Моё пост-имаго — страница 21 из 23

Глава 1. Купу-купу из сердца джунглей

Доктор Доу сидел в своем кресле у камина, курил папиретку и, лениво отмахиваясь от вишневого дыма, раскладывал мысли по коробочкам, предварительно протирая их от воображаемой пыли, подписывая и дотошно занося в каталог.

Всего за день новых сведений накопилось как неразобранных писем в почтовом ящике закоренелого эпистолофоба, и нужно было как следует сконцентрироваться, чтобы ничего не упустить. А эта мерзкая пчела отвлекала своим жужжанием и явно пыталась сбить его с мысли.

– Клара!

Доктор Доу никогда не любил гостей, а что уж говорить о тех, кто одним своим присутствием нарушал порядок и вносил сумятицу в размеренную жизнь почтенного джентльмена. Конечно же, речь шла о домашних животных. Практичный доктор никак не мог понять их предназначения, ведь большинство из тех, кого люди называют глупым словом «питомец», не подходят, даже чтобы отпугнуть взломщика или хотя бы пойти на ужин в голодное время.

Клара доктору не нравилась особо. Она была важной, высокомерной и неуместно счастливой. А еще она была сладкоежкой и постоянно лезла на руки, на стол, на буфет. Подушечка, которую они с Джаспером специально для нее забрали из научного общества, больше пчелу, судя по всему, не устраивала, и она то и дело пыталась занять его, Натаниэля Доу, любимое кресло. Временами это невоспитанное создание даже приходилось сгонять, причем оно не понимало вежливых обращений и нагло игнорировало все его приказания. Но лишь стоило Джасперу позвать пчелу («Клара! Не зли дядюшку! Лети сюда!»), она тут же взмывала в воздух и, бросив непочтительный взгляд на доктора Доу, летела к мальчику. Доктор знал, что эта Клара умная, хитрая и мелочная; и это также выступало в пользу того, что он был не рад ее присутствию в своем доме.

Особенно раздражало, что Джаспер возится с их новым постояльцем как с каким-то милым ласковым щеночком. Доктор Доу не видел в этой Кларе ничего милого или хотя бы примечательного – просто жужжащая, летающая по гостиной толстая пчела. Так она еще, видите ли, носом кривит, выбирая между печеньем, зефиринкой и кусочком мармелада. Натаниэль Доу относился к подобным привередам крайне отрицательно. Он считал, что воспитанные пчелы должны есть то, что им дают, иначе пусть ходят (или, вернее, летают) голодными.

Джаспер, как и говорилось, своей новой любимице просто не мог нарадоваться. Он был от Клары в восторге, и, глядя на то, как горят его глаза, в какой-то момент доктор поймал себя на мысли: «Быть может, эта пчела и правда вызывает раздражение, но все же пусть лучше Джаспер проводит время с ней, чем в компании мистера Киттона».

Стараясь не думать о пчеле, Натаниэль Френсис Доу вернулся к расследованию.

Денек у них с Джаспером выдался, надо сказать, весьма насыщенным.

После разговора с сэром Крамароу они отправились в клуб «Гидеон» – благо, располагался он недалеко от Уинстон-Хилл. Вычурный кремовый фасад здания глядел на парк, поросший высокими деревьями с сиреневыми листьями. У входа стояло несколько дорогих экипажей, вид которых вызвал у Джаспера восторженное «Подтяжечки мои!».

Доктор был вынужден согласиться: экипажи и правда выглядели великолепно.

Новенький автоматон в ливрее открыл для посетителей дверь. Они вошли, представились, и управляющий нехотя провел их в курительный салон, который был сердцем клуба «Гидеон».

Здешние интерьеры были более роскошными и напыщенными, чем даже интерьеры Клуба охотников-путешественников. Шикарные цилиндры, белые перчатки и чопорные галстуки важных господ казались неотъемлемой частью обстановки. В воздухе висели облака дыма от невероятно дорогого табака, который можно было приобрести лишь в Старом центре. С легким шорохом сменялись ячейки механических часов – шел какой-то обратный отсчет.

В этих стенах проводили досуг банкиры, дорогие адвокаты, владельцы компаний и просто состоятельные джентльмены, не обремененные какими-либо занятиями. Даже если бы разговор с сэром Крамароу не состоялся, доктор Доу ни за что бы не подумал, что этих господ объединяет любовь к науке.

Когда доктор и Джаспер вошли, в курительном салоне как раз развернулось бурное обсуждение: присутствующие гадали, провалится ли строительство нового дирижабля, отправляющегося на Тренаду, а также насколько обещанное вкладчикам путешествие на остров в океане, где легкая и счастливая жизнь ожидает каждого, кто ступит на его песок, – фикция и мошенничество. Судя по смеху и выкрикам ставок, этих джентльменов нисколько не заботило, потеряют ли люди, вложившиеся в акции конторы «Новая счастливая жизнь на Тренаду», все, что имели, или нет. Их волновало лишь соотношение котировок (ставка была 100/1 – почти никто не сомневался, что все это – афера).

Сэр Уолтер Фенниуорт присутствовал. Он смеялся громче всех, делал наиболее рискованные ставки, да и вообще подзуживал товарищей по клубу как только мог, заводя споры и провоцируя пари буквально на пустом месте. Какой-нибудь крысиный притон из Гари многое потерял в лице сэра Уолтера в качестве распорядителя боев.

Сидя в глубоком кожаном кресле, в центре дымного темно-зеленого облака, он руководил прочими джентльменами, будто дирижер оркестром. Все его движения были медленными, плавными, словно он боялся потревожить сам воздух вокруг себя, а лакей-автоматон, который носился на своем моноколесе по салону, жужжа шестеренками и шурша шиной по ковру, не забывал обновлять ему бокал или сигару.

Раздался свист, и на клубный приемник пневмопочты пришло послание, вызвавшее недюжинный ажиотаж – судя по всему, его здесь ждали. Почти все присутствовавшие в салоне джентльмены сгрудились у трубы, походя при этом на ворон, галдящих вокруг собачьего трупа.

– Я хотел бы сообщить почтенному сообществу, – громким, хорошо поставленным голосом начал джентльмен, доставший из капсулы письмо, – что эксперимент доктора Грюэлла по оживлению человеческой головы отдельно от тела окончился неудачей! А это значит, что… да-да, раскошеливайтесь, Хьюберт! Что же вы так погрустнели, Хэмиш?!

Реакция членов клуба на прибывшее послание очень удивила доктора Доу, ведь упомянутый эксперимент и подобные ему обычно обществом порицаются и проводятся в строжайшем секрете, так как запрещены и за них можно запросто угодить в тюрьму Хайд. Но почтенных джентльменов из «Гидеона» подобные мелочи, видимо, нисколько не волновали, а судя по тому, как громко смеялись проигравшие, было очевидно, что победить здесь не главное – в клубе балом правил азарт.

Сэр Уолтер единственный остался сидеть в своем кресле в тени огромного портрета сэра Джеральда Дж. Дженнинга. Доктор Доу подумал, что более подходящего покровителя и вдохновителя для здешних джентльменов просто не найти. Сэр Дженнинг был одним из самых успешных и влиятельных ученых прошлых лет, и о нем ходили крайне противоречивые слухи: одни утверждали, будто он гений и самый яркий разум столетия; другие уверяли, что его люди путем шантажа, похищений и прочих различных неблаговидных ухищрений вынуждают молодых ученых отказываться от своих изобретений и отписывать все патенты на них сэру Дженнингу. Натаниэль Доу склонялся к последней версии, в то время как сэр Уолтер Фенниуорт, судя по всему, был равнодушен к сомнительной славе сэра Дженнинга и очень гордился подобным соседством.

На вид сэру Уолтеру было около шестидесяти. Он являлся гордым обладателем прически «Влажный бархат Барбье» (волосы зачесываются с пробором набок, при этом прядь у лба подкручивается изящным завитком). Окладистые бакенбарды и пышные брови джентльмена были стильно всклокочены, а дряблая кожа скрывалась под тонким слоем пудры – все согласно моде зажиточных стариков из Старого центра.

Когда доктор Доу и Джаспер в сопровождении управляющего подошли, он даже не взглянул на них. И лишь после того, как управляющий сообщил о цели визита посетителей и представил их, он соизволил бросить легкий, безразличный, с оттенком снисхождения взгляд на доктора; мальчика он и вовсе проигнорировал.

Сэр Уолтер выпустил в воздух кольцо темно-зеленого дыма и сказал:

– Боюсь, я здесь не обсуждаю дела, господа. Вам придется удалиться, поскольку в этих стенах позволяются разговоры лишь о науке и связанных с нею вещах.

– Как удачно вышло, – начал доктор Доу, попытавшись вложить в свои слова как можно больше презрения, – что мы здесь как раз из-за одного из ваших пари.

– Так, значит, вы доктор? – Сэр Уолтер несколько заинтересовался. – И в какой же вы области доктор, доктор?

– Хирургия.

– О, вы из тех сумасшедших докторов, которые проводят кровавые эксперименты в хирургическом театре Больницы Странных Болезней?

Доктор Доу придушил в себе неприятные воспоминания из тех времен, когда он буквально являлся тем, кого только что описал сэр Уолтер, после чего ответил:

– Нет. У меня частная практика.

– Неужели? – Любопытство сэра Уолтера мгновенно иссякло. – Вы сказали, что вы здесь по поводу пари. Какого именно?

– Черный Мотылек из Кейкута.

– А-а-а! Бедняга Крамароу! – рассмеялся сэр Уолтер.

Смех этот вызвал у доктора Доу острый приступ мизантропии. Сиплый, кашляюще-харкающий, недобрый и циничный. Когда сэр Уолтер затрусил головой, стряхивая пудру с лица на воротнички рубашки и черный шелковый галстук, Натаниэль Доу поймал себя на мысли, что с радостью увидел бы этого человека у себя на операционном столе.

С откровенной неприязнью, разделяя слова, словно отсекая скальпелем по кусочку, он начал:

– Я полагаю, вы осведомлены о том, что профессор Руффус, отправленный сэром Крамароу в экспедицию на поиски Черного Мотылька, был найден мертвым по прибытии в Габен.

– О да! Какое разочарование! Для бедняги Крамароу, разумеется, – усмехнулся сэр Уолтер. – Жду от него публичного признания собственной неправоты. Унижение века! Это будет просто нечто!

Джаспер засопел, но, очевидно, он понимал, что сейчас не время встревать в разговор, и продолжал выказывать непочтение к важному джентльмену молча.

– Спешу вас огорчить, – заметил Натаниэль Доу, – но пока рано праздновать победу.

Доктору показалось, будто при этих словах в глазах сэра Уолтера, что удивительно, появился неуверенный, но радостный блеск, но почти сразу же тот взял себя в руки и вернул губам кривой изгиб.

– Что это должно значить?

Тут уж доктор Доу позволил себе капельку торжества. Он видел, что маска показного безразличия сэра Уолтера слегка сползла и тот заинтересовался не на шутку. Доктор не спешил утолять любопытство этого отвратительного старика – сперва нужно было узнать сведения, ради которых они сюда пришли.

– Быть может, вы расскажете об этом пари? И тогда я поделюсь с вами тем, что мне известно.

Сэр Уолтер нетерпеливо качнул головой, слишком резко поднес к губам руку с сигарой и поморщился, словно кисть свело судорогой.

– Пари? – проворчал он. – Обычное пари. Этот Крамароу… его давно нужно было кому-то приструнить. Самодовольный, но при этом слепой как крот! Он все никак не возьмет в толк, что эти из ГНОПМ выкачивают из него денежки, в то время как они проделывают это годами! Насколько же нужно быть глупой рыбиной, чтобы раз за разом попадаться в ту же сеть! Крамароу пытался убеждать всех, что Черный Мотылек существует, ссылался на этого полоумного Гиблинга с его дурацкой, состоящей из сплошных выдумок книжкой. Но никто из нас и подумать не мог, что спустя двадцать лет он снова поддастся на их уговоры и снова засунет голову в горящий камин… Если вы с ним говорили, то должны были заметить, что он помешанный. Поначалу нелепая и смешная восторженность Крамароу забавляла нас, но со временем стала лишь раздражать. Он вам говорил о том, что появился песок… какая-то пыльца, которая все якобы доказывает? Тоже мне, доказательство: набрали где-то золы и всучили ему. А с каким видом он здесь расхаживал, тыкал каждому под нос «пыльцу легендарного Черного Мотылька», который якобы может исцелять любые болезни, возвращать молодость, красть сны, высасывать души и тому подобный бред. И в итоге он захотел заключить пари…

– Я не знал, что именно сэр Крамароу предложил заключить пари, – сказал доктор.

Сэр Уолтер пожал плечами:

– У него даже пенни за душой нет. Никто из здешних джентльменов не хотел с ним связываться. Нет интереса в пари с тем, кто вызывает лишь жалость и раздражение…

– Но тем не менее пари вы заключили.

Сэр Уолтер прищурился и ткнул сигарой в столпившихся под часами обратного отсчета прочих членов клуба. Те как раз принялись хором озвучивать цифры на ячейках: «Девять! Восемь! Семь!..»

Когда отсчет завершился и где-то в салоне ударил колокол, джентльмены завопили: «Он не успел!», «Уже восемь часов вечера! А его все нет!», «Каммингс проиграл!», «А вы чего так радуетесь, Дортмур, вы ведь тоже проиграли!», «Проверьте кто-то сводки! Проверьте сводки!».

После чего вся компания дружно отправилась проверять только что прибывшую по почте капсулу и взорвалась смехом, аплодисментами и поздравлениями, когда новости были оглашены. Один из джентльменов отделился от компании, подошел к сэру Уолтеру и почтительно кивнул ему.

– Как вы и говорили, сэр Уолтер, – сказал он, – дирижабль «Корнелия» из Льотомна не успел к положенному сроку. Открытая неделю назад доктором Карлоффом вакцина от серебряного кашля не доставлена вовремя, и в больнице Фрайден все семеро больных скончались. Мои поздравления!

– Благодарю, Говардс. В следующий раз прислушивайтесь к моим советам. И тоже окажетесь в выигрыше. Что по сводкам? Причина опоздания?

– Буря. Но как ее можно было спрогнозировать? Как вам это удалось?

– Просто расчеты, Говардс, просто расчеты…

– Еще раз, мои поздравления.

Говардс вернулся к товарищам. Некоторые из них уже доставали бумажники, а оппоненты осыпали их при этом различными оскорблениями и упреками. Было видно, что это всего лишь часть традиции: никто зла не таил.

Доктора Доу больше поразил тот цинизм, с которым эти господа отнеслись к смертям, о которых узнали всего несколько секунд назад. Смерть от серебряного кашля была мучительной – больной, прежде чем умереть, выкашливает легкие, которые превращаются в серебристую пыль (оттого такое название). Он слышал о вакцине Карлоффа и надеялся, что ее успеют доставить, чтобы излечить очередную партию заразившихся…

Сэр Уолтер явно наслаждался его реакцией – он испытующе глядел на доктора, отметил его поджатые губы и сузившиеся глаза.

– Мы здесь, – сказал старик, – не для того, чтобы зарабатывать деньги, доктор. Клуб «Гидеон» не биржа.

– Скорее, игорный дом, – холодно произнес доктор.

– Наши пари – это всего лишь попытка развеять скуку, – сказал сэр Уолтер. – А что касается Крамароу, то я заключил с ним пари, только чтобы он угомонился.

– И каковы же были условия этого пари?

– Крамароу должен был представить живого Черного Мотылька, и тогда я бы погасил все его многочисленные долги, которые он успел понаделать в погоне за этой бабочкой.

– А что ставил он?

– Собственное публичное признание неправоты, унижение, изгнание из клуба и своего дома, лишение всех привилегий и мгновенное переселение в долговую тюрьму Браммл. Все именно к этому и идет. Крамароу просчитался, доверившись не тем людям. Он нежеланный гость в свете, многие двери для него уже закрыты. Ему никто не верит. Говорят, что ему нечем платить слугам, что он сам чистит свой сюртук и, вы не поверите, даже туфли! Он с вами, небось, не поделился тем, что его счета опустошены, что посещать он вынужден лишь дешевые рестораны и посредственных цирюльников, что из всей прислуги у него остался лишь повар, ну и этот Пиммз, который не отстает от него ни на шаг и жадно ловит каждое его слово…

– Секретарь сэра Крамароу… – начал было доктор, но сэр Уолтер его перебил:

– Секретарь? Вы так думаете? Пиммз вовсе не секретарь сэра Крамароу. Пиммз – служащий «Ригсберг-банка», в котором сэр Крамароу взял ссуду, заложив свой дом и остатки имущества, чтобы оплатить последнюю экспедицию. Пиммз был приставлен банком, чтобы следить, как и куда именно вкладываются средства этого банка.

Повисла тишина. Доктор обдумывал услышанное. Джаспер был мрачнее тучи.

Сэр Уолтер, казалось, утомился ждать:

– Что ж, я всё рассказал. Предлагаю наконец обсудить то, зачем вы сюда пришли.

– Как сообщил вам управляющий клуба, мы расследуем обстоятельства смерти профессора Руффуса в поезде «Дурбурд», – произнес доктор Доу. – И полагаю, вам будет любопытно узнать: убил его не кто иной, как предмет вашего пари, Черный Мотылек.

Сэр Уолтер едва не выронил сигару. Он замер, бокал слегка дрогнул в его пальцах.

– С чего вы взяли, что это был именно Черный Мотылек?

– Мы нашли улики, подтверждающие это. К тому же был убит еще один человек. Черного Мотылька видели в городе.

– Значит, Крамароу близок к тому, чтобы выиграть пари…

Сэр Уолтер нахмурился. И тут он вдруг понял, зачем именно к нему явились эти люди.

– Я, конечно, сочувствую этому профессору… и тому, другому, – было видно, что сэр Уолтер нисколько не сочувствует, – но какое отношение ко всему этому имею я?

– Понимаете ли, сэр Уолтер, – сказал доктор, пристально следя за мимикой собеседника, – в ходе расследования на меня и на мистера Келпи из ГНОПМ напали люди, явно заинтересованные в том, чтобы сэр Крамароу не получил Черного Мотылька. Ими был похищен участник экспедиции, туземец Вамба…

– И вы пришли сюда! – со злостью воскликнул сэр Уолтер. – Вы полагаете, что я кого-то нанял, чтобы выиграть пари? Смехотворно!

– И тем не менее вам было бы выгодно, чтобы сэр Крамароу проиграл это пари.

– Мы здесь, в клубе «Гидеон», доктор, никак не влияем на тот или иной исход интересующего нас предприятия. Весь смысл тогда исчез бы! Если бы мы поддерживали денежными вложениями свои ставки, все это превратилось бы в противостояние бумажников. Взять, к примеру, последнее пари. Дирижабль «Корнелия» из Льотомна успел бы к сроку – что нам стоило снабдить его самой дорогой химрастопкой, выкупить все каюты, чтобы пассажиры не утяжеляли гондолу, и заправить оболочку лучшим газом? Но это было бы неинтересно. Мы предпочитаем никак не влиять на науку, мы ограничиваемся лишь тем, что ею интересуемся. За любое вмешательство в ход пари нарушителя правил могут изгнать из нашего клуба, а таких дураков в этих стенах, поверьте, нет. «Гидеон» – это почетный статус, и далеко не каждый может его получить.

Слова сэра Уолтера показались доктору Доу крайне сомнительными. Он знал многих людей, которые ради собственной выгоды пошли бы на что угодно. А учитывая мерзкий характер заводилы этих так называемых любителей науки, Натаниэлю Доу было сложно поверить в то, что тот не хотел бы как-нибудь помешать сэру Крамароу поймать Черного Мотылька.

Сэр Уолтер, видимо, прочитал на лице доктора посетившие того мысли и покачал головой.

– Мне плевать, верите вы мне или нет, – с утомлением в голосе произнес он. – Никаких доказательств моей вины у вас нет и быть не может. Посему…

Он недвусмысленно кивнул на двери.

– Я бы хотел… – начал было доктор Доу, но тут вдруг кое-что произошло.

Мимо проехал механический лакей с серебряным подносом, уставленным бокалами с пузырящимся золотистым вином. Доктор пропустил его, сделав шаг вперед и подойдя почти вплотную к креслу сэра Уолтера. И он почувствовал…

– …задать еще один вопрос, сэр Уолтер, прежде чем мы уйдем.

Сэр Уолтер кивнул.

– Здесь пахнет черносливом, я прав?

Джаспер распахнул рот и шумно засопел, принюхиваясь.

Сэр Уолтер возмущенно вскинул подбородок:

– Даже если и так, то что с того?

– Я все же настаиваю на ответе, сэр Уолтер.

