– Они ушли, – сказал аутопсист наконец, и из-под секционного стола, откинув свисавшую пологом простынь, выбрался Джаспер Доу.
– Теперь вы мне верите, доктор Горрин? – спросил он. – Эти болваны даже не удосужились узнать у паровозников про багаж профессора! Зря вы им все так подробно рассказали.
– Вы ведь понимаете, мастер Джаспер, – угрюмо проговорил аутопсист, – что я не мог скрывать детали вскрытия от полиции? К тому же, я все это рассказывал скорее вам, чем им. Надеюсь, вы обратили на это внимание.
– Конечно, доктор, – сказал Джаспер. – Я непременно сообщу все дядюшке.
Доктор Горрин подошел к мальчику и снова приложил два своих ледяных пальца к его шее, нащупывая пульс.
– Ой, доктор! – рассмеялся Джаспер. – Все со мной в порядке. Инфлюэнца давно прошла.
– Инфлюэнца? Доктор Доу так сказал? В смысле, – он замялся, – вы ею болели в своей поездке?
– Ну да.
– Я очень рад вас видеть, мастер Джаспер. – Доктор Горрин опустил взгляд. – Как я уже сказал вам перед появлением господ констеблей, я полагал, что вы… переехали к своей бабушке навсегда.
«Ну вот, снова, – подумал Джаспер. – Это точно дядюшка! И зачем он им всем такое наплел?»
– Что вы, доктор! – воскликнул мальчик. – Как бы я смог оставить дядюшку здесь одного? Он бы точно пропал без меня.
– Так и есть. – Коронер взял себя в руки, вытащил монокль из глаза и, повернувшись к покойнику, принялся протирать стеклышко платком. – Я надеюсь, доктор Доу отыщет это существо, раз наши доблестные служители закона решили расставить приоритеты иначе.
– Дядюшка сейчас как раз занят поиском существа. Уверен, он уже допрашивает Вамбу.
– Вамбу?
– Туземца с болотной лихорадкой.
Коронер кивнул.
– Будем надеяться, предмет, который был вшит под подкладку профессорского пиджака, поможет вам в расследовании, мастер Джаспер. Я так удивлен, что доктор Доу участвует во всем этом, так удивлен! Я полагал, что хорошо его знаю – и как ему удавалось скрывать от меня свой дух авантюризма?!
– Да уж, – хмыкнул Джаспер и опустил взгляд на продолговатый испещренный насечками бордовый цилиндр, который он все это время сжимал в руке. – Надеюсь, дядюшка и мистер Келпи отыщут вторую половину.
Предмет, который мальчик обнаружил под подкладкой пиджака профессора Руффуса, оказался половинкой записывающего фонографического цилиндра. Было очевидно, что цилиндр разделили намеренно. Зачем? Это еще предстояло выяснить. Джаспер полагал, это сделано, чтобы какие-то важные сведения не достались тем таинственным людям в черном, которые влезли в квартиру профессора и перерыли багаж: кто знает, вдруг они искали именно этот цилиндр?
Доктор Горрин не удержался и еще раз проверил пульс мальчика.
– Ай-ай-ай! – со смехом возопил Джаспер. – Ледяные пальцы! Ледяные пальцы!
После чего попрощался с коронером и убежал.
Доктор Горрин еще какое-то время задумчиво глядел ему вслед, затем вправил обратно в глаз свой монокль и, сунув нос в багровеющую грудину покойника, забормотал:
– Так, что тут у нас?.. Что тут у нас?..
***
«Меблированные комнаты Жубера» представляли собой весьма непритязательное место – слишком гаденькое даже по меркам Габена. Здание, в котором они располагались, находилось в двух шагах от вокзала и было битком набито приезжими. Жилье здесь считалось очень дешевым, но условия… что ж, сами стены буквально делали все возможное, чтобы стать последним пристанищем всякого, кто решит здесь поселиться.
Бедняки, безработные актеры и иммигранты – каждый приволок с собой свой особый уклад жизни. В темных коридорчиках смешались не только различные языки, но еще и болезни, как местные, так и привезенные из различных стран. Под крышей меблированных комнат эти болезни цвели, сплетались в узел и в итоге превращались в нечто неузнаваемое. И если маленькая девочка, сидящая на ступенях деревянной лестницы и прижимающая к груди облезлого, явно выброшенного кем-то на помойку плюшевого медведя, болела чахоткой, то чем болел скелетообразный субъект с зеленой кожей, на котором жилетка, рубаха и брюки висели, будто на вешалке, доктор Доу сходу определить не мог. Но это несомненно было нечто весьма зловредное, так как мужчина громко кашлял и сплевывал прямо на лестницу зеленоватую слизь.
Кашель доносился отовсюду: снизу, сверху, из-за стен. Им здесь пропиталось буквально все. Стены тонкие – постараться, и пальцем можно проткнуть. Все слышно: детский плач, ругань, кто-то кому-то разбивает голову тяжелым чайником. Теснота неимоверная – в каждой комнатке жило сразу несколько человек, а в некоторых их число и вовсе доходило до дюжины.
– Сам он не платит за свой угол. Все оплачивал тот мертвый господин из газет, – пропыхтел невероятно толстый мужчина, медленно поднимающийся по ступеням перед доктором Доу и мистером Келпи. Это был сам Жильбер Жубер, хозяин «Меблированных комнат Жубера».
Стоило постояльцам только услышать его рокочущий голос, как они сразу же начинали прятаться, словно мыши при появлении кота. Захлопали двери, наверху кто-то кричал, предупреждая прочих: «Он идет! Он идет!»
