– Я тоже не ожидала вас здесь увидеть, миссис Гриззелоу, – ответила Марго. – Не знала, что в городском зоосаду сегодня выходной и страусов отпустили погулять.
Миссис Гриззелоу и ее спутницы гневно заворковали, одна из дам так возмутилась, что нечаянно стукнула себя по лицу веером, которым до того обмахивалась.
– Каков сынок, такова и мамаша! – воскликнула миссис Гриззелоу. – Пойдемте, дамы. Нас ждет чаепитие и партия в бридж. В таком замечательном месте, где пахнет уж всяко получше, чем здесь!
Поджав губы, миссис Гриззелоу и ее спутницы сели в ожидавший их экипаж, и, как только дверцы за ними закрылись, тот тронулся в путь. Далеко, впрочем, он не проехал. Сделав разворот, экипаж подкатил к зданию на противоположной от школы стороне улицы, и все три дамы вышли на тротуар.
Миссис Гриззелоу с гордым видом повернулась к Марго и важно кивнула на вывеску «Трюмо мадам Деманш. Клуб для благородных дам» с намеком, что, мол, таких, как миссис Мортон, туда и на порог не пустят. После чего вся троица, по очереди стукнув по голове сложенными веерами открывшего им двери автоматона, отправилась пить чай и играть в карты.
Улица у школы опустела. Марго, быстро позабыв о различных высокомерных личностях, стояла и глядела на окна – пыталась угадать, за каким из них сейчас Калеб. Ей было страшно… ее сын сейчас там совсем один. Школа и в обычное время – довольно неприятное место, но сейчас…
«Он справится… – насильно успокоила себя Марго. – Не думать о плохом… Уроки продлятся не так уж и долго, а я тем временем порадую его чем-нибудь вкусным… загляну в кондитерскую, куплю конфет “Бонибон” – он их так любит… любил…»
Марго почувствовала, как к глазам подкатывают слезы, достала платок из-за отворота манжеты и, всхлипывая, направилась вниз по улице, в сторону дома.
Черный комок на крыше здания напротив, замерев на карнизе, глядел ей вслед.
Школьный двор с трех сторон был обнесен угрюмыми кирпичными стенами учебного здания, а с четвертой перегорожен высокой кованой оградой. По двору, напоминая больших унылых жаб в мире, где не осталось ни одной мухи, бродили дети в клетчатой темно-зеленой школьной форме. Понурые, не в силах сбросить с себя пристальные строгие взгляды, они были похожи на заключенных в тюрьме.
У ведущей во двор двери застыла сутулая фигура мистера Споллвуда, учителя манер и воспитания, которого, судя по его выражению лица, сейчас жутко пытали, – он ненавидел это место. В руках мистер Споллвуд держал шумомер с датчиком и следил, чтобы стоявший во дворе гул не достигал регламентированного школьными правилами предела детского шума. В глазах-окнах здания школы виднелись серые фигуры других учителей, неотрывно глядящих на двор: пусть сейчас и была большая перемена, дети не должны чувствовать себя слишком веселыми и радостными, ведь «радость – это прямая дорога к нарушению правил» – так считал Горнон Гокби, господин школьный директор.
По углам двора сиротливо жались оставшиеся от шквала клочья тумана – за прошедшие дни они так до конца и не развеялись. Кто-то из детей запускал в клочья руки и, с опаской оглядываясь на мистера Споллвуда, ел их. Больше от скуки и любопытства, чем от голода.
Калеб Мортон сидел отдельно от других на качелях в паре ярдов от решетки ограды – в паре ярдов от огромного шумного мира взрослых.
Уныло скрипели натянутые цепи. Мальчик покачивался совсем чуть-чуть, не отрывая ног от земли. Прочие дети глядели на него исподлобья, перешептывались, но, когда он смотрел на них в ответ, тут же отворачивались. Если бы учителя не били их по рукам указками, они непременно тыкали бы в него пальцами.
То, что с ним что-то произошло, ни для кого не было тайной. Когда Калеб вернулся в школу, его прежние друзья, Эмили, Фред и Картавый Суили, сделали вид, что незнакомы с ним. Признаться, у него и не было особого желания поддерживать общение как с ними, так и с кем бы то ни было вообще. Он говорил с трудом и, когда отвечал на какой-нибудь заданный учителем вопрос, выдавал слова коротко, отрывисто, с тяжелым придыханием. А еще он отчаянно заикался, отчего другие дети смеялись.
Ученикам было запрещено каким-либо образом привлекать внимание к случившемуся или поднимать эту тему, но, разумеется, несмотря на все запреты, какие только истории не ходили по школьным коридорам, а с ударом колокола, знаменующим начало большой перемены, эти истории выскользнули и во двор.
Старые друзья во что-то играли, лениво болтали о том, как тяжело учиться, а еще о том, что хочется поскорее вернуться домой. Картавый Суили хвастался новой игрушкой…
После всего, что произошло, Калеба не интересовали игрушки, игры и тому подобное. Ничто не приносило ему радости – откуда-то он знал, что больше никогда не сможет улыбаться. Впрочем, ему и не хотелось.
Так он и сидел первые десять минут перемены, думал о произошедшем, думал обо всем плохом, что еще случится впереди, когда вдруг почувствовал, что кто-то стоит у ограды со стороны улицы. Он обернулся и увидел… его.