– Один джентльмен ни за что не спросит у другого джентльмена о таком, но раз уж вы… – он презрительно скривился, – настаиваете, отвечу. Это мой парфюм «Винньярд» с эссенцией чернослива.

– «Винньярд», говорите? Приятный аромат. Не подскажете, где бы я мог тоже приобрести такой парфюм?

– Гм. Не хочу вас оскорбить, доктор, но, боюсь, он будет вам не по карману.

– Что ж, прискорбно, – сказал Натаниэль Доу. – В таком случае не будем больше вам досаждать. Пожалуй, мы откланяемся.

– Пожалуй, это было бы разумно…

Доктор и его племянник направились к двери курительного салона и вскоре покинули клуб «Гидеон».

Стоило им оказаться на улице, Джаспера прорвало: он был так возбужден, что едва не подпрыгивал на месте. Мальчик порывался тут же бежать прямиком на Полицейскую площадь за господином комиссаром. А доктор Доу, как бы ему ни хотелось так поступить, заставил себя не спешить, подойти к вопросу рассудительно, все как следует обдумать, а уже потом что-либо предпринимать…

Они вернулись домой. Поужинали. Из кухни в гостиную пополз запах выпечки – миссис Трикк взялась готовить свои коврижки. В ожидании их Джаспер уселся в кресло с одним из выпусков «Романа-с-продолжением».

Натаниэль Доу закурил и погрузился в себя. Тем временем назойливая пчела, видимо, уяснив, что доктор ее не замечает, переключила внимание на Джаспера, и он отвлекся от чтения.

– Я тоже жду коврижки, Клара, – сказал Джаспер. – Еще чуть-чуть. Миссис Трикк скоро их испечет. Даже не терпится… я уже успел проголодаться и сам превратился в червя-голодняка. Дядюшка, ты слышал? Я – червь-голодняк! Хи-хи…

Доктор проигнорировал неуместное сравнение племянника, и все же то, что тот сказал, направило его мысли на определенную колею.

«Черви-голодняки…»

Сразу, как закончился туманный шквал, доктор посетил Чемоданное кладбище и убедился в том, что заговорщики действительно там «прибрались» – всё так, как и сообщил констеблям Шнырр Шнорринг.

Спустя час раскопки, ворчания и приглушенной брани двух могильщиков, которые не испытывали особого восторга от того, что им приходится бесплатно работать, гроб был поднят и вскрыт. Зрелище, представившееся обладателю чудесной бумажки от господина комиссара, оказалось настолько отталкивающим, что даже привычному к тому, что прочие называют емким словом «мерзость», и обладающему жестяным желудком доктору стало слегка дурно. Тело, захороненное всего несколько дней назад, было почти полностью сожрано сонмом могильных червей-голодняков. Эти прожорливые твари встречались крайне редко, но профессорский гроб ими просто кишел: труп будто был погружен в извивающиеся и клубящиеся склизкие чернила. Разумеется, ни о каком осмотре и вскрытии речи не шло.

Доктор наскоро обследовал гроб и, не обнаружив на нем никаких трещин или проломов (очевидно, червей запустили прямо под крышку), велел могильщикам вернуть его на место.

Свидетелей того, как заговорщики провернули свое грязное червивое дело, когда они это сделали и при каких обстоятельствах, на кладбище не нашлось. Разумеется, у злоумышленников все было продумано, а смотритель кладбища очень удачно (дли них) оказался весьма больным человеком, который страдал одновременно и глухотой, и слепотой, и к тому же плохой памятью. Одним из симптомов его многочисленных недугов был удушливый смрад дешевого пойла, которым пропиталась вся его одежда. На вопрос о том, откуда в гробу взялись черви-голодняки, смотритель промямлил, что они, видимо, расплодились после дождя. Разумеется, это был абсурд, но допытываться дальше доктор не стал – вряд ли этот человек мог сообщить действительно полезные сведения, ведь, скорее всего, он просто глядел в другую сторону, когда преступники хозяйничали на кладбище…

И все же после разговора в клубе «Гидеон» и знакомства с сэром Уолтером Фенниуортом он просто не мог себе представить, как этот старик бродит среди могил, руководит раскопкой гроба и велит запустить в него голодняков.

– Что ты думаешь о том, что мы выяснили в клубе «Гидеон», Джаспер? – спросил доктор, глянув на племянника.

– Я думаю, дядюшка, – со смехом отозвался племянник, – что бедные-несчастные Бэнкс и Хоппер останутся без новых самокатов.

– А ты жесток! – сказал доктор. – Но все же…

– Это точно сэр Уолтер Фиглишпротт! В смысле Фенниуорт! Все сходится! И запах чернослива, и пари. Ты же не поверил ему про это их правило в клубе?

– Разумеется, нет, – раздраженно проговорил дядюшка. – Но все же этот человек мне показался каким-то… странным.

– Странным? – удивился Джаспер. – Он мерзкий, гадкий! Именно таким и должен быть подлый заговорщик и злодей.

– Быть может, и так, – задумчиво сказал доктор. – Но я бы пока не спешил с докладом к господину комиссару. Такие люди, как сэр Уолтер, обладают влиянием, властью и деньгами – всем тем, что не позволит арестовать его без должных оснований. Прежде чем дело дойдет до судьи, нужно иметь неопровержимые доказательства.

– Мы можем проследить за гадким сэром Уолтером.

– Как вариант. Но это…

Доктор замолчал. Джаспер недоуменно уставился на него.

Пчела вдруг прекратила жужжать. Буквально оборвала себя на полужуже и скрылась под столом, чего-то испугавшись.

И спустя всего какой-то миг во входную дверь дома № 7 в переулке Трокар раздался стук. Недобрый, угрожающий, вызывающий чувство неясной тревоги стук.

Прежде чем открыть дверь, Натаниэль Доу достал из саквояжа скальпель.

Стук повторился.

Доктор обернулся, негромко велел племяннику:

– Будь здесь.

Джаспер, разумеется, тут же нарушил приказ: отложил журнал и, выбравшись из кресла, на цыпочках двинулся в прихожую.

Спрятав за спину скальпель, доктор Доу отпер замок и открыл дверь.

За порогом в свете висевшего над входом фонаря стоял человек в одних штанах, жилетке и рубашке. Ни пальто, ни шляпы у него не было. Лица гостя мальчик все никак не мог рассмотреть.

– Вы? – поразился доктор. – Вы один?

– Один, да.

Натаниэль Доу вышел за порог, осмотрел переулок. Особо заинтересовался крышей дома напротив. Удостоверившись, что вечерний гость действительно явился один, он пропустил его в дом и поспешно закрыл за ним дверь.

Это был до невозможности странный человек, но Джаспер сразу же понял, кто это такой.

– Знакомьтесь, Вамба, – сказал доктор Доу, – это мой племянник Джаспер.

Недоуменно распахнув рот, мальчик разглядывал гостя. У туземца была довольно большая голова, нос занимал чуть ли не пол-лица, пухлые губы дрожали, а глаза моргали часто и нервно. До сего момента Джаспер думал, что Вамба выглядит так, словно извалялся в саже, но его кожа была скорее коричневой.

– Вы ранены? – спросил доктор.

– Нет. Не ранен. Нет.

Это было не совсем так. На скуле Вамбы расплылась ссадина, а на губе багровела запекшаяся кровь. Одежда туземца также подтверждала то, что он побывал в передряге: галстук отсутствовал, порванная рубашка выбилась из штанов, а жилетка была застегнута лишь на одну пуговицу.

Сцепив руки, Вамба озирался кругом, осматривая прихожую. Увидев свое отражение в зеркале, он вздрогнул. На Джаспера туземец старался не смотреть, словно боялся его.

– Вы… доктор… хотеть помочь, – проговорил он с сильным акцентом. В первое мгновение мальчику это показалось смешным, но лишь в первое. – Мистер Келпи говорить, вы хотеть помочь.

– Прошу вас, проходите.

Доктор провел туземца в гостиную.

Из дверей кухни вышла миссис Трикк. В руках у нее был поднос со свежеиспеченными коврижками.

– Я хотела узнать, достаточно ли корицы и не нужно ли… – Экономка замолчала, увидев позднего гостя, содрогнулась и выронила поднос. Тот с грохотом упал на пол – коврижки рассыпались по ковру.

Натаниэль Доу неодобрительно покачал головой: удивление удивлением, но не столь же бурно реагировать. И все же в защиту миссис Трикк можно было сказать, что не каждый день в этот дом заносило чернокожих людей. Быть может, до сего момента она их вообще никогда и не видела.

– Ну что же вы, миссис Трикк, – упрекнул экономку доктор, – испугали нашего гостя.

И верно, Вамба весь съежился от страха. Схватившись за перила лестницы, он попытался за ними спрятаться.

Миссис Трикк, нужно отдать ей должное, быстро овладела собой, вскинула подбородок и отчеканила:

– Прошу прощения, сэр. Я просто не ожидала… – она на мгновение замолчала и окинула пристальным взглядом туземца из Кейкута, – столь экстравагантных гостей на ночь глядя.

– Признаться, мы тоже не ожидали, миссис Трикк, – сказал доктор. – Если вам не сложно, заведите варитель. – Он повернулся к туземцу. – Вы ведь не откажетесь от чашечки чая, Вамба?

Тот, все еще испуганно глядя на строгую женщину, промямлил:

– Чай? Не пить чай. Простить, чай не пить. От чай язык увядать… э-э-э… сохнуть…

– Что ж, тогда кофе. И будьте добры, новые коврижки, миссис Трикк.

Экономка кивнула, собрала с пола рассыпанную выпечку и отправилась на кухню. Ее напряженная спина сейчас походила на подошву утюга, да и вообще весь вид миссис Трикк выражал крайнее недовольство: она предпочитала, чтобы ей заранее сообщали о приходе гостей. Тем более она с большим подозрением относилась к различным иностранцам, в особенности к тем, кто, как говорила ее лучшая подруга, миссис Баттори, уж слишком подкоптился на солнце. По словам миссис Баттори, а у миссис Трикк не было причин ей не верить, чернокожие люди по своей природе склонны к воровству, мошенничеству и похищению детей. Она уверяла, что всех похищенных детей они вымачивают в бадье с гуталином, чтобы те тоже стали черными.

Доктор Доу, в свою очередь, считал, что миссис Баттори плохо влияет на его экономку, но ничего с этим поделать не мог. Лично он склонялся к мнению, что цвет кожи совершенно неважен: доктор получше многих знал, что внутри все одинаковые. А предосудительно он относился лишь к подлецам, негодяям, лицемерам, людям, которые задают риторические вопросы, и к миссис Баттори. Самого доктора подруга его экономки просто ненавидела и всякий раз при встрече с миссис Трикк поражалась, отчего та не уйдет от него к более достойному джентльмену. А ненавидела она его из-за того, что доктор Доу однажды предложил ей немного ушить ее рот. Он искренне не понимал возмущения миссис Баттори, ведь он даже предложил ей свои собственные услуги в данной, жизненно необходимой для окружающих процедуре.

– Присаживайтесь, Вамба. – Доктор кивнул на обтянутое полосатой тканью кресло. – Вы совсем продрогли. Обогрейтесь у камина. Я пока займусь вашими ссадинами.

Он уже повернулся было к саквояжу, но туземец отчаянно закачал головой.

– Нет! Не брать саквояж! Не хотеть! Не хотеть!

– Как скажете. Прошу вас, присаживайтесь.

Вамба бросил быстрый взгляд на Джаспера и осторожно, словно опасаясь, будто под обивкой спрятаны ножи или еще какая-то гадость, сел на краешек кресла.

– Во время нашей последней встречи, – начал доктор, – вас схватили те люди в меблированных комнатах. Что с вами произошло?

При одном лишь упоминании похитителей туземец затрясся и вжал голову в плечи:

– Я быть у них… но больше не быть. Сбежать…

– Вы сбежали! – понял Джаспер.

– Вамба сбежать от злые люди. Они спорить, громко ссориться. Они не заметить, как я перегрызть веревку.

В доказательство своих слов туземец продемонстрировал почти пустой рот, в котором от силы было зубов шесть, и клацнул двумя из них, приходящимися друг на друга.

Джаспер почувствовал боль в собственных глазах – это был признак того, что дальше им вылезать из орбит было просто некуда. Этот человек перегрыз веревку всего лишь двумя зубами! Какой же он испытывал страх, если смог проделать подобное!

– Где они сейчас?

– Я не знать. Я бежать долго. Очень долго. Высокий дом. Га-бен…

– Гостиница «Габенн»? – догадался доктор.

– Га-бен, – повторил Вамба.

Тут из-под стола вылетела Клара. Она зажужжала и опустилась на плечо к Джасперу. Казалось, туземца сейчас удар хватит, и все же причудливое насекомое не торопилось нападать. Судя по всему, пчела даже не обратила на гостя внимания.

Доктор сел в свое кресло. Решил было закурить, но передумал.

– Гостиница «Габенн» располагается на Чемоданной площади, – сказал он. – В нескольких кварталах отсюда. Как вы оказались здесь? И почему пришли именно ко мне?

– Вы хотеть помочь у Жубера. Вы еще хотеть помочь? Пожалуйста, помочь мне… нет мистера Келпи… никого нет… Вамбе некуда идти…

Туземец Вамба, вне всяких сомнений, был самым жалким существом, которого видел в своей жизни Джаспер. Даже нищие габенские дети, которые ошиваются возле вокзала и живут под открытым небом или в каких-нибудь подвалах, имеют больше гордости и уважения к себе. Этот же человек, видимо, боялся всего на свете: слишком громких звуков, слишком резких движений. Казалось, он боялся даже взглядов. Туземец не смел поднять глаза, безостановочно трясся.

– Разумеется, мы вам поможем. Попытайтесь успокоиться, Вамба. Здесь вам не причинят вреда. Вот-вот кофе будет готов. Миссис Трикк сейчас принесет новые коврижки. А вы пока расскажите нам, что с вами произошло. Что эти люди хотели от вас?

– Они забрать то, что дать мне профессор Руффус.

– Половинку цилиндра? – спросил Джаспер и бросил взгляд на фонограф, в который по-прежнему была заправлена половинка «Пухлого Отто» из-под подкладки пиджака профессора Руффуса.

Вамба проследил за его взглядом, после чего закивал, обхватил себя руками и закачался взад-вперед, словно маятник.

– Вы могли бы описать кого-то из похитителей?

– Я… я…

Вамба не сдержался и зарыдал. Доктор Доу недовольно поморщился, в то время как Джаспер почувствовал, как защемило сердце: этот человек выглядел таким несчастным…

– Сколько их было? – спросил доктор.

Судя по всему, математические подсчеты и плач были для туземца действиями несовместимыми, поэтому он мгновенно успокоился и задумался. Уставившись на собственную руку, принялся загибать пальцы.

– Э-э-э… пять.

– Вы узнали кого-нибудь?

– Узнать голос, – испуганно произнес туземец.

– Кому он принадлежал? – взволнованно спросил Джаспер.

– Злой охотник. Сэр Хэмилтон. Я узнать его голос. Он кричать на Вамбу в Кейкут. Кричать на Вамбу здесь.

Доктор и Джаспер переглянулись: все это подтверждало их предыдущие догадки – теперь они знали точно.

– Сэр Хэмилтон был главным среди похитителей?

– Там быть еще один, – прошептал Вамба. – Страшный-престрашный человек. Он быть главный. Нет, – туземец прервал себя, словно передумав. – Он проводник. Нет. Он советовать. Консул.

– Консул? – недоуменно спросил Джаспер.

– Может, консультант? – уточнил доктор.

Вамба закивал:

– Так он себя называть.

– А имя было у этого консультанта?

Вамба задрожал и едва слышно прошептал:

– Блохх.

Доктор Доу потер веки, помассировал переносицу. На мгновение Джасперу показалось, будто дядюшка уже слышал это имя.

В гостиную вошла миссис Трикк. Она поставила поднос с коврижками на стол и молча удалилась. Клара устремилась за ней – пчела уже давно поняла, кто в этом доме отвечает за сладкое.

– Вы помните, о чем они говорили? – спросил тем временем доктор. – Сэр Хэмилтон и этот Блохх? Хоть что-то?

– Они искать Черный Мотылек. Думать, я знать, где он. Но я ничего не знать. Я не знать!

– Как вы сюда добрались? – спросил доктор Доу. – Как узнали, где меня искать?

– Город – джунгли. Я уметь находить дорогу в джунгли. Найти дорогу здесь. Я слушать, спрашивать. Говорить местным: «Доктор!» Один человек с рыжая борода, очки и зеленый пальто пытаться украсть у меня что-то, но у меня ничего нет. Я спросить его, где доктор. Он рассказать.

– Кажется, старине Бикни снова не повезло, – проворчал доктор. – Варитель почти закипел. Джаспер, будь добр, подай кофе нашему гостю. Я сейчас вернусь.

Он исчез за дверью кухни, а Джаспер подошел к варителю и впился в него взглядом, ожидая, когда ячейки на датчике готовности сменятся. Раздался свисток. Механическая рука вытащила чашку и подала ее мальчику. Тот сказал ей: «Спасибо!» (для него эта рука являлась такой же личностью, как и все его знакомые) – и протянул чашку Вамбе.

Туземец вопросительно поглядел на Джаспера, словно дрессированная собачонка, ожидающая дозволения, и мальчик кивнул.

– Благодарить! – сказал Вамба и подул на чашку.

– Правильно говорить: «Благодарю», – исправил его Джаспер.

– Благода… ррю?

– Да.

Вернулся дядюшка. Он принес с собой большую стеклянную банку, примерно на треть заполненную сморщенными черными комочками, влажно поблескивающими в каминном свете.

– Если вы не против, Вамба, я бы проверил одну догадку. – Натаниэль Доу поднял крышку и протянул банку туземцу. – Понюхайте. Вы узнаёте этот запах?

Вамба втянул своими здоровенными ноздрями воздух из банки с черносливом для выпечки миссис Трикк и отшатнулся.

– Это… это…

– Так пах один из ваших похитителей? Я правильно понял?

– Сэр Хэмилтон! Его запах. Сладкий, но ядовитый! Как плотоядный росянка! Сладкий запах подманивать жертва, и жертву… хвать! хвать!

Доктор кивнул своим мыслям, закрыл банку и поставил ее на стол.

Вамба осмелился отпить кофе из чашки и бросил короткий волнительный взгляд на блюдо с коврижками.

– Конечно-конечно, – кивнул доктор. – Вы, верно, голодны. Угощайтесь. И пока едите, расскажите, о чем еще говорили ваши похитители.

Туземец быстро схватил коврижку, словно боялся, что та убежит или упрыгает, как древесная лягушка, надкусил и заговорил с набитым ртом. Глаза его по-прежнему бегали по сторонам, не в силах остановиться.

– Они сказать, что добрый-добрый мистер Келпи… быть плох?.. Да? Не знать точно. Он плох? Болеть?

– Мистер Келпи действительно болен. Болотная лихорадка.

Вамба пригорюнился. Он доел коврижку, сделал глоток кофе и почесал грудь неровными надколотыми ногтями.

– Мистер Келпи добр к Вамбе, – сказал туземец. – Мистер Келпи хороший. Он помогать. Он никогда не кричать на Вамбу. Я не хотеть, чтоб он болеть. Он давно болеть?

– Очень давно. Он заболел еще в Кейкуте, перед приездом в Габен. Но от его болезни есть лекарство. Я передам его ему при первой же возможности.

– Они говорить, мистер Келпи арестовать! – шепотом от охватившего его ужаса проговорил Вамба. – Запереть и бить.

– Его скоро выпустят. Не переживайте, Вамба.

– Мистер Келпи – последний хороший человек. Он говорить мне, что я прийти к нему, если мне нужно помочь. Если у меня нет… э-э-э… деньги. Или кто-то меня побить. Он говорить, что я прийти к нему и ночью и днем. Он хороший. Он болеть, а его арестовать и бить. Этот город злой. Злой город. Я ненавидеть Габен. Люди плевать в меня. Они бить меня, кричать на меня. Говорить, я зверь. Но Вамба не зверь! Вамба – из люди! У него есть костюм и зубной порошок. Нет только зубов! Вамба уметь завязывать шнурки и просовывать пуговицы. Зверь не мочь завязывать шнурки. А господин Жубер говорить, что я обезьяна.

Джасперу хотелось сказать что-то утешительное, что-то, что смогло бы взбодрить этого человека, но он никак не мог подобрать нужных слов. Да и в любом случае вряд ли Вамба ему поверил бы.

– Что ж, мы не согласны с… – доктор поморщился, – господином Жубером. Вы больше ничего не слышали? Хоть что-то, что помогло бы нам понять планы похитителей?

– Нет. Только то, что они выслеживать Черный Мотылек.