Лестница пронизывала весь дом, словно кишка, и выглядела схожим образом. На ступенях в ржавом свете редких ламп влажно поблескивали склизкие потеки, по стенам ползали всевозможные паразиты, начиная с вездесущих клопов и заканчивая тварями, которых Натаниэль Доу не узнавал.
– Когда оплату внесли в последний раз? – спросил доктор.
– Э-э-э… еще до того, как этот гуталинщик исчез, – ответил господин Жубер. – Но комната была оплачена, и, когда он вернулся, я его не трогал. После утреннего сообщения в газете я уж собирался пойти и выставить его вон: ясно же, что можно не ждать ни пенни от этого нищего чужака. И тут вы пожаловали…
– Он вернулся сегодня, так? Появился впервые после долгого отсутствия?
– Так и есть – заявился, будто его тут ждали, – перемежая слова натужными хрипами, сообщил господин Жубер. – Засел на чердаке и носу не кажет – боится, видать, что выпру его, как увижу.
– Вы не знаете, были у него какие-либо посетители?
– Да кому он нужен, навещать его? Да и не слежу я особо. Народу здесь тьма-тьмущая, жильцы постоянно меняются. Вот вчера только выселилось двадцать два человека, так сегодня еще три десятка на их место вселилось. Мой милый клоповничек…
Доктор Доу и мистер Келпи обменялись угрюмыми взглядами. Впрочем, господин Жубер не преувеличивал: самый настоящий «клоповник». Комнатки в этом доме были буквально повсюду – без карты не разобраться: многие двери выходили не только на лестничные площадки, но и на сами лестницы, а двери антресольных этажей размещались вторым ярусом прямо над нижними, и к ним вели лесенки со ступенями-скобами.
– Тэмзин, выметайся! – рявкнул господин Жубер, завидев знакомую тень, шмыгнувшую за одну из таких дверей. Хозяин походя стукнул в нее кулаком. – Нет оплаты – нет комнаты! Не заставляй меня в третий раз тебе повторять! Пошел вон! Собирай манатки и катись отсюда! – Он полуобернулся к посетителям и пояснил: – Все эти крысы сюда суются перед шквалом – боятся оставаться на улице.
Господин Жубер являлся личностью настолько отвратительной, что даже следующему за ним хладнокровному доктору Доу, было трудно не морщиться. Прямо перед глазами доктора лоснился и покачивался затылок в несколько этажей складок, по которым стекал пот, редкие седые волоски влипли в кожу. Бордовый вельветовый костюм едва удерживал все телеса господина Жубера вместе, при этом его безразмерные брюки и жилет местами словно проржавели – так казалось из-за покрывавших одежду тут и там бурых пятен.
– Вы будете платить за этого гуталинщика? – задал господин Жубер наиболее интересующий его вопрос. – Или я стаскиваю его с лестницы вниз прямо сейчас!
– Не нужно! – воскликнул мистер Келпи. – Конечно, я заплачу…
– Вот и славненько… вот и славненько, – проговорил господин Жубер.
Комната, в которой обретался Вамба, располагалась под самой крышей. И несмотря на то, что изначально это помещение не было жилым, сейчас здесь ютилось не меньше двух десятков человек. Они нашли себе приют среди множества труб, кто-то устроился на горячем паропроводе, кто-то залег под ним. Чердак состоял из мелких «комнаток», или попросту закутков в несколько футов каждый, разделенных между собой грязными полосатыми простынями на натянутых веревках. Коптили переносные печки – под крышей все было затянуто дымом, в котором проглядывали рыжие пятна ламп и свечей. Ужасно воняло протухшей рыбой, немытыми телами и керосином.
Штормовая тревога на эдакой верхотуре была намного слышнее, чем внизу. Жильцы чердака явно не понимали, что она значит, но, тем не менее, вздрагивали и принимались трястись от страха, подвывая ей в такт каждый раз, когда она раздавалась.
Вамба обнаружился в дальнем от двери углу. Сидел на грубом лежаке, чесался-скребся и, испуганно задрав голову, вглядывался в темноту под крышей, словно пытался отыскать место, откуда звучит сирена.
Доктору Доу предстал смуглый сильно сгорбленный человек с покатой головой, поросшей короткими и очень густыми черными волосами. Одет Вамба был в темно-коричневый костюм-тройку, видно, купленный у старьёвщика. Пиджак висел на гвоздике над лежаком.
Когда посетители подошли, туземец опустил голову. Появившийся в его глазах при одном взгляде на господина Жубера страх переменился на надежду, стоило ему увидеть помощника главы кафедры Лепидоптерологии.
– Мистер… мистер Келпи…
У Вамбы был весьма необычный акцент. Он говорил так, будто набрал в рот воды и боялся ее расплескать.
– Здравствуй, Вамба, – кивнул мистер Келпи.
– Вы прийти сюда, чтобы… – начал было туземец из Кейкута, после чего прервал себя. – Зачем вы сюда прийти, мистер Келпи?
Вамба с подозрением уставился на доктора Доу и с еще большим подозрением и зарождающимся ужасом – на его черный кожаный саквояж. Кажется, он решил, что его пришли усыплять, как больную собаку.
– Вы не оставите нас? – Доктор повернулся к господину Жуберу, и тот, безразлично махнув жирной рукой, покинул чердак, по пути пнув какого-то старика ногой: «Я помню о тебе, Макли!»