Это был высокий худой человек в двууголке и длинном пальто. Лицо его скрывалось за белой носатой маской, а вокруг шеи был обмотан длинный красный шарф.
– Эй, мальчик, подойди-ка сюда, – негромко позвал незнакомец.
Калеб огляделся по сторонам. Другие дети совершенно о нем позабыли и занимались своими никому не нужными делами. Мистер Споллвуд, как обычно, мечтал об аэробомбе, которая просто обязана была вот-вот рухнуть прямо в центр этого двора. Всем было все равно. Мама часто твердила Калебу, что ни в коем случае нельзя заговаривать с незнакомцами, но все же что-то подтолкнуло его, он встал с качелей и подошел к ограде…
Вблизи незнакомец казался еще более высоким и тощим. В руках он держал трость.
Незнакомец заговорил. Все началось с вопроса, а затем переросло в целый монолог – человек в маске что-то спрашивал, уточнял, Калеб ему что-то отвечал. Речь была о чем-то настолько странном, что мальчик даже не особо понимал сути.
За спиной вдруг раздался строгий голос:
– Мортон!
Калеб вздрогнул, обернулся и увидел идущего к нему быстрой походкой мистера Споллвуда.
– Кто это был? – спросил учитель, подойдя.
Калеб повернулся к ограде, но за ней уже никого не было.
– К-к-какой-то джентльмен, – заикаясь, ответил мальчик. – С-с-спрашивал дорогу, с-с-сэр…
– Сейчас будет звонить колокол, – подозрительно косясь на опустевшую улицу за оградой, проговорил учитель, после чего поглядел на Калеба. – Возвращайтесь в школу, Мортон, и больше не заговаривайте с незнакомыми людьми.
– Х-х-хорошо, сэр.
– Мортон!
– Да, с-с-сэр?
– Куда нужно было этому джентльмену?
Калеб пожал плечами:
– Улица К-к-кошмаров, на к-к-которой находится дом… э-э-э… с т-т-тайнами.
– Не знаю такого места.
– Я т-т-тоже, сэр.
Калеб поплелся ко входу в школу, но не успел он пересечь двор, как к нему сзади подошли два старших ученика, Тревор и Хоули, известные задиры.
– Эй ты, уродец! – засмеялся Хоули. – У тебя лицо сползло! Не хочешь поправить?!
– Вы только поглядите! – вторил ему Тревор. – Его криворукая мамочка криворуко пришила ему личико на место. И что ты нам промямлишь на это, глупый заика?
Калеб вжал голову в плечи, он заставлял себя не оборачиваться, а задиры продолжали идти в паре шагов позади и шпыняли его, но тут ударил школьный колокол – и толпа учеников разделила их. Дети вернулись в классы. Занятия продолжились…
День тянулся неимоверно долго. Как в каком-то сне. В школе все было так же уныло, как и всегда. По коридорам и в классах летали мухи – здесь они водились в избытке. Окна были затянуты пылью. Учителя и вовсе представляли собой самых скучных существ на всем свете.
Первый день после возвращения Калеба в школу ничем особо примечательным не запомнился. После большой перемены прошло еще четыре урока. Колокол снова прозвенел. Родители пришли за учениками. А за Тревором и Хоули приехал больничный экипаж: кто-то столкнул их с лестницы и они переломали себе руки и ноги, а Хоули – свернул шею…
Почти сразу после возвращения из школы, Калеб переоделся в пижаму и лег спать, хотя было еще совсем рано. Теперь он почти все время спал. Весь день на уроках он мечтал лишь о том, как придет домой, опустит голову на подушку, укроется одеялом и… всё.
Калеб закрыл глаза и прислушался. В доме было тихо. Мама – внизу, сидит в своем кресле. Она привела его домой, не говоря ни слова. Ее рука была ледяной и совершенно… не маминой. Папа – в комнате за стеной, сидит на кровати, сходит с ума. А может, и нет. Может, просто о чем-то думает… Калеб больше не понимал родителей. Они очень изменились, как будто это были и не они вовсе, как будто это с них… с них сняли лица.
На улице раздался гудок клаксона, взвыла испуганная собака. Кто-то прошел по коридору, скрипнула половица прямо за дверью детской – словно этот кто-то застыл там в нерешительности, раздумывая, войти или нет. Калеб не открывал глаза, просто слушал.
Повернулась ручка, дверь открылась, кто-то подошел и сел на край кровати.
– Я знаю, что ты не спишь, – раздался голос, и это был совершенно не тот голос, который Калеб ожидал услышать. Принадлежал он тому странному человеку, подошедшему к нему на большой перемене.
Калеб открыл глаза, но веки, как и всегда после продолжительного времени в опущенном состоянии, задергались невпопад, и ему пришлось поправить их пальцами.
На краю кровати действительно сидел незнакомец в двууголке и маске. Воротник пальто поднят, длинный красный шарф стелется по постели, голова склонена набок. Калеб уже собирался было закричать, но из его горла вырвался лишь стон. Он ощущал себя совершенно беспомощным, как бывает в снах. Ни пошевелиться, ни убежать… можно только глядеть и в ужасе ожидать неминуемого…
– Улица Кошмаров… – сказал незнакомец, положил обе руки в тонких белых перчатках на маску и снял ее, словно оторвал с кожей. Под маской было лицо, которое… которое… Это казалось просто невозможным!