– У меня к вам важный вопрос, Вамба. Пожалуйста, соберитесь и ответьте. Если бы я показал вам фотокарточку, вы бы смогли сказать, является ли изображенный на ней человек сэром Хэмилтоном? При условии, что у человека на фотокарточке нет усов.

Вамба задумался, не совсем понимая, что от него хотят, и Джаспер решил ему помочь:

– Вы бы узнали сэра Хэмилтона без усов?

– Я узнать его! Да! Этот человек… я так бояться его… в экспедиции. Когда мы ловить Купу-купу – Черный Мотылек…

– Вы можете рассказать нам о Черном Мотыльке, Вамба? Рассказать об экспедиции? С самого начала…

Вамба поглядел на него, почесал шею и заговорил своим жалобным неровным голосом:

– Сын брата моего деда, Туругва, ходить собирать коренья вади в джунгли и увидеть Купу-купу. Купу-купу сидеть на горячем камне и поедать тепло. Туругва упасть на колени и начать молиться. Он испугаться, потому что Купу-купу – ужасный предвестник смерти. Но Туругва не умереть. Купу-купу улететь, а Туругва вернуться в поселение и рассказать все старейшина. Но старейшина не поверить. Он говорить, что Туругва лгать, ведь он жить, а все, кто встречать Купу-купу, умереть. Но Туругва быть храбрый – он подумать, Купу-купу благословить его. Он снова пойти в то место на следующий день. Купу-купу питаться теплом горячего камня, как и день до этого. Туругва быть обижен, что старейшина ему не поверить, решить ничего ему не рассказывать. Он снова молиться. И снова не умереть. А когда Купу-купу улететь, он решить снова пойти туда – на следующий день. И Купу-купу снова быть там, будто ждать Туругва, но Туругва честный – он отринуть обиду и сказать старейшина, что видеть Купу-купу, чтобы люди из племени прийти молиться к горячий камень. Туругва верить, что болезни уйти, а дети перестать пропадать. Он говорить, что Купу-купу добрый на самом деле. Он не нападать. Старейшина снова ему не поверить, он знать: Купу-купу – дух смерти, он пить кровь, похищать дети, нести болезнь и страх. Он требовать доказать, и тогда Туругва снова отправиться к горячий камень, а когда Купу-купу улетать, он собрать черная пыль с крыльев и принести ее старейшина. Старейшина верить, и несколько человек из племени пойти. Но не молиться. Они взять оружие, чтобы убивать Купу-купу и снять проклятие с джунгли. Но Купу-купу больше не явиться. Старейшина разозлиться и изгнать Туругва. В Кейкут никто не верить Туругва – все считать там его лжец. Туругва уйти из родные земли и добраться сюда. Он найти меня. Он приносить мне пыль. Я отдать ее профессор Руффус. Профессор хотеть говорить с Туругва, но он уже уйти. Профессор взять сверток и велеть никому о нем не говорить, он велеть мне не покидать комнаты господина Жубера. Луна пойти на убыль, и он послать за мной, а когда я прийти, он сказать, что мы снова ехать в экспедицию. Я захотеть больше зубов. Я заслуживать больше зубов. Профессор согласиться. А потом мы поехать в экспедицию. И мы брать с собой очень злой человек, охотник сэр Хэмилтон.

– Расскажите о нем подробнее.

– Я раньше не видеть его. Он никогда не ездить с нами. Но профессор сказать, что это условие богатый господин, который оплатить экспедицию. Он не хотеть провал, и охотник увеличить шансы поймать Черный Мотылек. Мы встретиться с сэр Хэмилтон на вокзале. Он не любить меня сразу, как увидеть. Грубый, злой, плохой человек. Я знать такие. Они приходить в мою страну, забирать алмазы, убивать дети и женщины. Я бояться его. Он взять много… э-э-э… футляры с оружием. Ружья, пистолеты – очень много оружия. Он ненавидеть джунгли. «Мы продвигаться слишком медленно», – говорить он. Они ссориться с профессор. Сэр Хэмилтон говорить, что профессор не хотеть найти Черный Мотылек. Говорить, что он такой же, как старый профессор Гиблинг. Он сказать, что знать: они обманщики и выдумать Черный Мотылек, чтобы ездить в джунгли и ловить свои никому не нужные бабочки. Профессор говорить ему, что это не так, но сэр Хэмилтон не поверить. Этот человек съесть сам почти все припасы, он быть всегда пьяный, бить наших проводников и даже убить одного. А меня все время толкать и угрожать. Говорить, что в Габен я не вернуться, что трясина стать моя могила. А потом я понять: он бояться джунгли. Он не знать, что делать, и поэтому злиться. Профессор Руффус тоже подозревать его. Они враждовать. Я видеть: профессор держать при себе револьвер, а у входа в палатку насыпать сухие ветки, чтобы они хрустеть, если сэр Хэмилтон зайти. Охотник всегда злой. Всегда. Но он помочь поймать Черный Мотылек.

– Расскажите, как вам удалось поймать Черного Мотылька, – попросил доктор.

Вамба воззрился в потолок и нахмурился, пытаясь вспомнить.

– Мы идти через джунгли, искать горячий камень. У нас быть след. Мы говорить с жители джунгли, и профессор найти старый отшельник Робертсон. След привести нас к утес на скале. В пещере жить Черный Мотылек. Профессор Руффус зажечь свой фонарь и выманить Черный Мотылек.

– Какой именно фонарь, Вамба?

– Красный-красный страшный фонарь.

– И Черный Мотылек прилетел на его свет?

– Не сразу. Мы ждать. Долго ждать. Черный Мотылек вылезти. Когда он схватить фонарь, ловушка сработать. Железная сеть его поймать. Но он быть сильный, и сэр Хэмилтон его держать, пока его не усыпить сонный газ.

– Значит, фонарь, сеть и сонный газ, – задумчиво произнес Натаниэль Доу, многозначительно поглядев на племянника.

– Черный Мотылек – священный для народ из джунгли, – продолжил Вамба. – Это наш страх, наша смерть, живое сердце джунгли. Он здесь чужой. Просто зверь для охота. Унизительно для племен из джунгли. Побеждать духи должен герой из народа Кейкут – не такие, как сэр Хэмилтон. Черный Мотылек здесь не выжить. Его убить или съесть. Он плохо здесь.

– Я совершенно согласен с вами, Вамба, – сказал Натаниэль Доу. – Габен – это не место для Черного Мотылька.

– Дядюшка! – Джаспера вдруг словно озарило. – А что если мы отправим Черного Мотылька обратно в джунгли! После того как сэр Крамароу выиграет пари. Это же возможно?

Дядюшка, видимо, собирался сказать что-то в своем занудном духе, вроде «Не забегай вперед раньше времени, Джаспер», но промолчал.

– А пока что, – вдохновенно продолжил мальчик, глядя на Вамбу, – вы можете остаться у нас! Ведь так, дядюшка?

– Джаспер, можешь помочь мне кое с чем на кухне? – Дядюшка выразительно поглядел на племянника, тот кивнул, и они вышли.

Миссис Трикк демонстративно отвернулась от них и, нарезая коврижку для жужжащей рядом и едва ли не трущейся о ее ноги, словно котенок, Клары, принялась чуть слышно ворчать что-то о незваных гостях. И было неясно: то ли она имеет в виду Вамбу, то ли их, вторженцев на ее кухню.

– Что? – недоуменно спросил Джаспер. Дядюшка хмурился.

– Нам нужно решить, что делать с Вамбой, – ответил Натаниэль Доу. – Здесь ему оставаться опасно. Это опасно также и для нас.

– И что? Просто выгнать его? Пусть его сцапают эти прихвостни Хэмилтона?

– Мне кажется, стоит отвезти его на Полицейскую площадь.

– Что?! – поразился Джаспер. Ему показалось, что он ослышался. – Эти злыдни арестовали мистера Келпи, а мы им еще и Вамбу подарим?

Дядюшка покачал головой.

– Дело принимает весьма скверный оборот, Джаспер, – сказал он. – Мы не сможем защитить Вамбу, если за ним придут сюда. Мы и себя защитить не сможем.

– Но…

– Я ведь не предлагаю отдавать его Бэнксу и Хопперу. Мы отдадим его напрямую господину комиссару. Я лично сообщу ему, что это важный свидетель, ценный для дела, и он выделит для его охраны людей, которым доверяет. Вамба ведь еще должен опознать по фотокарточке сэра Уолтера из клуба. Осталось только как-то ее добыть… А сам он тем временем будет под надежной охраной. У констеблей есть оружие – они и близко не подпустят шайку Хэмилтона.

– Мне не нравится название «Шайка Хэмилтона», – проворчал Джаспер. – Глупое название. Лучше пусть они зовутся… э-э-э… м-м-м… – он на мгновение задумался, после чего улыбнулся: – Придумал! Клуб заговорщиков! Под руководством таинственного и коварного интригана мистера Блохха. Вот это я понимаю – звучит!

Доктор ожидаемо наделил племянника снисходительным взглядом.

– Ты согласен со мной по поводу Вамбы?

– У господина комиссара Вамбе будет безопаснее, – вынужденно признал Джаспер. – Но надо сказать ему, чтобы он не отдавал Вамбу Бэнксу и Хопперу – они будут над ним издеваться.

– Непременно. Что ж, пойдем сообщим гостю наше решение. Только нужно сделать это осторожно, учитывая его пугливость.

Натаниэль Доу и Джаспер вернулись в гостиную.

Доктор не успел ничего сказать, поскольку в кресле у камина больше никого не было. Вамба исчез.

Дом-с-синей-крышей можно было сравнить со старой трухлявой подушкой, забытой в чулане. Это сырая, покрытая плесенью подушка, под ветхую полосатую наволочку которой вам ни за что не захотелось бы заглядывать. Вы бы лишь увидели это мерзкое копошение внутри – и тут же отдернули бы руку с омерзением.

Настоящее клоповье копошение… Вальяжно бродили по коридорам и вверх-вниз по лестнице опытные констебли, суетились молодые, торопясь исполнить поручения и не получить при этом нагоняй. Гудели пересыльные трубы внутренней почты, постоянно что-то звякало, звенело, дребезжало. Громко стучали клавиши пишущих машинок, раздавались топот ног в тяжелых башмаках, смех, чьи-то крики, а старый констебль Лоусон, которому было под сто лет, шамкая беззубым ртом, жаловался о том, что за все годы никто так и не удосужился установить здесь лифт.

Младший констебль Дилби был из тех, кто своими ногами регулярно ощущал все прелести отсутствия лифта в Доме-с-синей-крышей и терпеть не мог эту кривобокую темную лестницу. Хотя у него даже мысли не возникало, чтобы роптать или жаловаться. Служил он уже около трех лет, старался не выделяться, старшим коллегам предпочитал не перечить. Дилби вообще был исключительно неконфликтным человеком, и эта его неконфликтность заметно отличала его от прочих служащих Дома-с-синей-крышей. Если поставить десять констеблей в ряд, то Дилби среди них выделяло бы отсутствие злобы и коварства в глазах, нередкая на его губах добродушная улыбка и существенно менее выпуклый, в сравнении с коллегами, живот. В общем, не будь он полицейским, что все же накладывало свой отпечаток, его можно было бы даже счесть довольно приятным парнем.

– Эй, Дилби! – прокряхтел толстый констебль Брюзггс, медленно поднимающийся по лестнице на третий этаж и столкнувшийся с Дилби и его спутником на угловой площадке. – Не подсобишь? Нужно отнести эту треклятую тяжеленную папку к архивным крысам. А то я уж запыхался, да и без того полным-полно дел.

– Простите, мистер Брюзггс, – ответил Дилби. – Господин комиссар велел мне сопроводить почтенного доктора.

Брюзггс окинул доктора взглядом, ничего почтенного в нем не увидел и кряхтя двинулся дальше по лестнице. Сам же Дилби и его спутник продолжили путь вниз.

– Вы, сэр, как я заметил, на особом счету у господина комиссара, – сказал Дилби доктору. – Он мало кого принимает лично.

– На это есть свои причины, – таинственно ответил доктор.

– У нас тут говорят, – продолжил констебль, – вы расследуете какое-то дело.

– Весьма неоднозначное дело, – кивнул Натаниэль Доу.

– Из таких, которыми обычно занимается мистер Мэйхью, значит, – прокомментировал Дилби. – Он как раз таки специализируется на неоднозначном.

– Я слышал, он отстранен.

– О да, сэр, совсем недавно. – Было видно, что Дилби не хочет вдаваться в подробности.

За спиной раздались голоса и громкие шаги: вниз поспешно направлялись два огромных, совершенно одинаковых констебля – судя по всему, братья-близнецы. Дилби и доктор Доу уступили им дорогу, поскольку, очевидно, останавливаться они и не думали.

Завидев коллегу, один из них воскликнул:

– Эгей, Дилбс! Ты сегодня с нами?

– Конечно! – ответил сопровождающий доктора полицейский. – Не могу дождаться конца смены!

Близнецы захохотали и ускорили шаг.

Когда констебли скрылись на втором этаже, доктор поинтересовался:

– Могу я узнать, что за шум стоит? Что происходит?

И верно, что-то происходило в Доме-с-синей-крышей: как один, полицейские были чем-то взбудоражены, а еще веселы… опасно веселы… Единственным хмурым существом, встретившимся доктору Доу под упомянутой синей крышей, была пожилая дама в клетчатом платье, которая угрожала какому-то громиле-констеблю, что скормит его своему плотоядному растению в горшке, если услышит от него хотя бы еще одно ругательство. При этом здоровенный полицейский, очевидно, всерьез воспринял угрозу безобидной с виду старушки.

– О! – обрадовался Дилби. – Хорошая новость. Бэнкс и Хоппер, констебли с вокзала, раскрыли запутанное дело и арестовали убийцу. Сегодня они проставляются в «Колоколе и шаре».

– Но я слышал, дело еще далеко от завершения, – заметил доктор. – И что арестованный ими человек всего лишь свидетель.

– Это еще нужно доказать, а пока что он и есть убийца – раз сидит за решеткой-то.

Доктор на это хмуро промолчал.

Вскоре они спустились на первый этаж. Внимание Натаниэля Доу привлек оживленный спор у сержантской стойки, располагавшейся напротив главного входа.

Дежурил сегодня старший сержант Гоббин, существо злобное, мстительное и исключительно коварное. Восседая на своем высоком стуле за стойкой, старший сержант походил на важного ворона в гнезде. Гоббин являлся обладателем узкого лица, вечно суженных глаз с бельмом на правом, угольно-черных бакенбард и крючковатого носа.

Обычно у сержантской стойки посетителей не бывает: жители Саквояжного района не приходят сюда жаловаться или подавать какие бы то ни было заявления, а последние записи в толстой сержантской Книге обращений датированы еще временами, когда констебли в Тремпл-Толл работали на благо общества, примерно шестьдесят лет назад, при деде нынешнего бургомистра.

Но сейчас, напоминающий крошечную лодчонку, которую шторм почти прибил к скале, у стойки стоял и возмущался некий джентльмен с очевидной склонностью к самоубийству.

– Это неслыханно! Возмутительно! – вопил он, а старший сержант Гоббин лишь криво усмехался. Злобного полицейского забавляло то, как пыжится этот нелепый человек в темно-сером костюме, как шляпа-котелок едва ли не подпрыгивает на его макушке, как трясутся его ручонки, сжимающие портфельчик.

– Мистер Пиммз, что здесь происходит? – спросил доктор, когда они с констеблем Дилби подошли.

Мистер Пиммз резко обернулся, но, увидев того, кто к нему обратился, вздохнул с облегчением.

– О! Господин доктор! Хорошо, что вы здесь! Они… эти… – он гневно замолчал, сдерживая ругательство, – отказываются отпускать мистера Келпи! Вы можете с этим что-то сделать?!

– К сожалению для вас, он ничего не сможет с этим сделать, – процедил старший сержант. – Убийца сидит, где ему и положено. И да, к слову: этот ваш законник, который заявился утром, ничего здесь не решает.

– Вы… это… вы пожалеете!

– Ну-ну, – Гоббин рассмеялся.

– Мистер Пиммз, – сказал доктор. – Я только что от господина комиссара. Он заверил меня, что мистера Келпи отпустят, как только судья Сомм подпишет все бумаги. Судья еще спит – обычно он просыпается часа в два-три пополудни, после чего еще примерно два с половиной часа собирается. Чтобы добраться сюда, ему нужно еще около часа. Папку с делом мистера Келпи положили на самый верх стопки первоочередных дел. Думаю, к вечеру мистер Келпи уже будет свободен.

При этих словах улыбка сползла с губ старшего сержанта Гоббина. Он явно до последнего рассчитывал, что устоявшаяся за годы процедура не даст сбой. И то правда: обычно те, кто сюда попадал, выходили наружу только через заднюю дверь, закованные в кандалы. Да и то идти им было всего пару футов к тюремному фургону, после чего они отправлялись прямиком в квартал Хайд.

– Парни проделали большую работу! Отыскали убийцу… – начал он.

– Им придется поискать кого-нибудь другого, – сухо проговорил доктор.

Старший сержант Гоббин приподнялся на своем стуле и до хруста сжал кулаки. Он устремил на Натаниэля Доу яростный взгляд и уже собирался ответить по всей форме и существу этому чистоплюйному скользкому докторишке, но тут его грубо прервали:

– Стоять! Вы арестованы! – пророкотал на весь первый этаж Дома-с-синей-крышей обладатель трескучего механического голоса. – Гражданин, вы совершили противозаконное действие! Именем полиции Габена! Стоять! Вы арестованы!

Орал один из полицейских – громила двинулся к стойке, вел он себя при этом исключительно странно, если не сказать безумно. Вся верхняя половина его тела с металлическим скрежетом раскачивалась взад-вперед, а вытянутые руки хаотично болтались из стороны в сторону, описывая круги, словно лопасти пропеллера.

– Проклятье! – в ярости закричал сержант Гоббин. – Шарки снова сломался!

Шарки был констеблем-автоматоном. На первый взгляд его можно было принять за обычного полицейского: темно-синяя форма, высокий шлем с кокардой, дубинка на поясе. Но вблизи все сразу становилось ясно: у Шарки были глаза-лампы (сейчас горела лишь одна из них), а рот, все исторгающий свои угрозы, напоминал раструб клаксона. Но даже если не обращать внимания на ржавое лицо, лишь отдаленно похожее на человеческое, нельзя было не заметить, что форма механоида давно устарела, так же как и он сам. К примеру, на мундире старого образца были два ряда гербовых пуговиц вместо одного.

«Латунный полицейский на службе закона!» – под таким гордым лозунгом механическое пополнение персонала должно было стать новой вехой в защите правопорядка, но, как и всё в Габене, стало лишь очередным разочарованием. Когда-то около трех дюжин латунных констеблей служили в Тремпл-Толл, подчиняясь своим человеческим коллегам, – их использовали для оповещения, поддержки, связи и конвоя, но всего за несколько лет они безнадежно устарели, а заменить на новые их никто не удосужился. Постепенно латунных констеблей на улицах города не осталось. Кто-то из них окончил свои дни на железной свалке Ружж, кто-то – на дне канала Брилли-Моу, кого-то продали на черном рынке автоматонов во Фли, а Шарки, последний представитель своего вида, мог арестовать разве что слепого паралитика, да и то вряд ли: он, скорее, покалечил бы его своими беспорядочно размахивающими руками.

– Дилби! – орал старший сержант Гоббин, зажимая уши ладонями. – Сделай что-нибудь! Заткни его! Пока он не начал свистеть!

– Что мне с ним сделать, сэр?!

– Мне почем знать?! Убери его отсюда! Сломай! Выкинь на свалку! Делай все что хочешь, но пусть эта консервная банка заткнется!

Гоббин явно был рад выместить свою злобу хотя бы на ком-то.

Дилби засуетился вокруг Шарки, пытаясь найти выключатель. Вжав голову в плечи и скорчив бессмысленную в данной ситуации страшную рожу, он запрыгал вокруг латунного полицейского, изворачиваясь и пригибаясь, чтобы не получить по голове одной из его тяжелых металлических рук. Не найдя, как отключить взбесившийся механизм, констебль улучил момент, схватил автоматона за мундир и поволок его прочь. Всему этому сопутствовал хриплый смех старика Лоусона, который сидел в уголке, под доской с плакатами о розыске злоумышленников.

– Заткнись! – прикрикнул на старого констебля сержант Гоббин. – Я знаю, что это твоих рук дело, нафталин!

Воспользовавшись неразберихой, доктор Доу отвел мистера Пиммза в сторону.

– Что они себе позволяют? Никакой порядочности! – Банковский клерк зажал портфельчик под мышкой и яростно почесал затылок, глядя на констеблей, собравшихся, казалось, со всего участка поглядеть на представление. – А этот гнусный сержант хуже всех!

