова светилась, так что, надеюсь, невесть куда его не занесло.
Но, чёрт возьми, я вообще не понимаю логики этой магии!
***
Я осталась у себя дожидаться родителей. За Эдварда и Алена можно было больше не волноваться — Эду я о том, что задержусь, написала (всё равно Алена бы потом просила, чтобы отправил). А вот исключение из университета, которое я навоображала, пришлось временно отсрочить. Не знаю, что делать со временем, как научиться попадать точно, куда я хочу — но я научусь. Тогда, если я просто уйду от родителей… хм… жить к незнакомому им парню, они побурчат, но поймут. Я же современная девушка и уже взрослая. А вот если я ещё и из университета уйду… Мама тогда найдёт меня даже во Фрэсне, и ей будет всё равно, что я там будущая королева.
Так что я кое-как готовилась к сессии, навёрстывая упущенное. А заодно и приходила в порядок.
В Москве вовсю царило лето, и мы предсказуемо задыхались от жары на занятиях — когда бы наш универ разжился кондиционерами… Таня — как обычно — пыталась затащить меня на вечеринки к друзьям друзей друзей. Не понимаю, как у неё получается с таким образом жизни учиться лучше меня? Я как раз в последние недели семестра (в попытке подсластить родителям пилюлю) решила сдать сессию без троек. Очуметь! О стольких несданных контрольных и зачётах мне никто ничего не говорил! А уж сколько учить пришлось… Одна поблажка — история языка теперь шла на ура. На уровне инстинкта, как говорила преподавательница, потому что правил я как не знала, так и не знала, но читала и говорила лучше неё (ха, с моей-то практикой). Однако на теор. фонетикие и теор. грамматике мне это нисколько жизнь не облегчило.
— Но надо признать, ты наконец-то взялась за ум, Катерина, — надменно сказали мне в деканате, где я клянчила очередную пересдачу зачёта. — Что, родители наконец-то тебе объяснили…
Я не стала дожидаться продолжения, чего мне там объяснили родители. Девицы из деканата и так таращились на мой живот пристальней, чем хотелось бы — наверняка после моего ухода начнут делать ставки, когда я приду за академом. Очевидно на их практике такие блондинки, как я, берутся за ум только в одном случае…
Я перебила и, извинившись, поинтересовалась, а можно мне записаться на какие-нибудь кружки-лекции-курсы по экономике и всемирной истории, а ещё по международным отношениям и политологии. И если можно, сколько это будет стоить.
В деканате наступила долгая тишина. Потом куратор осторожно поинтересовалась, не решила ли я сменить будущую профессию, и знают ли родители. Я ответила, что от профессии я в восторге (ну нафиг менять факультет, когда проучилась целых два семестра? Да и на что?), но просто так, для общего развития ощущаю нестерпимое желание позаниматься экономикой и политологией. Вот вдруг возникла у меня такая потребность.
Подозреваю, хихикало над моей “потребностью” потом полдеканата, а остальная половина вертела пальцем у виска, но мне не только дали разрешение на все пересдачи, но и рассказали, как совместить расписание с экономическими курсами.
А что мне остаётся делать? Придётся хоть немного подтянуться в “общем развитии”, а то эти фрэснийские интриганы меня, как дуру, вокруг пальца обведут, а Эдварду придётся меня выручать. В перспективе. Ну, и чтобы совсем дурочкой с будущим фрэснийским королём не быть. А то любовь любовью, а политика — она такая…
Но я погибну от этих книжек, точно!
Экзамены пролетели за подготовкой и бессонными ночами. Немного отдохнуть удалось перед историей языка, по ней у меня чуть не автомат выходил — преподавательница всё восклицала про чудо, впервые на её практике, и так далее. Да пусть говорит, что хочет, но поставит мне уже “отл.”. После того, как надо мной глумились на теории грамматики, я это просто заслужила!
Традиционно отмечать закрытие сессии собирались в “Кофе-хаусе”. Ну вот, конец июня, лето, зелень, духота, вываливаемся мы из дверей альма матер. Половина группы бурно радуется, половина материт преподшу. Танька кричит мне на ухо, что “Воа! Мы круты, мы сдали без троек!”.
А я замечаю в переулке за оградой белую Ломбарджини, из бокового опущенного стекла которой на меня глядит до боли знакомая кошачья морда.
***
Эдвард в белом классическом костюме (жутко дорогом даже на вид) подошёл к нашей притихшей группе и снял солнцезащитные очки в пол-лица.
— Bonjour, — улыбнулся, демонстрируя чистейшую фонетику носителя языка.
Дождавшись эффекта (в виде выпученных глаз и открытых ртов сокурсниц), взял меня за руку и, грациозно поклонившись, поцеловал пальцы.
У стоящей рядом Тани с шумом упала на дорогу сумочка. Но этого, похоже, никто не заметил.