– Уверен, он особо огорчен тем, что вечер в пабе за счет Бэнкса и Хоппера, проводивших арест мистера Келпи, отменяется.

– Незаконный арест! – уточнил мистер Пиммз. – Что за город! Волокут в застенок кого хотят!

– Они не смогут пойти против приказа господина комиссара, мистер Пиммз, – заверил собеседника Натаниэль Доу. – Он получил все бумаги (свидетельства и прочее) от вашего адвоката. Благодаря вам мистер Келпи вскоре снова будет дома.

Мистер Пиммз тяжело вздохнул, поправил галстук и котелок. Уверенность доктора подействовала на него ободряюще, да и в целом тот излучал спокойствие и хладнокровие. Паниковать и нервничать рядом с таким невозмутимым человеком казалось глупо и неуместно.

– У вас есть какие-нибудь новости о… – мистер Пиммз понизил голос, – Черном Мотыльке?

– Кое-какие есть, но немного. Мы знаем, как его поймать, но для этого нужен мистер Келпи.

Мистер Пиммз закивал.

– Предложение сэра Крамароу о любой возможной помощи остается в силе, – сказал он. – Его волнует судьба Черного Мотылька как никого.

– Да, я знаю это.

– Что-то известно о тех, кто хочет нас опередить? О тех, кто похитил Вамбу.

– Раз уж вы об этом заговорили, мистер Пиммз, у нас есть кое-какие подвижки в данном направлении. Есть даже подозреваемый. Тот, кто прикидывался сэром Хэмилтоном в экспедиции.

– Правда? И кто же это?

– Боюсь, я вынужден пока что держать это в тайне. Того требует дело, вы понимаете?

Мистер Пиммз был явно разочарован. Плечи его опустились, взгляд уткнулся в пол.

– Я осведомлен о печальном положении дел сэра Крамароу, – сказал доктор Доу. – И знаю, что именно стоит на кону.

– Гм. – Пиммз с досадой поглядел на доктора. – Вы побывали в этом змеином логове…

– Простите?

– В клубе «Гидеон». Уж они явно не упустили случая возвести как можно больше напраслины на сэра Крамароу. Должно быть, сэр Уолтер просто счастлив.

– Он сообщил все лишь в общих чертах. Сказал, что если сэр Крамароу выиграет пари, он погасит все его долги.

– Это так, – вынужденно признал мистер Пиммз.

– А еще он сказал, что вы служите в банке господ Ригсбергов и приставлены к сэру Крамароу, чтобы проследить, куда тратятся их деньги. Зная репутацию этого банковского дома, можно уверенно заявлять, что они уже давно бы отобрали у сэра Крамароу залог, а именно его особняк в Сонн, но так как этого не произошло… полагаю, вы не сообщили начальству о реальном положении дел.

– Вероятно, как друг я лучше, чем как служащий банка, – сказал мистер Пиммз, грустно улыбнувшись. – Сэр Крамароу… вы понимаете, его обаяние, его… Да что я вам рассказываю! Вы и сами имели счастье познакомиться с этим джентльменом. Несправедливо, что этот город так с ним обходится.

– Вы правы, мистер Пиммз. Хочется верить, скоро череда неудач сэра Крамароу завершится. Вы еще будете здесь, в участке?

– Недолго. Нужно кое-что подписать у этого злыдня. Потом я должен буду вернуться в банк.

– Меня ждет пациент, поэтому я отдам вам лекарство для мистера Келпи. Это запас из его кабинета в ГНОПМ. – Доктор достал из саквояжа три небольшие склянки с черной жидкостью: – Пожалуйста, передайте их ему как можно скорее.

– Но до его освобождения меня к нему вряд ли пустят…

– Констебль Дилби. Он создает впечатление хорошего человека. Передайте через него.

Мистер Пиммз кивнул.

Шум в участке стих, Шарки был выключен и надежно упрятан в чулан, все вернулись к прерванным делам.

Попрощавшись с клерком, доктор Доу бросил быстрый взгляд на старшего сержанта Гоббина, который разговаривал с кем-то из коллег, и направился к выходу.

Прежде чем покинуть Дом-с-синей-крышей, уже на самом пороге он услышал то, что заставило его замереть на месте:

– …И этот тип заявляет, что кукла отрезала его сыну лицо, можете поверить, сэр?!

Натаниэль Доу резко обернулся.

Мистер Пиммз чуть в стороне тихо разговаривал с констеблем Дилби; старик Лоусон что-то ворчал себе под нос, бросая взгляды на дверь чулана и гадая, подходящий ли момент снова выпустить Шарки, или еще рановато. А у стойки мистера Гоббина стоял, вальяжно облокотившись на нее, толстый полицейский с рыжеватыми усами. Судя по нашивкам, тоже сержант. Говорил именно он:

– Этот папаша совсем с цепи сорвался! Бездоказательно клевещет на почтенных людей, грозится сообщить в газеты. Заявил, что пойдет к писаке Трилби. Уверен, они же сами с женушкой морду мальчишке и отчекрыжили!

– Шалил, небось, или огрызался, – усмехнулся Гоббин – по его лицу было видно, что он получает удовольствие от жуткой истории, которую рассказал ему коллега. – А ты видел этого мальчишку, Кручинс? Там совсем кровавое месиво? Тошнотворное?

– Да я тоже хотел бы глянуть, – сказал сержант Кручинс. – Но он весь замотан бинтами, ничего не увидишь. Да и, говорят, уже пришили ему лицо обратно.

– Жаль. Вот бы поглядеть на его первый денек в школе без кожи.

– Да уж, презабавное было бы зрелище…

Натаниэль Доу сжал зубы. Он видел этого бедного мальчика, он лично пришивал ему лицо на место. В его ушах до сих пор стоял дрожащий голос его матери, а в памяти четко застыли ее полные слез глаза. Более того, прямо сейчас этот самый ребенок ждет его, доктора Доу, чтобы он снял швы.

Семейство Мортонов постигло ужасное несчастье – они не заслуживали, чтобы о них такое говорили, но поделать с этим доктор ничего не мог. Единственное, что ему оставалось, – это избавить себя от мерзости Полицейского ведомства, которая, словно липкая маслянистая пленка, оседала на коже.

Он развернулся, толкнул дверь и покинул Дом-с-синей-крышей.

Человек, забившийся в угол тесной камеры застенка, походил на старую, потерявшую форму перину с набивкой, съехавшей куда-то книзу. На нем были лишь штаны да рубаха. Грязные босые ноги стояли на заплеванном ледяном полу, на них алели следы, оставленные полицейскими дубинками.

Заключенный трясся, но не от холода или полученных травм. Его колотило, а от одолевающего жара, казалось, кипела кровь. Перед глазами все плыло. Он запустил дрожащие пальцы в спутанные, слипшиеся от пота волосы. Его осунувшееся лицо совсем не походило на лицо того, кого вчера втолкнули в этот застенок: кожа побелела и словно бы даже истончилась, под глазами прорисовались черные покойницкие круги, жутким узором на лбу и висках проступила сеть ветвистых синеватых вен. Этому человеку было плохо. Лихорадка разрывала его на куски.

– Я… не знаю. Не знаю я… – прохрипел заключенный. – Я… не… знаю…

– Всё ты знаешь, – последовал ответ, произнесенный негромким тягучим голосом. – И ты все мне расскажешь.

Заключенный поднял испуганный взгляд, но увидел лишь черную тень, стоящую по ту сторону решетки.

В каталажке Дома-с-синей-крышей, которую часто называют «собачником», свет был погашен. Прочие арестованные забились в разные щели, перепуганные до смерти. Человек-тень повторил:

– Ты мне все расскажешь.

Казалось, у него и вовсе нет лица – оно было туго замотано черным шарфом, а глаза скрывались под защитными очками с затемненными стеклами. Этот человек вел себя так спокойно, как будто не только застенок, но и весь полицейский участок принадлежали сугубо ему.

– Ты никогда отсюда не выйдешь, никогда, – угрожающе проговорил он. – Ты слышишь? Отвечай мне!

– Я не знаю.

– Где Черный Мотылек?

– Я не знаю. Он где-то в городе… выпущен на свободу.

– Не пытайся запудрить мне мозги. Ты ведь знаешь, о чем я. Другой Черный Мотылек.

– Что? Я не понимаю…

– Я всё знаю, – зашипел человек в черном. – Гиблинг, старый мерзавец, всех провел. Вы с ним привезли сюда Черного Мотылька еще двадцать лет назад и спрятали его. Спрятали его ото всех.

– Профессор Гиблинг ничего не спрятал. Я ничего не прятал!

Человек в черном рассмеялся:

– Профессор Гиблинг, очевидно, считал, что его жизнь менее ценна, чем жизнь какой-то твари из джунглей. Он тоже ничего не сказал, когда его убивали.

– Что… вы… убили профессора?

– Мы и тебя убьем, Келпи. Если ты сейчас же все мне не расскажешь.

– Я ничего не знаю! – заскулил заключенный. – Ничего! Нет никакого другого мотылька!

– Конечно же есть! И хватит лгать мне. Я знаю. Не ту сказочку, которую вы сочинили для Крамароу и прочих. Я все выяснил.

Мистер Келпи отчаянно завопил:

– Нет! Это была правда!

– Мистер Робертсон тоже так считает? – спросил человек в черном, и мистер Келпи содрогнулся уже в большей степени от ужаса, чем от лихорадки. – Он тоже полагает, что это правда?

– Мистер Робертсон? Но… как?

– Я отправился в джунгли, Келпи. Я отыскал брошенного там Гиблингом человека. Он все мне рассказал. Из того безумного бреда, который он говорил, мне удалось вычленить крохи правдивых сведений. И правда в том, Келпи, что вся ваша история – это ложь. Ну же, Келпи, скажи, сколько еще смертей должна принести эта тварь? Зачем жертвовать ради нее жизнью? Расскажи мне все – и твои мучения окончатся. Где тайник?

– Нет никакого тайника!

– Хватит, Келпи. Я же вижу, как тебе плохо. Лихорадка убивает тебя. Расскажи мне – и тебя ждет облегчение.

Человек в черном достал из кармана небольшую склянку и показал ее заключенному. Тот потянулся к ней и, брызгая слюной, взмолился:

– Дайте! Дайте мое лекарство! Прошу вас! Мне очень плохо! Я горю… я умираю…

– Не раньше, чем ты расскажешь мне, что тебе известно. Ну же! Говори! – Человек в черном утратил последнее терпение. – Говори сейчас же!

– Он… он мертв… мертв!

– Что?!

– Черный Мотылек. Это правда: мы с профессором привезли Черного Мотылька в Габен. Но он погиб. Профессор Гиблинг и я… мы убили его.

– Как это – убили?

– Он вырвался. Вырвался сразу после приезда в Габен. Прямо как этот. Нам удалось… удалось поймать его. Мы были вынуждены… нам пришлось его убить.

– Это ложь! Гнусная ложь!

– Нет, я не лгу. Профессор узнал, что мотылек несет в себе проклятие. Из-за него погибли все в экспедиции, мотылек стравил их друг с другом. Он свел с ума мистера Робертсона и заставил профессора бросить его в джунглях. Он почти свел с ума самого профессора. Мы должны были убить его. Это был единственный выход.

Человек в черном схватился за прутья решетки и придвинул к ним голову.

– Как вы могли убить это бесценное существо?

– Оно сеет страх и безумие, плодит паранойю, заставляет повернуть против самых близких. Черному Мотыльку не место в Габене. Здесь, где все и так всех ненавидят и презирают… он просто свел бы город с ума. Мы видели, как два брата закололи друг друга, пытаясь заполучить Черного Мотылька, видели, как мать бросила своего ребенка в топку паровоза, решив, что тот хочет завладеть Черным Мотыльком. Это безумие нужно было остановить! Поэтому профессор Гиблинг так противился новой экспедиции! Он взял с меня слово, что, если она увенчается успехом, я приложу все усилия, чтобы убить нового Черного Мотылька. Но я… я не успел…

– Какая замысловатая ложь, Келпи, – тихо сказал человек в черном. – Вы долго ее придумывали с профессором? Именно это вы должны были рассказать в случае, если бы вас раскрыли или стали пытать?

– Это не ложь! Как вы не понимаете… Дайте… дайте мне лекарство… я больше… больше не могу! – мистер Келпи издал совершенно нечеловеческий крик. Казалось, он вот-вот вывернется наизнанку либо сорвет с себя кожу.

Человек в черном просунул руку между прутьев решетки и разжал пальцы. Склянка упала на пол и со звоном разбилась, а лекарственная смесь расплескалась по грязной каменной плитке.

– Не-е-ет!

Мистер Келпи бросился к разбитой баночке и принялся слизывать с пола свое лекарство, не замечая, что режет губы и язык об острые осколки.

– Никчемность, – прошипел человек в черном, глядя на него. – Полнейшее ничтожество.

Мистер Келпи поднял голову, но никого по ту сторону решетки уже не было.

В собачнике Дома-с-синей-крышей зажегся свет, звякнули ключи и раздался скрип башмаков дежурного констебля.

– Не спать! Не спать! – прогудел он, стуча дубинкой по прутьям камер. – В гробу отоспитесь!

Площадь Неми-Дрё была шумной и оживленной, как поминки никем не любимого родственника. В ее центре стоял, помигивая фонарями, старенький дирижабль «Воблиш». Грязно-серый пассажирский аэростат маршрута «Площадь – парк Элмз – Фонарная набережная» вот-вот должен был отчалить: громко раздавал приказы человек в фуражке, а причальная команда мельтешила у катушечных машин, готовясь отдать швартовые тросы-гайдропы. Пассажиры уже были на борту, станционный смотритель зазвонил в колокол.

По мостовой вокруг дирижабля медленно полз поток экипажей: «Трудсы», городские кебы, фургоны и трициклы сигналили и стучали колесами – из-за них площадь тонула в никогда не рассеивающемся дыму. Клаксонирование и вытье труб полицейских тумб на Неми-Дрё почти не смолкало, а ворчание толпы пешеходов напоминало мушиный гомон в запертой комнате…

Шуму для ушей конкуренцию составлял «шум для глаз» – от вездесущих рекламных афиш нигде было не скрыться – даже в небе. На аэробакенах, зависших над площадью, располагалось множество вывесок: «Купите хряккса в лавке домашних любимцев “Питомцы Перегрина” – розовые хрякксы сейчас самый визг моды!», «Помадка для волос Креббла! Купите тюбик представительности и жестянку великолепия!», «“Ригсберг-банк”. Ваши деньги здесь!» – и тому подобное…

Шум, вонь, смог, лезущие в глаза вывески… Тех, кто жил в выходящих на Неми-Дрё домах, можно было бы лишь пожалеть, если бы не одно «но»: на их месте мечтал оказаться едва ли не каждый в Тремпл-Толл. Эта площадь была своеобразным центром Саквояжного района. На нее глядели окна пассажа Грюммлера, упомянутого банка Ригсбергов, апартаментов «Доббль» и прочих уважаемых мест. Свои двери для посетителей открывали: лучшая цирюльня, шикарный ресторан «Паулинн», три джентльменских и два дамских клуба. Помимо прочего, шанс отравиться в местных кафе и кондитерских был очень мал, а кто-то даже видел поблизости гуляющего на поводке пуделя (почти чистого).

Жизнь на Неми-Дрё закручивалась и замешивалась, будто в каком-то котле, и заметно ее ускоряла местная газета «Сплетня», чья редакция приютилась тут же, неподалеку от трамвайной станции. Как бы кто ни относился к тому, что печатали в «Сплетне», читали ее почти все – никто не хотел отставать от событий, а благодаря фантазии и автоматонной работоспособности неугомонных репортеров события эти сменялись с невиданной скоростью. Так уже к вечеру полуденные новости могли настолько устареть, что их иначе как «прошлым веком» было и не назвать.

Но сейчас большие часы на здании банка пробили полдень, а значит, новый тираж только отпечатали. Из дверей редакции, словно тараканы из коробка, выскочили две дюжины мальчишек-газетчиков: с визгом и гиканьем они разбежались в разные стороны, разнося сплетни и неподтвержденные слухи по всему Саквояжному району.

И тогда, будто только того и ждал, из узенького, соседствующего с дверями редакции подъезда показался ничем не примечательный с виду субъект – таких в Тремпл-Толл и на Неми-Дрё множество: слегка помятый, отягощенный брюшком и небритый. Господин этот кривобоко обмотал шею полосатым шарфом и глубоко засунул руки в карманы ношеного пальто. Под мышкой он сжимал зонтик, обтянутый газетной тканью.

Обладатель вислых щек и цепкого взгляда с недовольством отметил клубящийся уже по пояс молочный туман, подошел к окошку под редакцией и купил свежую, еще горячую «Сплетню», после чего двинулся в сторону трамвайной станции. Шагал этот мистер неуверенно: спотыкался, пошатывался, наталкивался при этом на людей, собирая с каждого, словно налог, возмущенные окрики, – он явно был нетрезв, да и выглядел так, будто не спал уже третьи сутки.

Оказавшись на станции, нетрезвый мистер слился с толпой, стал ее частью – всего лишь одним из хмурых жителей Тремпл-Толл, ожидающих свой трамвай. Трамвай вскоре подошел, проглотил толпу, словно ржавый копченый кит – клин вялых мальков в шляпах-котелках, и отбыл дальше, в сторону вокзала.

На станции практически никого не осталось – лишь тот самый нетрезвый мистер и какой-то человек, мерзнущий на скамейке под навесом, – он тонул в тумане практически по грудь. Человек на скамейке поднял воротник пальто, низко надвинул котелок на лоб. Чтобы защититься от гари, копоти и пыли дорожного движения, он замотал лицо шарфом и опустил на глаза защитные очки. В руках незнакомец сжимал жилетные часы и глядел на них, словно сверял трамвайное расписание или же чего-то (может, кого-то) ожидал.

Нетрезвый мистер кряхтя опустился на скамейку рядом с ним, раскрыл газету и уткнулся в нее.

– Кхе-хе-хе, – он кудахтающе рассмеялся. – Кто-то подшутил над людишками – перевел все часы в Саквояжне на час назад. Как такое может быть? «Сплетня» завралась вконец.

Его сосед по скамейке глухо произнес:

– Скоро заголовки в «Сплетне» будут не в пример более громкими.

Это прозвучало весьма угрожающе, но мистер с газетой не придал значения сказанному, словно и вовсе ничего не услышал. Лишь кашлянул и перелистнул страницу.

– Мне сообщили, что Джонатан Мортон меня искал, – произнес он. – Миссис Бремм, соседка, как ей и было велено, уверила мистера Мортона, что после нашей с ним встречи меня никто не видел. Она сообщила, что он сильно нервничал и был испуган. Все так, как вы и говорили.

– Совсем скоро наш друг по делу Каштановой улицы уже все завершит – осталось совсем недолго, – прошептал сосед по скамейке, по-прежнему не отрывая взгляда от часов.

– Как вам это удалось?

– Людское поведение, мистер Граймль, столь же предсказуемо, как и погода над городом, – был ответ. – Провокация – это рычаг. Все остальное лишь закономерный ход шестерней.

– Вы уверены, что он больше ко мне не заявится?

– Разумеется. Он придет прямо ко мне. Осталось его немного подтолкнуть.

– Учитывая, что вы ничего не делаете просто так, мистер Блохх, то я предположу, что провокация Джонатана Мортона – это часть чего-то большего.

Мистер Блохх едва заметно кивнул. Он задумался о чем-то своем, отстраненно поглядел на темное зловещее здание с колоннами на противоположной стороне площади.

Это был банк, единственный в Тремпл-Толл. Им владели монополисты и пираньи своего дела – семейство Ригсбергов. Именно так, считал мистер Блохх, и должен выглядеть настоящий банк: мрачным, отталкивающим местом, куда приходят лишь исключительно и бесповоротно отчаявшиеся люди.

– Признаюсь вам, для меня все это в новинку, – тем временем продолжил мистер Граймль. – Прежде я просто брел по следу, вынюхивал да подслушивал, иногда выбивал долги. Но это… слишком хитроумная обманка даже для старика Граймля. Свести с ума человека несложно, сложно подстроить так, чтобы сумасшедший делал то, что вам нужно.

– С сумасшедшими проще, мистер Граймль, – ответил мистер Блохх. – Они действуют еще более предсказуемо, чем обычные, нормальные люди. Главное – понять, какой именно вид безумия имеет место. И паранойя… один из наиболее легко контролируемых. Обожаю паранойю. Вы не забыли вручить нашему другу с Каштановой улицы револьвер? Без револьвера ничего не получится.

– Как я мог забыть? – недовольно пробурчал мистер Граймль. – Я все-таки не новичок какой, а частный сыщик с опытом более…

– Да-да, мистер частный сыщик, – перебил его мистер Блохх, – если мне не изменяет память, вы исчезали не просто так, а должны были кое-кого отыскать.

Мистер Граймль нахмурился, перевернул очередную газетную страницу и уставился на чернильное полотно статей. Едва шевеля губами, словно зачитывая их себе под нос, произнес:

– Я всё узнал. Интересующая вас личность действительно еще жива. Этот человек… вы никогда не поверите, где он.

– Удивите меня.

– Он сидит в карцере в Хайд. Никто его не видел годами, прочие заключенные и вовсе не имеют о нем ни малейшего представления. Но мне удалось разговорить бывшего надзирателя: он подтвердил, что интересующая нас личность действительно там. Все вами описанные симптомы присутствуют. Этот сумасшедший твердит, что у него украли жизнь, украли его память, что якобы годами он ходил на службу, но при этом он не может ответить, что это за служба такая.

– Хайд? Вы уверены?

Мистер Граймль хмыкнул и осторожно, чтобы не нарушить свою маскировку, за газетой протянул соседу по скамейке мятый конверт, пухлый из-за обилия в нем бумаг.

– Здесь всё, – сказал он и, когда мистер Блохх спрятал конверт в карман пальто, перевернул очередную страницу газеты. – Весь мой след: бумажный и действительный – я все записал.

– Хорошая работа, мистер Граймль.

– Меня волнует, как вы до него собираетесь добраться. В карцеры Хайд невозможно попасть. Они охраняются лучше, чем банковское хранилище Ригсбергов.

Мистер Блохх несколько помедлил с ответом:

– У меня есть человек на эту роль.

– У вас всегда есть какой-нибудь человек на какую-нибудь роль, – прокомментировал мистер Граймль.

Мистер Блохх ничего на это не ответил. Он снова поглядел на свои часы и, улучив момент, вдруг нажал на небольшую кнопку, останавливающую ход стрелок.

В этот миг с аэробакенов и столбов на площади завыла штормовая тревога. Движение на проезжей части на мгновение как по команде остановилось, пешеходы застыли, подняли головы и, не сговариваясь, нахмурились, но уже в следующую секунду все вернулось на круги своя, лишь туман поднялся еще на пару дюймов, но теперь это был уже не просто туман – это был предвестник скорого шквала. Второго за одну только эту неделю.

– Как вы это делаете, хотел бы я знать, – пробурчал частный сыщик, но вместо ответа мистер Блохх сказал:

– Все произойдет сегодня. Будьте готовы, Граймль. Фиш сделает свою часть, вы должны выполнить свою. Не подведите меня.

После чего встал и, не прощаясь, двинулся к мостовой. Мистер Граймль покачал головой, сложил газету и отправился обратно, в сторону своей крошечной конторки возле редакции газеты «Сплетня».

Мистер Блохх тем временем замер на бордюре, поднял высоко над головой правую руку и принялся раз за разом, словно сигнализируя кому-то, распрямлять пальцы: пять… пять… четыре… два… четыре… один… три… пять… один… один…

После чего он как ни в чем не бывало опустил руку, дождался, когда из потока экипажей отделится небольшой черный «Трудс» и подкатит к нему. Боковой фонарь на экипаже пару раз мигнул, дверь открылась, и мистер Блохх забрался внутрь.

Как только он оказался в экипаже, «Трудс» тронулся и покатил в сторону улицы Бремроук.

– Я вижу, вы чем-то сильно возмущены, мадам, – сказал мистер Блохх, пряча часы в жилетный кармашек.

На сиденье напротив застыла холодная статуя в черном, будто бы траурном, платье. На голове ее была шляпка с перьями и торчащими кверху двумя острыми шляпными булавками. Бледное лицо со впалыми щеками и тонкими губами этой женщины являло собой саму суть строгости, и мистер Блохх, как бы парадоксально это ни было, ощутил, что его сейчас начнут воспитывать, хуже того – наказывать за что-то.

– У меня есть право быть возмущенной, мистер Блохх, – сказала женщина. – Я наняла вас, чтобы вы разрешили мое затруднение, но, насколько я поняла, вы слишком заняты другими делами.

Мистер Блохх улыбнулся под своим шарфом.

– Мадам, спешу уверить вас, что ваше дело занимает все мои мысли. Я как раз только что встречался с исполнителем ключевой роли в нем.

– Неужели?

– Нам остается лишь ждать. Я ведь говорил, что ваше дело требует особого подхода, выдержки и терпения. Оно из разряда самоисполняющихся, но на то, чтобы оно… – Он протянул: – Самоисполнилось, нужно время. Рычаги, заводящие маятники, дернуть просто, но эти маятники должны раскачаться с достаточной силой, чтобы зацепить нужные нам крючки, а те, в свою очередь, потянут цепи и…

– Маятники, крючки, цепи! Я не понимаю всей этой вашей машинерии!

– Уверен, это не так и вы все понимаете. Вы очень умная женщина, миссис Четвин, иначе вы бы не работали там, где работаете.

– Но дело никуда не движется!

– Вы заблуждаетесь, миссис Четвин, – сказал мистер Блохх. – Неужели вы назначили эту встречу, потому что усомнились во мне и в моих методах? Вы ведь помните, о чем мы говорили? Терпение, миссис Четвин. Терпение и хладнокровие. Это очень сложные планы. Если вы не хотите, чтобы вас заподозрили, вы должны быть очень осторожны.

– Я помню, – произнесла миссис Четвин таким тоном, каким уместнее было бы сказать: «Чтоб ты сдох и тебя собаки жрали». – Я не за этим назначила встречу, мистер Блохх. Мне пришло извещение.

Мистер Блохх, каким бы бесстрастным он ни казался, все же чуть подался вперед. Слова собеседницы взволновали и обрадовали его. Наконец-то!

Миссис Четвин угрюмо продолжала:

– У вас меньше недели, мистер Блохх. Если за это время вы не успеете передать мне вашу Вещь, то я отправлюсь без нее, вы понимаете это?

– Конечно, миссис Четвин, – размеренно проговорил мистер Блохх. – Я все понимаю: в министерстве не терпят непунктуальность.

– Вот именно, – со злостью сказала женщина. – Но зато в вопросах кражи чужих жизней они соблюдают весьма недвусмысленный подход. Ваша Вещь будет готова ко времени моего отправления?

– О, она будет готова уже на днях, – заверил ее мистер Блохх. – Все движется. Все идет своим чередом.

– Не забывайте о вашей части уговора, мистер Блохх, – сказала миссис Четвин. – Вы должны избавиться от этого человека, он мне больше не нужен. Когда я вернусь, я хочу, чтобы моя сестра была лишь моей.

Мистер Блохх пристально поглядел на собеседницу сквозь стекла защитных очков. Эта женщина прекрасно знала, чего хочет, и вела себя соответственно – никаких двусмысленностей, никакой многозначительности, никаких намеков – лишь уверенное движение к намеченной цели. В какой-то степени он уважал это, но при том еще и презирал, поскольку таких людей не составляло труда просчитать. С ними можно было выстраивать схемы на множество шагов вперед, и они, как правило, примерно следовали по намеченным траекториям, послушно шагали на уготованные им клеточки и двигались сугубо туда, куда было нужно ему. Ведь они привыкли ходить таким образом.

Что касается миссис Четвин, то она страдала болезненным чувством собственничества и неизлечимой манией по отношению к своей младшей сестре. Ее ничто не волновало, кроме желания остаться с сестрой лишь вдвоем, как в выдуманном ею детстве, когда они были неразлучны. Вот только перед ней встало некое препятствие на пути к достижению желаемого, и это препятствие она решила убрать самым жестоким образом. До недавнего времени у нее не было подходящего средства для этого; и какая все-таки удача, что ее доверенный адвокат посоветовал ей некоего мистера Блохха, которого назвал «консьержем преступного мира» и «талантливым устранителем чужих препятствий»…

«Трудс» тем временем вырулил на Бремроук, проехал два квартала и подкатил к обочине. Остановился. Экипажник постучал в окошко за своим местом, давая пассажирам знать, что они прибыли.

– Вам не стоит переживать, миссис Четвин, – сказал мистер Блохх. – Ваше дело близится к завершению и будет исполнено еще прежде, чем я добуду Вещь. Сегодня вам стоит наведаться на Каштановую улицу примерно к часу дня. Устройтесь напротив дома, не покидайте экипаж, ну а мне как раз нужно выгулять Карину – что-то она засиделась взаперти.

Миссис Четвин поморщилась – она прекрасно знала, кто такая Карина, – но почти сразу на ее тонких губах появилась отвратительная улыбка. Этой вероломной и коварной женщине улыбаться совершенно не шло.

Мистер Блохх открыл дверцу экипажа и вышел в туман. Напоследок проговорил:

– И возьмите с собой ваш театральный бинокль, миссис Четвин.

После чего захлопнул дверцу и отошел в сторону, глядя, как черный «Трудс» снова возвращается в ленивый поток экипажей. Вскоре тот стал лишь грязной чернильной каплей в этом потоке и исчез в клубах дыма, вырывающегося из десятков выхлопных труб.

Мистер Блохх огляделся по сторонам, плотнее закутался в пальто и двинулся вглубь переулка Фейр.

Глава 2. В свете багрового фонаря

– Увели! Проклятые ублюдки! Увели! Украли нашего убийцу!

Лицо констебля Хоппера было морковного цвета от ярости. Он схватил за грудки несчастного бродягу и швырнул его в стену дома. Тот сполз по ней и захрипел на земле. Хоппер с размаху пнул бедолагу носком башмака под ребра.

– Проклятые адвокаты! Ненавижу проклятых адвокатов!

В Габене полицейские и адвокаты были злейшими врагами, и чувства констебля Хоппера разделяли все его коллеги без исключения.

Гильдия адвокатов представляла собой довольно внушительную силу в Тремпл-Толл, в ней состояло не менее трех дюжин жеманных высокомерных личностей, которых не запугать, которые сами кого хочешь запугают. Это были известные мастера вертеть на палочке законы и жонглировать ими с ловкостью цирковых клоунов – в собственную пользу, разумеется. При этом каждый из адвокатов будто считал своим долгом обвести вокруг пальца пару-тройку констеблей и сержантом закусить (и все это до обеда). Полицейских можно было понять: представьте, что вы сидите за столиком в ресторане, едите чудесный ростбиф, а какая-то тварь в белых перчатках, обернувшись мерзкой сороконожкой, хватает ваш ростбиф и тащит его прочь, выставляя вас посмешищем. Хуже всего для констеблей было даже не то, что эти законники крали их трофеи (различных арестованных), а то, что на них практически не было управы: адвокатишку не арестуешь, в застенок не швырнешь, дубинкой не отделаешь, с ним не работают угрозы – еще чего доброго пойдет и нажалуется господину судье. А тогда бед не оберешься. И что тут поделаешь, когда упомянутые типы просто заходят в Дом-с-синей-крышей как к себе домой, с пренебрежением раздают приказы, а потом с таким же гордым видом удаляются, прихватив с собой добычу и записав очередного несчастного констебля в свой список униженных и побежденных. Хорошо еще, что нанять адвоката могут лишь единицы, иначе «служить и защищать» в этом городе было бы просто невозможно!

В данном случае констебль Хоппер гневался, разумеется, не на всю «адвокатскую шайку» в целом, а на конкретного ее представителя, обладателя воскового лица и вялой шеи, мистера Водянистые Глаза, явившегося с утра пораньше в Дом-с-синей-крышей вымогать (иначе это и не назовешь), чтобы отпустили честно и справедливо арестованного бабочника Келпи.

Хоппер продолжал негодовать:

– Ублюдок доктор! Это все он, не иначе! Подослал этого… как его…

– Мистера Бемброка, эсквайра, – подсказал напарник.

– Да! Подослал этого мистера Бемброка, эсквайра!

Бэнкс и Хоппер стояли в узеньком переулке Браммс, который еще называли Шепотным переулком, так как именно здесь служащие Дома-с-синей-крышей порой встречались со своими доносчиками. А что, местечко удобное: фонари не горят, выходит сюда лишь одно окно, да и за тем обретается глухая и слепая старуха, тут даже коты не водятся. В Шепотном переулке всегда мертвенно-тихо, всегда уютный для ведения неприглядных дел полумрак. Забрести сюда по ошибке может разве что бродяга, который не в ладах с головой и который вдруг решил попасться кое-кому под горячую руку…

Где-то неподалеку со столба выла штормовая тревога, приглушенно выл упомянутый бродяга. А Хоппер топал ножищами в бессильной ярости, как ребенок, у которого забрали игрушку.

Толстяк Бэнкс, в свою очередь, что удивительно, негодование напарника не разделял.

– Уймись, Хоппер. – Констебль уселся на выброшенный кем-то стул, влажное сиденье которого тут же под ним чавкнуло. – Пока ничто не кончено. Мы еще добудем наше повышение.

– Каким это, спрашивается, образом? – рявкнул Хоппер. – Через пару часов Келпи окажется на свободе. Упорхнула наша птичка…

– Еще нет, – заявил Бэнкс важно.

– Почему ты так спокоен? Почему ты улыбаешься, Бэнкс?

– Все идет как задумано.

– Как задумано?

– Келпи все равно скоро бы вышвырнули обратно на улицу, – сообщил толстый констебль. – И без вмешательства этого законника. Я бы сам его выпустил.

Хоппер не поверил своим ушам.

– Ты? Выпустил бы?

– Именно, – усмехнулся Бэнкс. – Это дело не такое простое, каким кажется.

Хоппер досадливо подвигал челюстью.

– То есть ты думаешь, что Келпи и правда не наш убийца?

– Конечно. Я так с самого начала думал.

Хоппер выглядел так, словно его как следует прихлопнули по голове парой десятков пыльных мешков. Может, даже не пустых.

– Но… постой… я не… не понимаю. Шнырр ведь говорил…

– Ничего конкретного он не сказал, а вместо этого выдал кучу домыслов, чтобы получить вознаграждение. Но то, что мы услышали в ГНОПМ перед арестом Келпи, нельзя просто взять и проигнорировать. Было непохоже, чтобы бабочник врал доктору. Тот схватил его за горло – тут не сильно-то повыкручиваешься: можно и шейку скрутить.

– Но я думал…

– Ты вообще видел этого коротышку? – презрительно бросил Бэнкс. – Этого тюфяка и рохлю? Кого он смог бы убить?! Разве что парочку тарелок пудинга, да и то, скорее всего, они победили бы его несварением.

– Гм. – Хоппер почесал квадратный подбородок.

Бэнкс продолжал:

– Если бы Келпи отправился в Хайд, а убийства продолжились бы, нам ни за что не дали бы новенькие самокаты. Понимаешь это, Хоппер?

Хоппер мрачно кивнул: уж это он понимал.

– Вот я и подумал, – продолжил Бэнкс, – что завязнувший в этой истории по самые уши Келпи выведет нас на тех самых типов в черном, о которых говорил Шнырр, а еще… – он сделал выразительную паузу, – поможет пристрелить проклятую тварь. Знаешь, что мы сделаем?

Глаза Хоппера зажглись, как семафоры. Он распахнул рот и побагровел. Догадка вот-вот готова была его посетить. Он, кажется, уже… уже почти-почти понимал, что… а-а-а… Нет! Констебль захлопнул рот и нахмурился. Он так и не понял, что задумал его напарник.

Бэнкс, глядя на него, утомленно вздохнул и пояснил:

– Мы проведем «н. н.», конечно же.

– «Н. н.», точно!

Судя по лицу Хоппера, расшифровал служебное сокращение он как-то по-своему. В то время как толстяк подразумевал «негласное наблюдение», громила думал о «навязчивых носках» и недоумевал, каким это они, спрашивается, боком относятся к их делу.

– Мы проведем «н. н.» – и сразу все станет ясно, – тем не менее важно добавил Хоппер. – И как я сам об этом не подумал?

Бэнкс веско заметил:

– Ну, ты ведь до последнего был убежден, что Келпи и есть наш убийца.

– Ну, не то чтобы… – пошел на попятную Хоппер. – Я просто… э-э-э… рассматривал варианты. Но если вдуматься, он действительно не слишком-то похож на одного из наших обычных супчиков.

– Да, наши обычные супчики не такие наваристые и…

Неподалеку в тумане раздалось шарканье башмаков, и Бэнкс замолчал. К ним кто-то приближался. Приближался, немелодично насвистывая.

– О, господа хорошие! – сказал этот кто-то, и из тумана выплыла покрытая оспинами мерзкая улыбка. – Мое почтение!

Походочкой вразвалку к констеблям подошел Шнырр Шнорринг.

– О, вы кого-то лупите?! – с восторгом воскликнул он и склонился над человеком, стонущим в грязи. – Хе! Да это же Отсталый Друберт! Позвольте, я ему тоже как следует пару раз наподдам! Кто ж упустит шанс пнуть Отсталого Друберта.

Друберт действительно слыл отсталым: ему было около тридцати лет, но при этом он обладал разумом восьмилетнего ребенка – говорят, его никогда не просыхавшие родители били его по голове, и это сыграло свою роль. Друберта в Саквояжне знали многие. Его вечно открытый слюнявый рот и отсутствующий взгляд не могли не привлекать как внимание, так и насмешки. Он бродяжничал, порой вылавливал из канала мертвецов и оттаскивал их в морг. Разумеется, подобного рода услуги были неоплачиваемыми, но доктор Горрин жалел Отсталого Друберта и втихаря выдавал ему за каждый труп по три фунтовые пуговицы. Друберта частенько били на улице, пользуясь тем, что он не может дать сдачи.

– Ты сможешь его пнуть, – сказал Бэнкс, – только если твои сведения окажутся полезными. Ты понял, Шнырр?

Услышав собственное прозвище, доносчик в очередной раз скривился, но тут же улыбнулся Бэнксу и Хопперу и в предвкушении потер руки.

– О, вам понравятся мои сведения! Можете мне поверить! Я уж расстарался, чтобы угодить моим любимым господам констеблям!

– Ближе к делу, Шнырр!

– Да-да! – покивал доносчик. – Как и было велено, я проследил за мальчишкой.

– Почему за мальчишкой? – не понял Хоппер. – И когда, спрашивается, ты ему это велел, Бэнкс?

– Когда ты выбивал долг из кондитера Плюмма, – пояснил Бэнкс. – Помнишь, ты еще говорил, что от него в воздух поднималась мука, как пыль от подушки.

– Помню: Мучной Плюмм. Но почему ты велел Шнырру следить за мальчишкой, а не за доктором?

– У меня есть подозрение, – сказал Бэнкс, – что мальчишка не так-то прост. Странный он какой-то. Ходит постоянно за доктором. Молчит почти все время. А когда не молчит, огрызается – наглый до жути. Ты часто видел, чтобы детям дозволялось совать нос во взрослые дела? Я уж молчу о полицейских расследованиях. Думаю, из этих двоих он – главный.

– Гм.

– Так что, Шнырр? – Бэнкс поглядел на доносчика. – Подтвердились мои подозрения?

– Я не вполне уверен, – ответил Шнырр Шнорринг. – Но мальчишка и правда занят очень странными делами. Совсем недетскими, если вы понимаете, о чем я толкую.

– Мы как раз таки не понимаем, о чем ты толкуешь, поэтому и спрашиваем.

– Да, поживее, Шнырр! – добавил Хоппер. – Ты испытываешь наше терпение.

Шнырр Шнорринг запахнул пальто и сунул руки в карманы. Меньше всего на свете он хотел испытывать терпение этих господ.

– Мальчишка заходил в стекольную мастерскую «Френн и Тоуард», что на улице Визгляков. Вышел он оттуда с каким-то большим приспособлением. Он вез его на тележке, и оно было накрыто полотнищем. Я не смог разглядеть, что там, но, когда тележка наткнулась на кочку, звякнуло стекло. Мальчишка отвез эту штуковину к себе домой, в переулок Трокар, а потом отправился бродить по закоулкам возле Чемоданной площади, встречался там с различными отвратными личностями из местных, говорил с ними и отправлялся дальше. Я узнал у одного из них, что было нужно мальчишке. Так вот: он ищет чернокожего человека. Туземца по имени…

– Вамба, – вставил Бэнкс.

– О, вы знаете о нем?

– Ты не так уж и много выяснил, – вместо ответа проворчал толстый констебль.

– Ты мог бы постараться и получше, – подтвердил его напарник.

– Я… я… думал о том, чтобы загнать мальчишку в какую-то подворотню и выпытать, выбить у него, что он задумал…

– Что же тебе помешало?

– Я узнал кое-что. Мальчишка находится под защитой… – Шнырр Шнорринг на мгновение испуганно замолчал, – под защитой мистера Киттона.

– Что? – громыхнул Хоппер. – А он еще каким боком к этому делу относится?

– Мне кажется, никаким.

Хоппер мрачно поглядел на напарника.

– Что думаешь? – спросил он. – Мистер Киттон – это не шутки.

– Да уж, – согласился Бэнкс. – Но это ничего не меняет. Просто будем вести себя чуточку осмотрительнее. Слушай сюда, Шнырр: у тебя будет новое задание. Ты должен отыскать гуталинщика прежде, чем это сделают мальчишка и его доктор. Ты понял, Шнырр?

– Да-да, господа хорошие. Конечно.

– Вот и славно. А мы, – Бэнкс достал револьвер, крутанул барабан, проверил патроны в нем и усмехнулся, – немного поохотимся.

Стемнело рано. Туман сгустился, но шквал, если верить метеорологической службе, должен был начаться лишь к утру.

Джаспер нервничал и, чтобы немного успокоиться, грыз «Твитти», наблюдая за тем, как дядюшка в свете двух переносных фонарей помогает мистеру Келпи собирать механизм. Сам мальчик в некотором отдалении от них сидел на ящике у своего небольшого фонаря и приманивал пока что лишь наглых стрекоз.

На охоту или, правильнее будет сказать, ловлю вышли втроем. Решили никого больше не привлекать.

Мистер Келпи, которого из-за неторопливости судьи Сомма и козней сержанта Гоббина отпустили из застенка Дома-с-синей-крышей только этим утром, выглядел не очень здоровым. На все вопросы о своем самочувствии бабочник тем не менее отвечал, что с ним все в порядке и что как следует отдохнет, лишь когда мотылек будет пойман. При этом, несмотря на бледность и черные мешки под глазами, мистер Келпи изо всех сил старался казаться бодрым и суетился, ни на мгновение не оставаясь на одном месте.

В любом случае он больше руководил, в то время как всю работу по установке и подготовке механизма делал доктор Доу. Выглядела так называемая световая ловушка весьма причудливо. Основа ее представляла собой плафон фонаря – короб из темно-красного, почти черного, стекла. Сверху к фонарю крепился похожий на рог граммофона раструб с большой линзой на конце, которая должна была рассеять луч в ночном небе над Габеном.

Для засады выбрали оканчивающийся тупиком переулок неподалеку от пожарной станции. Окна сюда не выходили, дверей также не было, да и вообще этот узкий проход между домами местные, очевидно, использовали, чтобы избавляться от мусора. Повсюду громоздились горы трухлявых ящиков, прогнивших бочек, какой-то старой мебели и тому подобного хлама. Пахло здесь просто отвратительно – Джаспер назвал бы этот запах вонью недопереваренных носков старого бродяги, найденных в желудке крысы, которую, в свою очередь, проглотил престарелый кот с недержанием. И все же мальчик надеялся, что эта вонь не позволит Черному Мотыльку почуять ловцов. А еще хотелось думать, что механизм сработает…

Джаспер глядел на туман, колышущийся и покачивающийся у кирпичной стены, слушал торопливые нервные инструкции мистера Келпи и лаконичные, рубленые уточнения дядюшки – все уже было почти готово, и… ему вдруг стало страшно. Перед глазами Джаспера очень некстати предстал мертвый профессор Руффус с разорванным лицом, предстал убитый пересыльщик со станции пневматической почты, а еще – тот, другой, которого Черный Мотылек зацепил лишь слегка, при этом нанеся ему жуткие, кошмарные раны.

Джаспер вспомнил, что сам он просто мальчишка – всего лишь слабый, беззащитный ребенок. Как он может противостоять злобному монстру, если уже пострадало столько взрослых? И вообще, на что они надеются? Что тот с ходу попадется в ловушку? Что не набросится на них прежде? Что не почует обман?

От этих мыслей Джасперу становилось все более не по себе, и каждый раз, когда его одолевал очередной приступ тревоги, а руки начинали дрожать, он бросал беспокойный взгляд на дядюшку.

Доктор Доу, как всегда, был холоден, собран, решителен. И все же по некоторым малозаметным признакам Джаспер отметил, что дядюшка тоже нервничает. И кажется, нервничал он вовсе не из-за предстоящей ловли, а из-за того, что сегодня произошло…

Доктор Доу не просто так отправил племянника за фонарем одного.

Примерно в два часа дня по пневмопочте пришло послание. Джаспер как раз был в прихожей и сам достал его из капсулы. Сложенный вдвое листок бумаги даже не озаботились положить в конверт, как будто отправитель спешил. Сверху на листке было написано: «Марго Мортон». Джаспер не знал, кто это.

– Дядюшка! – Мальчик вошел в гостиную, разглядывая странную записку. – Пришло послание от какой-то Марго Мортон…

Джаспер машинально развернул бумагу и успел прочитать лишь: «Помогите! Мне больше не к кому обратиться…» – когда моментально оказавшийся рядом дядюшка выхватил у него из рук записку, стремительно прочитал ее и сообщил недоуменному племяннику:

– Тебе придется пойти в «Френн и Тоуард» самому, Джаспер. У меня срочное дело… очень срочное…

Джаспер решил, что речь о каком-то пациенте, о чем сразу же поинтересовался. Дядюшка не ответил – быстро надел пальто и цилиндр, схватил саквояж и, даже не попрощавшись, исчез в чулане. Это все очень смутило Джаспера: они никогда не пользовались подземным ходом днем – кто бы не удивился, увидев внезапно вылезающего из канализационного люка посреди улицы почтенного джентльмена? Дело, верно, было и впрямь невероятно срочным.

Когда дядюшка вернулся домой – уже ближе к вечеру, – он выглядел угрюмым, задумчивым и подавленным.

«Кажется, пациент не выжил», – решил мальчик.

Дядюшка все бормотал себе под нос, словно заучивал: «Я не успел… простите… я не успел… простите…» После чего, вновь нацепив привычное хладнокровие, отправил кому-то послание по пневмопочте. Объяснять что-либо племяннику он отказался, а тот не стал допытываться…

Любой, кто плохо знал Натаниэля Френсиса Доу, мог бы подумать, что сейчас в грязном, заваленном мусором тупике он просто переживает за результат их рискованного предприятия, пытается удержать все в голове, опасается просчета, но Джаспер видел, что произошедшее сегодня его не отпускает.

Ко всему прочему – и Джаспер это знал – доктор Доу еще и боялся за него. Разумеется, дядюшка хотел, чтобы Джаспер остался дома, но при этом понимал, что попытка удержать его подальше от ловли – затея бессмысленная. Взвесив все за и против, доктор решил, что лучше все время знать, где племянник находится, и сразу ограничить его строгими правилами, чем постоянно ожидать, что мальчишка возьмет и заявится в самый неподходящий момент.

Согласно плану, Джаспер должен был оставаться там, где сейчас и сидел, ровно в пятидесяти шагах от места проведения ловли. И самое главное: ему строго-настрого было запрещено приближаться, пока Черный Мотылек не окажется в кофре.

Дядюшка, к слову, лично несколько раз проверил надежность замков, чтобы мотылек не смог вырваться на свободу, когда будет пойман. Он вообще подошел к ловле с особой педантичностью – изучил переулок и крыши ближайших домов, провел множество каких-то непонятных племяннику расчетов, а перед выходом даже надел один из своих старых костюмов. По мнению Джаспера, «старый» костюм ничем не отличался от того, который был на дядюшке до этого…

Доктор Доу будто в сачок поймал мысль Джаспера о себе, повернул голову и коротко кивнул – все было готово. Они с мистером Келпи погасили свои фонари, и мальчик сделал то же самое.

Переулок погрузился во тьму…

…Мистер Блохх глядел на происходящее в подзорную трубу. Он видел двух мужчин в тупиковом переулке, суетящихся возле фонаря-ловушки. Видел мальчишку, сидящего на ящике неподалеку.

На мгновение опустив подзорную трубу, он задрал рукав пальто, под которым на руке крепилась широкая кожаная манжета с жужжащими погодными датчиками. Сверившись с ними, он вернул рукав на место, а трубу – к глазу. Все это он проделал четко, механично, застыв всего в дюйме от края обрывающегося перед ним карниза.

Стоявший рядом с мистером Блоххом мистер Грей, в отличие от спутника, был весь на нервах – разве что не перетаптывался на месте. Господин заговорщик снова поднял защитные очки на тулью котелка, но на сей раз он предусмотрительно запасся мичманским аэробиноклем – теперь хоть в какой-то мере мистер Грей мог чувствовать себя причастным к происходящему. Правда вот, происходящее ему совершенно не нравилось.

– Мы слишком далеко, чтобы отреагировать вовремя, – сказал он.

Ответом ему было невыносимое коронное молчание мистера Блохха.

– Вы ведь не намерены позволить им это сделать? – удивился мистер Грей. – Я все же советовал бы вам отправить туда мистера Паппи и прочих – иначе у доктора действительно есть все шансы поймать Черного Мотылька.

– Спокойнее, мистер Грей, спокойнее, – негромко проговорил мистер Блохх. – Пока что рано вмешиваться. Я уже устал призывать вас к терпению. Нам нужно выждать.

– Выждать? Чего выждать, я не… э-э-э… – он вздрогнул и отшатнулся от края карниза. – Они зажгли! Зажгли фонарь!

– Я вижу, мистер Грей. – Мистер Блохх тут же опустил на окуляр подзорной трубы затеняющую линзу. Мистер Грей не мог последовать его примеру по причине отсутствия подобных линз на его бинокле.

А тем временем в паре кварталов западнее, прорезая туман и ночь, из тупика вырастал и раскрывался бутон багрового света. Бинокль мистера Грея стал бесполезен, так как, кроме этой мерцающей красной воронки, в него ничего не было видно.

– Раз, два, три… – начал считать мистер Блохх, но ничего не происходило. – Любопытно…

– Что вам кажется любопытным?

– Должна была сработать тревога на пожарной станции. Видимо, наш доктор предупредил господина брандмейстера, чтобы его пожарные никак не реагировали, когда увидят со смотровой башни странный свет неподалеку.

– Я не могу понять, почему вы так спокойны. – Мистер Грей с тревогой глядел на установленную доктором Доу и мистером Келпи ловушку. – Если Черный Мотылек прилетит и они его поймают, все будет кончено!

– Вы глядите на все под неверным углом, мистер Грей, – бесстрастно проговорил мистер Блохх. – Вам бы увидеть то, что вижу я.

– И что же вы видите?

– Всего лишь финальную стадию эксперимента. Мне нужно последнее доказательство, и наше дело будет сделано.

– Какое еще доказательство? Если они схватят мотылька Руффуса сейчас, в то время как мы не знаем, где находится тайник с мотыльком Гиблинга, дело будет провалено, и… постойте! – Мистер Грей оборвал сам себя. – Кажется, я понял! Вы позволите им поймать Черного Мотылька, а потом просто отберете его у них тепленьким? Пусть они выполнят всю грязную работу за нас! В этом ваш план? Что ж, мистер Блохх, я должен принести вам извинения – это действительно облегчит нам работу, поскольку, обладая одним Черным Мотыльком, мы быстро отыщем тайник с другим…

Мистер Блохх молчал, оглядывая крыши спящего города и выискивая любые признаки движения среди каминных труб, птичников, чердачных окон и флюгеров.

– Почему вы молчите? Я ведь угадал? Мы найдем тайник, и все будет…

– Я уже нашел тайник, мистер Грей.

– Что? Но как?! Когда?!

– Эксперимент вот-вот подтвердит мое предположение либо, в чем я очень сомневаюсь, опровергнет его.

– Полицейский застенок… – понял мистер Грей. – Вы что-то выяснили у Келпи?

– Более того. Я выяснил все что хотел.

– Но почему вы мне ничего не сказали?

– Потому что я не уверен на все сто процентов.

Мистер Блохх замолчал. Мистер Грей обдумывал услышанное.

– Какой прекрасный свет… – прошептал человек с подзорной трубой.

Мистер Грей был с ним в корне не согласен. Он не видел ничего прекрасного в омывающем крыши багровом свечении, которое походило на фонтан крови из проколотой раны. А еще он был удивлен – человек, который на его памяти ни к чему не испытывал никаких эмоций, вдруг чем-то восхитился.

– Вы же знаете, что этот фонарь для нас бесполезен, – сказал мистер Грей. – Лучше других знаете. Наш мотылек на него не клюнет. Гиблинг намеренно солгал в своей книге, если вдруг кто-то вознамерится выманить его тварь из тайника.

– Разумеется, для меня это не секрет, – ответил мистер Блохх. – Но кое на кого он все же подействует. В этом есть своя… м-м-м… поэзия, наверное. Ирония. Все так похоже. Вы уже второй раз участвуете в охоте на того самого мотылька, летящего в ту же самую ловушку. Вы согласны со мной, – мистер Блохх усмехнулся, – многоопытный профессиональный охотник и отважный ловец диких зверей сэр Хэмилтон?

Мистер Грей поморщился под своим шарфом.

Мистер Блохх вдруг напрягся и слегка подался вперед.

– Что? – встревоженно спросил мистер Грей. – Что там? Вы что-то увидели?

– Он здесь. – Мистер Блохх различил в подзорную трубу черную тень, мелькнувшую в небе над улицей. – Летит на свет. Ловушка сработала…

…Время тянулось невероятно медленно. Оно словно и вовсе остановилось.

Джаспер, почти не моргая, глядел на рассеивающую багровый свет линзу фонаря. Ничего не происходило… А пять минут назад, как только мистер Келпи поджег светильный газ под плафоном, он сразу же принялся лихорадочно вертеть головой во все стороны, пытаясь увидеть, не приближается ли Черный Мотылек, но, похоже, у того были дела поважнее.

Дядюшка и мистер Келпи замерли в засаде в нескольких ярдах от фонаря, а сам Джаспер вынужденно укрылся за большой трухлявой бочкой чуть ли не на другом конце света. Он был так испуган и напряжен, что совершенно забыл о недоеденной печенюхе «Твитти» в руке.

Джаспер не знал, что будет делать, когда явится мотылек. Если все пройдет согласно плану и ловушка захлопнется, тогда все хорошо. А если что-то пойдет не так и жуткая тварь нападет на дядюшку или мистера Келпи… нет, он просто не представлял, как сможет оставаться в стороне. При этом Джаспер понимал, что, если вдруг Черный Мотылек, страшно подумать, убьет дядюшку, тот сразу же лично воскреснет, чтобы наказать Джаспера, вздумай он сунуться.

Эти мрачные мысли выдавливали невидимыми поршнями из души все хорошее. Тревога с каждой минутой лишь крепла, а Черного Мотылька по-прежнему не было видно.

У Джаспера заболела спина, заныли ноги от неподвижной позы, он замерз в своем тонком сюртучке. Мерзкий молочный туман оседал на его лице.

Чтобы хоть как-то унять страх и тревожное ожидание, мальчик перебирал в уме все, что читал в книге профессора Гиблинга о Черном Мотыльке, – вдруг это могло бы помочь в ловле. Но на ум ему приходили одни лишь какие-то глупые факты, вроде того, что у Черного Мотылька слезы светятся в темноте, что его глаза приобретают рубиновый оттенок, когда он глядит на северо-запад, что под дождем его крылья начинают будто бы течь, что мясо самки Черного Мотылька ядовито и непригодно в пищу, как будто кому-то в здравом уме пришло бы в голову есть бабочку, и прочие бесполезные вещи…

Дядюшка прервал его мысли. Он вдруг поднял руку и тут же резко ее опустил, давая ему знак: «Внимание!»

Что-то начало происходить…

Сперва Джаспер даже не понял, что именно видит. Это был лишь клок – чернильно-черный клок будто бы взметенной порывом ветра ткани.

А потом мальчик во всех подробностях рассмотрел того, кто наделал столько шума в городе.

Как и говорил мистер Келпи, Черный Мотылек был намного меньше ржавого мотта из ГНОПМ, но при этом от него откровенно веяло могильным холодом и кромешным отчаянием. Глядя на комок мрака, кружащий в кровавом свете фонаря, Джаспер вдруг ощутил себя запертым в глухом колодце, из которого никак не выбраться и который постепенно заполняет тьма.

Ловушка сработала. Но Джасперу вдруг показалось, что она поймала его самого…

– Ловушка сработала, – кивнул мистер Грей. – Как и в первый раз. Они сделали буквально то же, что и мы с профессором Руффусом в Кейкуте какие-то две недели назад, а эта глупая тварь снова попалась на тот же трюк!

– Я полагаю, это никак не связано с ее интеллектом, – прокомментировал мистер Блохх. – Лететь на свет – ее инстинкт, а свои инстинкты живые существа практически не могут преодолеть. Когда речь идет о противостоянии своей природе, у многих начинаются трудности. Вот у вас, к примеру, прирожденная и, вероятно, непреодолимая склонность к интригам и убийствам, мистер Грей.

– Никакая это не склонность, а необходимость, – огрызнулся мистер Грей и, поймав себя на мысли, что было бы неплохо столкнуть этого отвратительного человека вниз, с карниза, тут же усомнился в собственных словах. Пересилив свой опасный порыв, он продолжил и попытался вложить в голос как можно больше убедительности:

– Вы знаете, зачем я все это делаю.

– Мне кажется, вы делаете это, чтобы покормить голодную тварь в душе, которая с каждым днем становится все наглее и просит все больше добавки. Тварь в черной комнате без окон и дверей, с единственной щелью, через которую вы проталкиваете ей обед. Вам нравится ощущение контроля, когда люди делают то, что вам хочется, поступают так, как вы задумали. О, не нужно возмущаться, я ведь вас нисколько не осуждаю! Я понимаю вас, как никто другой, поскольку страдаю от этой болезни в гораздо большей степени, чем вы. В моей душе тварь уже отъелась до размеров окружающей ее комнаты.

Мистер Грей поглядел на собеседника со злостью. И все же он не мог не признать, что в чем-то тот прав – хотя бы в том, что он, мистер Блохх, консультант по претворению в жизнь незаконных и мрачных планов, прогнил намного сильнее, чем какой-то мистер Грей, убивший всего парочку ничего не значащих людей.

Если у мистера Грея все его злодеяния еще хоть как-то можно было списать на необходимость и следование плану, который за него придумали, то мистер Блохх относился к людским жизням совершенно иначе. Для него окружающие были всего лишь куклами – болванчиками, которых при необходимости можно пустить под зубья пилы либо без жалости и сомнений швырнуть в камин. Главное, чтобы они, эти безвольные детали механизма, исполняли то, что нужно: кто-то представлял собой рычаг, кто-то – поршень, а кто-то был жалкой крошечной шестереночкой, которая закручивала и приводила в движение прочие, более массивные колеса.

Мистер Блохх будто подслушал его мысли:

– Колеса… колеса сошли с путей. Что-то происходит.

И верно: до крыши, на которой стояли заговорщики, донеслись громкие отчаянные крики и еще кое-что…

– Что-то пошло не по плану…

…Все шло по плану. Черный Мотылек опускался, постепенно приближаясь к источнику света. Линза фонаря была все ближе…

Джаспер попытался успокоиться и унять лихорадочное сердцебиение – он знал, что у мотыльков превосходный слух. Хотя не помнил, есть ли у них уши. В любом случае Черный Мотылек явно не слышал испуганный стук детского сердечка поблизости или ничуть не менее взволнованный грохот двух взрослых сердец. Словно загипнотизированный под влиянием салонного месмериста, он летел к фонарю, завороженный его свечением.

Затаив дыхание, Джаспер наблюдал, как Черный Мотылек будто бы танцует в воронке кровавого света. Это было невероятное и вместе с тем весьма жуткое зрелище. Все звуки кругом словно умерли. Джаспер позабыл и о времени, и о холоде, и о собственной усталости. Все его мысли были стерты этим кошмарно-прекрасным явлением. Он мог лишь глядеть, и его веки начали болеть от того, как долго он удерживал их раскрытыми.

Чем ниже мотылек опускался, тем больше его окутывал багровый свет. Насекомое купалось в нем. Издали казалось, что оно тает, истончается, но раз за разом прорехи затягивались. Фонарь его не жег – и не случайно: специальный светильный газ в баллоне не позволял ни плафону, ни линзе нагреваться. Эту технологию ловцы бабочек изобрели много лет назад – им нужны были целые и неповрежденные образцы, они не могли позволить себе даже слегка обжечь уникальных бабочек, которых выслеживали годами.

Черный Мотылек нырнул в переулок, словно в некое подобие кирпичной коробки…

Вот он опускается ниже… уровень третьего этажа… второй этаж…

Вот уже до фонаря остается пять ярдов… три ярда… ярд…

«Ну, давай же… давай… – мысленно подгонял жуткое создание Джаспер. – Еще немного… еще совсем чуть-чуть…»

Черный Мотылек был уже почти у самой линзы…

Мистер Келпи подробно описывал метод действия ловушки, и Джаспер знал, что должно произойти. Как только мотылек коснется выпуклого стекла, сработают чувствительные цепочки, оттягивающие зажимы на запорно-пусковых устройствах баллонов с сонным газом. При этом раскроется короб, выпуская металлическую сеть, которая, в свою очередь, опутает мотылька и притянет его к земле…

Черного Мотылька и линзу фонаря отделяли уже считаные дюймы… Ловушка вот-вот должна была сработать… дюйм и…

И тут переулок будто взорвался. В узком рукаве кирпичного прохода между домами грянул выстрел.

Джаспер вскрикнул от неожиданности и пригнулся. Черный Мотылек дернулся в сторону, но в него уже летели следующие пули.

– Не-е-ет! – закричал дядюшка. Он поднялся из укрытия и резко развернулся.

Джаспер повернул голову и увидел, как к тупику бегут двое мужчин в полицейской форме. Оба держали в руках револьверы, нацеленные на мотылька. Они стреляли на бегу.

– Остановитесь! – кричал мистер Келпи. – Не стреляйте!

Констебли не слышали. Либо намеренно игнорировали. Они палили в Черного Мотылька, но особой меткостью ни один из них не отличался.

– Проклятье! – Доктор Доу ринулся навстречу констеблям, намереваясь помешать им.

Толстяк Бэнкс ревел, пытаясь перекрыть грохот выстрелов:

– Стреляй в него, Хоппер! Стреляй!

Констебли остановились, но пальбы не прекратили.

– Да я… – Хоппер совсем запыхался. – Я… пытаюсь…

Одна пуля попала в фонарь, пробила трубу и разбила плафон. Ловушка сработала – сеть выстрелила, но, так ни за что не зацепившись, со звоном рухнула на землю; зашипели баллоны, выпуская в воздух синеватый газ. Сонный газ не был горючим, но вот тот, что питал фонарь…

– Вы всех нас взорвете! – кричал доктор Доу. – Прекратите огонь! Прекратите!

Но констебли ничего не слышали – они стреляли и стреляли, пока у них не закончились патроны. Повезло еще, что целились они вверх, и большинство пуль прошли над фонарем.

– Ты видишь его?! – Бэнкс задрал голову, пытаясь различить что-то в небе над переулком.

– Не-а… а ты?! – отвечал Хоппер.

– Он улетел! – завопил мистер Келпи. – Сбежал!

Джаспер был в ужасе. Он выбрался из-за своей бочки. В голове шумело. Все произошло так быстро…

Покачнувшийся фонарь по-прежнему горел, труба накренилась, а луч залил собой стену дома и красным полукругом вычертил над крышами размытую багровую арку.

Мистер Келпи дрожал, глядя в небо. Констебли все высматривали улетевшего Черного Мотылька.

Грохот в переулке стих, и лишь крики доктора Доу прорезали ночь и туман:

– Болваны! Идиоты! Что вы наделали?! Что вы наделали?! Мы его почти поймали! Что вы наделали?!

В подобной ярости Джаспер никогда прежде не видел своего дядюшку. Его лицо было жутко искажено, он тяжело дышал, а его глаза, казалось, могли свежевать не хуже скальпелей.

– Он сбежал… – негромко проговорил дрожащим от потаенной радости голосом мистер Келпи. – Его не поймали… он сбежал…

В гостиной дома № 7 в переулке Трокар пахло кофе даже сильнее, чем обычно.

Варитель недовольно бурлил, шипел и фыркал, явно намекая на то, что подобное обращение его не устраивает. Латунный толстяк работал без передышки всю ночь напролет, словно кочегар на фабрике в Гари, и, будь у него ноги, как у автоматонов, он бы непременно отправился с жалобами в какой-нибудь профсоюз дряхлых железяк, если бы такой, разумеется, существовал. Но в любом случае ног у него не было, зато имелась рука, которая на гармошечном механизме раз за разом подавала все новые и новые чашки кофе, а доктор Доу принимал их, опустошал, после чего безжалостно заводил варитель снова.

Было следующее после ловли Черного Мотылька утро.

Всю ночь доктор, мистер Келпи и Джаспер провели в этой гостиной, каждый в своем кресле. Обсуждали провал, время от времени поругивались на тупоголовых констеблей и пытались строить планы на ближайшее будущее. Поиски ускользнувшего Черного Мотылька теперь явно должны были усложниться тем, что тот испуган и взбудоражен пальбой.

Доктор Доу вроде бы отошел после своей ночной вспышки ярости и вновь стал походить на себя обычного – утомленного несовершенством окружающего мира и населяющих его людей мизантропа, и только. Да и как тут гневаться, когда отправляешь в себя кофе чашку за чашкой – Натаниэль Доу был тем, на кого кофе действовал успокаивающе.

Шквал так и не наступил. После полуночи туман перестал густеть и подниматься, а ближе к утру и вовсе превратился в рваное пуховое одеяло. Штормовая тревога давно прекратила выть, и никто не мог вспомнить точно, когда именно. Метеорологическая служба обманула – что ж, такое случалось и прежде, как в тот раз, когда обещали дождь из лягушек, который, ко всеобщему огорчению, так и не пошел.

Ночные треволнения постепенно отпустили Джаспера, его клонило в сон, и он все порывался отправиться спать. От усталости почти все мысли покинули его голову, будто зрители – скучную постановку в сиротском театре, и он просто наблюдал за ползающей по столу пчелой.

Клара, неугомонное создание, уплетала печенье, и мальчик вдруг понял, что теперь у него появился достойный конкурент. Он уже начал опасаться, что «Твитти» на них обоих не хватит.

– А она здесь прижилась, как я погляжу, – сказал мистер Келпи.

– Да уж, – хмуро кивнул доктор. – Она, видимо, считает, что у нас приют для наглых беспризорных пчел.

– Миссис Трикк постоянно ее подкармливает, – добавил Джаспер. – Скоро Клара станет такой толстой, что не сможет взлететь!

Пчела согласно жужжнула.

– Ей здесь хорошо, – с грустью проговорил мистер Келпи. – Лучше, чем в научном обществе. Здесь о ней, по крайней мере, могут позаботиться.

– Уж не хотите ли вы сказать… – начал было доктор, но Джаспер опередил его, радостно воскликнув:

– Да! Конечно, мы о ней позаботимся, мистер Келпи! Не волнуйтесь!

Доктор Доу покачал головой, но сказать ничего не успел, поскольку из прихожей раздался едва слышный звон колокольчика – в щель для газет и писем что-то просунули. На часах было без пятнадцати семь – в это время почтальон мистер Уигли как раз разносил утреннюю почту.

Доктор отправился в прихожую и вскоре вернулся в гостиную со стопкой корреспонденции. В понимании Джаспера у него был неплохой улов: свежий номер «Сплетни», пара писем да открытка от неблагодарного пациента, обвиняющего доктора в том, что тот не должен был прерывать его самоубийство. Спасенный желал доктору, чтобы ему однажды тоже помешали оставить всю эту суету, когда жизнь станет совсем невыносимой.

Прочитав послание на открытке, Натаниэль Доу почти даже улыбнулся. Он опустился в кресло и принялся разбирать оставшуюся почту.

– Вы позволите? – мистер Келпи кивнул на газету.

Доктор протянул ему «Сплетню», а бабочник, лишь стоило ему бросить взгляд на передовицу, тут же огласил гостиную недоуменным:

– Подумать только!

– Что вас так удивило, мистер Келпи? – спросил доктор Доу, не поднимая глаз от письма из стопки и пытаясь понять, кто такая мисс П. У. Трикк, обозначенная на конверте как отправитель.

Мистер Келпи взволнованно сообщил:

– Ночью кто-то ограбил «Ригсберг-банк»!

– Ограбление банка! – воскликнул Джаспер. Сон как рукой сняло. – Ух ты!

– Быть того не может, – равнодушно пробормотал доктор и попытался на просвет разглядеть содержимое конверта от непонятной П. У. Трикк.

– Но здесь так написано! – Мистер Келпи принял его реакцию за неподдельный интерес. – Разумеется, статья вышла из-под пера Бенни Трилби. Мистер Трилби сообщает, что в пять часов утра (отдадим дань расторопности редакции, ведь сколько там прошло?.. два часа?) управляющий банка, господин Портер, обнаружил, что хранилище вскрыто, как консервная банка, а круглая сейфовая дверь исчезла в неизвестном направлении. Охранники в недоумении – они ничего не слышали и не видели. Семейство Ригсбергов от комментариев пока что воздерживается. Они не признаются, сколько именно украли злоумышленники, но мистер Трилби выдвигает предположение, что те взяли не меньше ста тысяч фунтов.

– Ого! – восхитился Джаспер. – Целых сто тысяч?!

– Мистер Трилби в этот раз поскромничал – видимо, приболел, – сказал доктор Доу. – Убежден, грабители взяли намного, намного больше…

– Любопытно, кто же осмелился провернуть подобное! – продолжал мистер Келпи. – Все знают, что вставать на пути у Ригсбергов опасно и чревато последствиями, но ограбить их банк…

– Да уж. Дерзости и авантюризма злоумышленникам не занимать. – Доктор хмурился, но не из-за ограбления банка – его по-прежнему заботило письмо, которое почему-то оказалось в его почтовом ящике: – Миссис Трикк что-то такое мне говорила… вчера или позавчера, если бы я еще ее слушал…

– Дядюшка! – укоризненно воскликнул Джаспер. – Как ты не можешь помнить, что говорила миссис Трикк?!

– Я ее вообще почти не слушаю, – признался доктор Доу. – О чем же она говорила? Вроде бы кто-то должен приехать… Кажется, ее племянница из Льотомна обещала ее навестить. Племянница по имени П. У. Трикк? Хотя меня больше волнует другое: когда уже мистер Уигли начнет доставлять письма миссис Трикк в ее собственный почтовый ящик?

– Нам ведь не тяжело ей передать, дядюшка, – сказал Джаспер. – Да что с тобой такое, Клара?

Пчела вела себя странно. Она топталась на своей подушке и никак не могла устроиться – все крутилась кругом и при этом раздраженно жужжала. Клара так резко царапала подушечку ножками, что Джаспер решил ей помочь.

– Сейчас-сейчас, погоди. – Мальчик аккуратно переправил пчелу на стол, попытался взбить подушечку, но получилось лишь ее помять. Что-то зашуршало внутри. – Хм… а это еще что такое?..

Мистер Келпи тем временем рассуждал об ограблении и о неведомых злоумышленниках:

– Как же им удалось все провернуть? Я слышал, что хранилище Ригсбергов неприступно. Там ведь… э-э-э… стоит лучший в мире сейф. А газ, а решетки-ловушки, а непробиваемая стальная дверь, в конце концов!

– Ну, – сказал Натаниэль Доу, – к каждому замку можно подобрать свой ключик. Или же, как говорил доктор Коллинз, мой учитель и военный врач, к каждой кости найдется своя пила…

– Дядюшка! Мистер Келпи! – воскликнул Джаспер, и оба джентльмена недоуменно поглядели на него. – Смотрите, что я нашел!

В руках у Джаспера был какой-то клочок бумаги, а рядом лежала подушечка пчелы, из которой наружу лез пух.

– Я нащупал это в подушке Клары – оно было спрятано внутри!

– Что там написано? – спросил мистер Келпи, и Джаспер прочитал вслух:

Куллинариус Треннье. Рагу из Черного Мотылька

Ингредиенты:

– сиреневый лук;

– селезневая морковь;

– томаты «багровник» и томатный соус «Трогвар» (приготовленный заранее);

– картофель;

– зелень майорана;

– кардамон;

– масло «Белорр»;

– вино «Леру» – выдержка не менее сорока лет;

– мясо Черного Мотылька.

1. Черного Мотылька (крылышки отдельно – тело отдельно) подготавливаем как рыбу: вспарываем, убираем внутренности, готовим к жарке. Нарезаем небольшими кусочками, сдабриваем вином «Леру» – оно размягчает мясо, делает его нежнее, привносит сливовые нотки. Обжариваем в казане на среднем огне до появления на мясе румяной корочки.

2. Нарезаем сиреневый лук мелкими кубиками, а селезневую морковь длинной соломкой. Сперва добавляем к обжаренному мясу лук. Помешивая, обжариваем 2–3 минуты. Затем добавляем морковь. Обжариваем также 2–3 минуты.

3. Добавляем соус «Трогвар». Перемешиваем и обжариваем примерно минуту, после чего насыпаем в казан натертые на крупной терке томаты. Тушим все это, помешивая. Добавляем соль, перец. Щепотку кардамона.

4. Добавляем нарезанный кубиками картофель и мелко нарезанную зелень. На минимальном огне все это тушим до средней готовности мяса. Блюдо должно походить на очень густой суп.

5. Отдельно на масле «Белорр» поджариваем крылья – до состояния хрустящей корочки. Крошим в казан, перемешиваем, добавляем щепотку соли. Тушим еще 10–15 минут. Выключаем огонь и даем блюду настояться под крышкой 5 минут.

…Приправы по вкусу.

Блюдо готово.

Джаспер дочитал до конца и замолчал. В гостиной поселилась тягучая тишина.

Мальчик испытывал отвращение от одной мысли, чтобы хотя бы прикоснуться к Черному Мотыльку – не то что его… есть. Для него это было примерно то же, что есть пирог с начинкой из тараканов или вареный человеческий труп. Как только он об этом задумался, к горлу подступила тошнота.

– Н-да… – Доктор Доу пригубил было кофе из чашки, но она оказалась пустой.

– Почему это было спрятано в подушке Клары, дядюшка?

– Не имею ни малейшего понятия. – Доктор Доу посмотрел на бабочника. – Может быть, вы как-нибудь нам это объясните?

Мистер Келпи выглядел настолько раздраженным, что даже побагровел.

– Мотыльков порой едят. В некоторых ресторанах Старого центра, к примеру, они считаются деликатесом, а у племен, обитающих в джунглях Кейкута, бабочки и вовсе являются простой повседневной пищей. Отвратительно! Уничтожать таких прекрасных существ, чтобы пожирать их!

– Вамба во время нашего с ним разговора был обеспокоен тем, что кто-то может захотеть съесть Черного Мотылька, – вспомнил доктор.

– Нет, это невозможно! – воскликнул Джаспер. – Черный Мотылек ядовит – его нельзя есть, об этом написано в книге профессора Гиблинга. Я помню! Я еще подумал: кто захочет есть бабочку? – это же так… – он поморщился, – мерзко.

Мистер Келпи поглядел на него и подтвердил:

– Так и есть. Согласно книге профессора Гиблинга, мясо Черного Мотылька ядовито и непригодно в пищу. Ну а Вамбе или кому-либо из его соплеменников, я смею предположить, вряд ли доводилось есть Черного Мотылька.

– Но кому-то все же доводилось, раз существует рецепт. Зачем делать рецепт по приготовлению того, кого нельзя съесть?

– Еще одна загадка… – пробормотал Джаспер.

– Я слышал об этом Треннье, – сказал мистер Келпи. – Его рецепты запрещены во многих странах, поскольку для того или иного блюда он рекомендует отлавливать редкие и уникальные виды. Ходят слухи, что у него даже есть рецепт приготовления человека.

Джаспер пораженно открыл рот: мистер Келпи едва ли не дословно озвучил его прежние мысли.

Доктора же приготовление людей явно не интересовало. Он считал, что никакие приправы не способны сделать человека… удобоваримее – под силу это только воспитанию.

– А есть какой-нибудь способ извлечь яд? – спросил он. – Вроде как при извлечении желчного пузыря? Чтобы не испортить мясо? Или же само мясо ядовито?

– Я… я не знаю, доктор, – возмущенно ответил мистер Келпи. – Я об этом вообще не хочу думать.

– В рецепте ничего не говорится об избавлении мяса от яда и…

– Это не «мясо»! – вскипел мистер Келпи. – Это бабочки! Прекрасные, изумительные создания! Совершенные, в отличие от грязных, мерзких людей, которые тянут в свою ненасытную пасть все, что видят.

– Мистер Келпи, – начал Джаспер, – уверен, дядюшка не хотел…

– Меня больше занимает другое, – вставил Натаниэль Доу, глядя на подушку пчелы. – Почему профессор спрятал там этот рецепт?

Мистер Келпи уже собирался было что-то ответить, когда в двери раздался стук. Даже, скорее, не стук, а грохот: в дверь дома № 7 именно что забарабанили.

Мистер Келпи от неожиданности даже выронил газету, которую до сих пор сжимал в руках. Клара тут же скрылась под столом. Джаспер замер.

Натаниэль Доу быстро поднялся на ноги и направился к двери.

– Кто там? – резко спросил он.

– Это Винки, сэр! – раздалось с улицы. – С Чемоданной площади!

– И что тебе нужно, Винки с Чемоданной площади?

Доктор приоткрыл дверь и поглядел на незваного гостя. У порога стоял мальчишка. Он смотрел на доктора снизу вверх, тяжело дышал и раскраснелся так, словно и правда бежал сюда от самого вокзала.

– Я… я нашел его!

– Кого ты нашел?!

Джаспер ринулся к двери.

– Дядюшка, это Винки?

Уличный мальчишка попытался протиснуться мимо доктора:

– Да, Джаспер, это я!

– Ты нашел его?

Доктор строго поглядел на племянника.

– Что происходит, Джаспер?

– Я попросил Винки кое-кого найти…

– Кого?

– Черного человека! – вставил Винки. – Я нашел его! Он прячется в заброшенном подвале в переулке Трамм! Это недалеко! Я вас отведу! Скорее! Он еще там!

Доктор Доу действовал без промедления. Надел пальто и цилиндр, взял саквояж и повернулся к Джасперу – тот уже натягивал свои башмаки. Бабочник испуганно выглядывал из гостиной.

– Вы с нами, мистер Келпи?

– Разумеется…

Вскоре они покинули уютный дом доктора и поспешили вслед за припустившим по переулку Винки с Чемоданной площади.

Кто-то стукнул в дверной молоток, а потом еще раз и еще.

Мисс Лиззи отправилась открывать: «Кто это пришел так рано?»

Почтальон обычно не стучал в дверь, молочник всегда оставлял бутылки за порогом, а булочник сегодня приходить не должен был.

Девушка открыла, но лишь стоило ей увидеть человека на крыльце – ее лицо мгновенно помрачнело.

– Доброго вам утречка, Лиззи, – с улыбкой проговорил гость.

Этот человек вызывал у мисс Лиззи чувство отвращения буквально всем. Своими сальными отекшими щеками, выпученными зловредными глазами, привычкой облизывать пересохшие губы, когда он на нее глядит. Ее раздражала даже его манера двигаться – с нарочитой неспешностью, словно ему некуда торопиться, а весь мир пускай обождет. Большущий, а для миниатюрной мисс Лиззи так и вовсе необъятный, этот мужчина пугал ее неимоверно – так, что порой даже снился ей в кошмарах: тяжело топал своими башмачищами по коридору, натужно дышал, стоя за ее дверью, поворачивал ручку и входил в комнату…

– Я снова вынуждена напомнить вам, мистер Бэнкс, что для вас я – мисс Хоппер. Вы, верно, пришли к моему брату?

– Именно так.

Ничуть не смущаясь из-за того, что его поставили на место, констебль усмехнулся и пожал плечами – от этого его незначительного движения натужно заскрипел служебный самокат, на руль которого толстяк опирался. «И как тот только выдерживает его вес и его самодовольство?!» – частенько думала мисс Лиззи.

– Он еще спит, мистер Бэнкс, – холодно ответила девушка. – Еще совсем рано.

– Не для полиции Тремпл-Толл… мисс Хоппер, – сказал констебль Бэнкс, сделав особое ударение на обращение. – Мы всегда на посту. Так где там ваш братец?

– Хмырр почти не высыпается, вот я и подумала…

– Должно было прийти уведомление – срочный вызов! – Толстый констебль начал багроветь, и девушке стоило огромных усилий не отпрянуть прочь, захлопнув дверь. – Вы что, снова отключили сигнал на пневмопочте?

Мисс Лиззи не сочла нужным отвечать, лишь сказала:

– Я позову брата. Обождите здесь, мистер Бэнкс.

– Я… э-э-э… – начал было констебль, но дверь уже закрылась.

Полицейский рассмеялся. Сестра Хоппера была очень миловидной девушкой, и констебль Бэнкс испытывал к ней весьма недружественные и довольно нездоровые чувства. Разумеется, он знал, что сам вызывает у нее отвращение, но это лишь добавляло ему интереса. Мисс Лиззи Хоппер работала швеей у какой-то важной дамы с площади Неми-Дрё, и ее исколотые иглами, опухшие кончики пальцев были единственным, что ее портило. Несговорчивый характер девушки и ее наивная непримиримость констебля Бэнкса забавляли. Он частенько представлял, как учит ее манерам.

Не прошло и пяти минут, как дверь дома открылась и на пороге появился сам Хоппер, невыспавшийся и взлохмаченный. Его квадратный подбородок синел из-за жесткой щетины, а лицо было взбитым, как подушка человека, страдающего бессонницей.

– Что стряслось, Бэнкс? – спросил он, зевая и на ходу застегивая пуговицы мундира. – Мы же собирались встретиться в полдень в пабе.

– Планы изменились, – сказал Бэнкс. – Объявили общий сбор. Все подробности по дороге. Бери самокат, и покатили…

Хоппер снова скрылся в доме, но не пробыл там и двух минут. Когда он вернулся, в зубах у него был зажат толстенный, как папка с делом особо опасного преступника, сэндвич. Громила спустил свой самокат со ступеней крыльца, застегнул под подбородком тесемки шлема. При этом он, кажется, умудрялся жевать сэндвич без помощи рук – хлеб колыхался в его рту из стороны в сторону.

Констебли покатили вниз по улочке. Бэнкс на ходу сообщал напарнику последние новости:

– Всех вызвали! Ночью кто-то взял банк Ригсбергов на площади!

Хоппер даже поперхнулся сэндвичем:

– Ты шутишь!

Но напарник не шутил.

– Занятненькое дельце! – Выискивая выбоины, Бэнкс вглядывался в стелющийся над тротуаром туман – сейчас угодить в яму ему совсем не хотелось. – Похоже, в этом никчемном городишке появился кто-то с характером. И это не может не радовать, а то меня уже порядком тошнит от местных тюфяков и трусов! Хотя не удивлюсь, если парни, щелкнувшие Ригсбергов по их лощеным длинным носам, приехали сюда откуда-то из других мест.

– Я думал, хоть сегодня высплюсь… – проворчал Хоппер. Он уже расправился со своим неказистым завтраком и теперь бросал тоскливые взгляды на ставни еще закрытых лавок и кофеен. – Я бы не отказался сейчас от чашечки…

– Никаких чашечек! – прервал его Бэнкс. – И никаких плошечек! Нет времени! Там, на площади, собирают всех! Ригсберги в бешенстве – они хотят поскорее найти грабителей, пока весть о том, как их облапошили, не разошлась по городу. И если бы твоя сестра не имела дурную привычку отключать свисток пневмопочты, мы бы не были вынуждены являться туда самыми последними – подбирать крохи за остальными. Пока мы доберемся, там останутся только дурацкие обременительные задания, вроде «Стоять фонарным столбом!» и «Не подпускать прессу!».

– Ну, Бэнкс, – Хоппер попытался вступиться за сестру, – у Лиззи мигрень, ее раздражает этот свисток. Он ей напоминает…

– Ты слишком мягок с ней, – заявил Бэнкс. – Я бы на твоем месте…

Что на месте напарника толстяк сделал бы с его сестрой, озвучить ему не удалось, поскольку на перекрестке прямо наперерез его самокату вдруг выскочил человек весьма убогого вида в распахнутом пальто и со сползшей на затылок шляпой-котелком.

– Шнырр! – заорал Бэнкс и резко остановил самокат.

Хоппер вильнул в сторону, описал дугу вокруг осведомителя и также остановил служебное средство передвижения.

– Если ты еще хоть раз вот так выбежишь прямо перед нами, то будешь сбит! Ты понял меня?!

Шнырр Шнорринг, казалось, даже не заметил угрозы. Как ни странно, он был рад, что его едва не переехали. К тому же он сейчас даже не обратил внимания на свое нелюбимое прозвище.

– Господа хорошие! Господа хорошие! – завопил он. – Наконец я вас отыскал! Я ищу вас уже полчаса!

– Что стряслось, Шнырр?!

– Я нашел его! Нашел гуталинщика! Он неподалеку! Скрывается в переулке Трамм! Затихарился!

Констебли переглянулись. Перед ними встала дилемма. С одной стороны, им было велено ехать на общий сбор на площадь Неми-Дрё, но с другой… у них все еще было их дело, на которое они уже потратили столько сил, в которое вложили частичку своей сухой полицейской души.

Раздумывать особо было не о чем, и Бэнкс коротко рявкнул:

– Веди!

– Джаспер! Не поднимайся! Не вылезай! – кричал Натаниэль Доу, с тревогой глядя на племянника, спрятавшегося за пожарным гидрантом.

Пуля просвистела возле головы доктора, но он успел отшатнуться в самый последний момент.

Грохот выстрелов наполнил переулок Трамм. Кто-то что-то кричал, но разобрать что именно не было возможности. Фигуры людей в тумане казались наполовину стертыми, на земле валялись полицейские самокаты, рядом с одним из них лежал разбившийся служебный фонарь. В грязи на боку сиротливо покачивался плесневелый котелок Шнырра Шнорринга. В нем зияло рваное пулевое отверстие. Сам Шнырр лежал в паре шагов от своего головного убора, раскинув руки и не шевелясь.

Винки скрылся, как только объявились констебли – уличные мальчишки стараются избегать любого взаимодействия со служителями закона. Уже будучи в квартале оттуда и услышав отдаленное эхо от выстрелов, он поблагодарил свою прозорливость и припустил еще шустрее…

– Стреляй по ним, Хоппер! Стреляй! – орал констебль Бэнкс, пытаясь перезарядить револьвер, но патроны выскальзывали из неловких пальцев и падали в грязь. Он нагнулся, чтобы подобрать их.

– Я и стреляю! – кричал в ответ Хоппер.

– Ты не стреляешь, а мажешь!

– Я не мажу! Клянусь, я попал в двоих! Попал! – Он продолжал стрелять, но никто по-прежнему так и не упал. Может, все дело было в том, что он держал револьвер второй раз в жизни, а может, в том, что он просто не выспался.

Безумие… Оно висело в воздухе среди клочьев тумана, а неразбериха оплела переулок Трамм своими щупальцами.

Пуля высекла искры из фонарного столба, за которым притаился Натаниэль Доу, и срикошетила в чей-то почтовый ящик. Этот выстрел также был очень близок к тому, чтобы оборвать жизнь некоего беспечного доктора, но тот этого не заметил – его сейчас волновало, все ли в порядке с Джаспером.

Мальчишка постоянно норовил вылезти из своего укрытия, но пули, вгрызающиеся в брусчатку в каком-то футе от него и звенящие по рифленому боку гидранта, очень настойчиво советовали ему сидеть и не высовывать нос.

Вамба в отчаянии выл на одной ноте. Распластавшись на земле, он прикрывал голову руками. По его штанам расплылось мокрое пятно – он попросту обмочился от страха.

Мистер Келпи прятался за выступом дома и потел так, словно сунул голову в глубокую лужу. Дрожащими пальцами он пытался нащупать в кармане свое лекарство, но никак не мог унять тремор. Бабочник зажмурился и взмолился, чтобы все это поскорее закончилось. А ведь еще пять минут назад ничто не предвещало того, что сейчас здесь творилось…

Винки привел их к подвалу, в котором прятался Вамба.

– Он там! Там! Внизу! Засел! – голосил он. – Я его видел!

В крошечном окошке показались испуганные глаза туземца, но стоило ему увидеть, кто пришел, как он тут же переборол страх и выбрался из подвала.

– Мистер Келпи, вы прийти! Вас отпустить!

– Да, Вамба. Меня освободили.

– Почему вы сбежали, позвольте спросить? – сухим раздраженным тоном поинтересовался доктор Доу, и туземец испуганно отпрянул.

– Я бояться! Не верить никому! Вы говорить, что отвести меня полиция! Я услышать…

– Но мы же хотели тебя защитить, Вамба, – сказал Джаспер.

– И вы… и вы… – Туземец вдруг так задергался, словно его принялся трясти за плечи невидимка. Глаза Вамбы расширились настолько, что веки практически исчезли. Он ткнул пальцем куда-то за спину доктора. – Вы привести их за мной! Я верить вам! А вы их привести!

Доктор и его спутники обернулись.

– Это он! Это он, господа хорошие! – вопил Шнырр Шнорринг. – Гуталинщик, о котором я говорил!

К подвалу на служебных темно-синих самокатах, клаксонируя, словно их можно было не заметить, подкатили Бэнкс и Хоппер. Они остановились в нескольких шагах от доктора и его спутников и достали револьверы.

– Хех! – зло хохотнул толстый констебль. – Кто бы сомневался, что мы вас здесь увидим.

– Да уж, – сказал доктор Доу. – Явились еще что-то испортить?

Констебли заскрипели зубами. Любой намек на любезность испарился, словно пирожное в качестве вещественного доказательства по делу обжоры.

– Мы забираем этого гуталинщика, – заявил Хоппер. – Он арестован.

– Это кто так сказал? – спросил доктор.

– Это мы так говорим, – последовал полицейский ответ.

– Прошу прощения, господа, – побелев, сказал Натаниэль Доу, – но Вамба с вами никуда не пойдет. Он – важный свидетель и может опознать…

– Да плевать нам, что вы там бубните! Мы его забираем, и все тут! Еще не расшаркивались со всякими…

– Может быть, напомнить вам, – Натаниэль Доу шагнул вперед так угрожающе, что констеблям потребовалось собрать всю волю в кулак, чтобы не отшатнуться, – что у меня есть предписание для таких, как вы, оказывать мне всяческое содействие?

– Ну-ну, я так не думаю, – ответил Бэнкс.

– Меня не волнует, что вы думаете! – закипая, бросил доктор Доу. – Мы вам его не отдадим, это решено.

– Мы еще поглядим, что решено, а что – нет.

Шнырр Шнорринг мерзко захихикал.

Бэнкс двинулся вперед, а Вамба спрятался за спиной у мистера Келпи. И вот, когда констебль практически поравнялся с доктором, началось…

Без предупреждения, без какого-либо приказа или провозглашения требований совершенно неожиданно полетели пули. В переулке появилась третья сторона, должно быть, также желавшая заполучить многострадального туземца Вамбу.

Четверо людей в черном действовали стремительно. Они ловко двигались, молниеносно перезаряжали и вскидывали оружие и так же быстро разряжали очередной барабан. Их лица были скрыты за шарфами и круглыми защитными очками, а фигуры казались совершенно одинаковыми…

Констебль Бэнкс был ранен – по крайней мере, он сам так считал, поскольку пуля пробила шлем. И все же отчего-то он не торопился падать замертво, а продолжал отстреливаться: видимо, пуля прошла через пустое пространство между его макушкой и внутренней частью шлема. Его напарнику, констеблю Хопперу, повезло меньше. Уже трижды пули прошли вскользь по его мундиру, чиркнули по плечу, одна вонзилась в ногу. Он с яростным ревом завалился набок, пытаясь нащупать в кармане запасные патроны.

Злодеи, планировавшие отбить Вамбу, будто потешались над констеблями – они явно целились мимо. К тому же убивать туземца им, судя по всему, было строго-настрого запрещено, поскольку в него никто ни разу не выстрелил. Один из нападавших ринулся к Вамбе под прикрытием своих сообщников, схватил его за воротник рубахи и рывком поднял на ноги.

Доктор Доу, выглядывавший из-за своего фонарного столба, улучил момент и ринулся на человека в черном, оттолкнул Вамбу в сторону и сцепился с незнакомцем. Лишь в последний момент он отбросил от себя его руку с револьвером. Раздался выстрел, пуля прошла над плечом доктора и, судя по звону разбившегося стекла, попала в одно из ближайших окон.

Доктор был безоружен – его саквояж валялся в нескольких ярдах в стороне. Без своего скальпеля или на худой конец ланцета он ничего не мог противопоставить человеку в черном. Тот схватил его за горло и приставил горячее дуло прямо к его скуле – Натаниэль Доу почувствовал боль, услышал шипение, но даже не поморщился. В голове появилась мысль: «Нужно будет сразу же обработать “антижгином доктора Перре”, чтобы не остался ожог… если только меня сейчас не пристрелят».

– Стоило сразу же пристрелить тебя, – прошипел человек в черном в самое ухо доктору Доу, – чтобы ты не путался под ногами.

Он взвел курок – доктор Доу дернулся. Человек в черном сдавил его горло еще крепче. Доктор увидел грубые очертания лица под шарфом, различил каждую ворсинку на этом шарфе. Под темными стеклами защитных очков проглядывали злые прищуренные глаза.

Натаниэль Доу чувствовал едкий запах пороха от револьверного ствола у своего лица. Он вдруг подумал, что запах чернослива намного приятнее, и машинально попытался его уловить, но вместо этого почувствовал какой-то другой запах. Очень знакомый запах, вот только он не смог вспомнить, что это такое.

Доктор услышал отчаянный крик Джаспера…

Мальчик был в ужасе.

Все повторялось. Он ничего не мог поделать, и его последнего родного человека сейчас убьют!

Это его вина! Он заставил дядюшку в этом участвовать! Он его сюда привел! Из-за него дядюшка беспомощно болтается в руке у человека в черном, и тот вот-вот…

– Не убивать! Не убивать доктор! Доктор хороший! – неожиданно завопил Вамба.

Сидя на земле, он тянул человека в черном за штанину, но тот его словно не слышал. Зато он услышал резкий протяжный свист, доносящийся уже буквально из-за угла и с каждым мгновением все приближающийся. Полицейские свистки было ни с чем не спутать…

– Уходим!

Человек в черном отшвырнул доктора Доу от себя прочь и ринулся в темнеющую подворотню. Его сообщники, отстреливаясь от Бэнкса и Хоппера, все еще палящих без особого толка, бросились следом за ним…

Все закончилось. Доктор кашлял и тер горло, Вамба испуганно отполз в сторону, а Шнырр Шнорринг прекратил прикидываться мертвым, подобрал свой котелок и напялил его на голову.

– Клянусь, я попадал в них! – сквозь сжатые зубы процедил Хоппер. Выронив револьвер, он схватился за простреленную ногу.

– Я и сам попадал! – Бэнкс подошел к тому месту, где совсем недавно стоял тот, чью грудь, констебль мог бы поклясться чем угодно, он пару раз продырявил, в то время как незнакомец не то что не упал, а лишь слегка отдернулся, как от легкого толчка. Крови на камнях брусчатки не было – только какие-то щепки.

В переулке появились еще полицейские. Четверо. Все с дубинками в руках. Один держал перед собой фонарь.

– Бэнкс? Хоппер? – удивленно проговорил констебль с фонарем. – Что здесь творится?

– Появились неизвестные и открыли по нам огонь, – сообщил Бэнкс. – Они скрылись в подворотне. Гнаться за ними бессмысленно – это проходной двор…

Джаспер не слушал, о чем говорили констебли. У него в ушах все еще раздавались звуки выстрелов, а во рту был мерзкий привкус, будто он только что сжевал пригоршню пороха.

– Дядюшка! Ты цел?

Доктор поглядел на Джаспера. Может, физически с ним и было все в порядке, но выражение лица дядюшки очень испугало племянника. Что-то в нем изменилось, словно кто-то переключил некий невидимый рычаг.

– Мне надоела эта возня, – сказал он глухо. – Мы знаем, кто убийца и заговорщик. И мне плевать на возможные последствия. Мы пойдем и схватим его прямо сейчас. Бэнкс!

Он повернулся к констеблю, который как раз помогал своему напарнику. Нога Хоппера была серьезно повреждена, кровь залила штанину.

– Вы еще намерены получить свои улучшенные самокаты?

Губы констебля Бэнкса растянулись в улыбке. В его глазах появилась заинтересованность. Даже раненый Хоппер от этих слов встрепенулся так, словно забыл, что ранен – он был так взбудоражен, что даже его кровь, казалось, перестала течь.

– О, мы не успокоимся, пока их не получим.

– Замечательно. Думаю, это произойдет уже очень скоро.

Дальнейшие события разворачивались стремительно.

Кеб подъехал ко входу в здание, где располагался клуб «Гидеон». Из экипажа вышли доктор, Джаспер, мистер Келпи и Вамба. Из полицейского фургона, затормозившего тут же лишь минутой позже, выбрались Бэнкс и Хоппер.

Доктор Доу осмотрел констебля Хоппера еще на месте перестрелки. Перевязал ему ногу. Пуля пока что осталась гостить в ней, но при этом полицейский был снабжен целым батальоном пилюль, порошков и настоек. Одни уняли боль, другие – головокружение, а прочие дали ему неплохой запас сил.

Сейчас констебль выглядел весьма сносно: если не знать о его ранении и не обращать внимания на продырявленную окровавленную штанину, то нельзя было даже подумать, что с ним что-то не так. Доктор Доу, разумеется, знал, что вскоре констебля настигнет сонм побочных эффектов, и тогда ему нельзя будет позавидовать: более реакционные медикаменты вызывают более страшные и болезненные побочные эффекты. Если бы доктор был мелочным и мстительным человеком, это бы потешило его душу, но сейчас его действия были продиктованы сугубо срочностью.

Автоматон в ливрее открыл двери клуба, и вся компания быстро прошла через вестибюль, игнорируя требования управляющего остановиться и недоуменные возгласы парочки лениво прогуливавшихся у дверей курительного салона джентльменов.

– Сэр Уолтер Фенниуорт! – воскликнул доктор Доу. – Где он?!

– Что вы себе позволяете? – пропыхтел в ответ управляющий. – Это возмутительно!

– Непотребство! Непотребство! – вторили джентльмены.

– Это полицейское дело! Где сэр Фенниуорт?

Управляющий бросил быстрый испуганный взгляд на прикрытые двустворчатые двери, из-за которых раздавались голоса и смех, и доктор решительно направился к ним. Где же еще сэру Уолтеру быть, как не в курительном салоне…

Стоило незваным гостям нырнуть в дымную тучу, как к ним повернулась пара дюжин голов. Кто-то что-то гневно воскликнул, а кто-то стал рассыпаться угрозами, мол, сейчас сюда немедленно будет вызвана настоящая полиция, которая относится к благородным джентльменам не иначе, как с заслуженным почтением. Еще кто-то грозился пожаловаться господину главному судье Сонн.

Натаниэлю Доу было не до того. Он двинулся прямиком туда, где висел портрет Джеральджа Дж. Дженнинга.

Джаспер нервничал, мистер Келпи чувствовал себя неуютно, а Вамба традиционно трясся от страха. Что касается обоих констеблей, то они, напротив, лучились от счастья – и Бэнкс, и Хоппер просто обожали использовать собственные полномочия при любой возможности, а присутствие уязвленных толстосумов делало происходящее лишь приятнее.

– Неприемлемо! Негодую! – в ярости проговорил сэр Уолтер. – Своим вторжением вы нарушаете все правила этого места!

Натаниэль Доу бросил на почтенного джентльмена презрительный взгляд. Сэр Уолтер Фенниуорт сидел в том же кресле и, казалось, в той же позе, что и во время их прошлой встречи. Даже клубы дыма от его сигары висели будто бы там же.

– Вы знаете, нам нет дела до ваших правил, – сказал доктор Доу. – Мы пришли сюда, чтобы прекратить ваши злодеяния, сэр Фенниуорт.

– Мои… что? – не понял сэр Уолтер, но тут он заметил среди незваных гостей чернокожего человека и, потрясенно задышав, ткнул сигарой в Вамбу. – Вы унизили и опорочили клуб «Гидеон», приведя сюда его! Что… – он втянул носом воздух, – что это за мерзкий запах?!

Взгляд сэра Уолтера наткнулся на пятно на штанах туземца, и его лицо стало напоминать старое увядшее яблоко, забытое на дне мешка.

– Будьте начеку, Бэнкс, – предупредил Натаниэль Доу. – Среди членов клуба могут быть его сообщники – люди, которые стреляли в нас.

Оба констебля восприняли слова доктора как приказ достать оружие. Они направили револьверы на пораженного джентльмена в кресле.

Возмущенный гомон в салоне мгновенно стих – здесь уже все поняли, что с полицейскими из Тремпл-Толл шутить не стоит и на них не подействуют угрозы вызвать их местных коллег: считалось, что констебли Саквояжного района ничуть не лучше тамошних преступников.

Что касается сэра Уолтера, то он все же не зря являлся самым почетным членом этого клуба. Его не испугало оружие, не испугали искаженные злобой лица констеблей. Его больше встревожили слова доктора.

– Какие еще сообщники?! – воскликнул он. – О чем вы говорите?!

– Вы арестованы, сэр Фенниуорт, – сказал доктор Доу.

Судя по лицу престарелого джентльмена, было неясно, начнет он сейчас сыпать проклятиями или же вот-вот рассмеется во всю мощь легких. Все, что сейчас здесь творилось, напоминало дешевый фарс, когда не понимаешь, происходит все на самом деле или все кругом прикидываются.

– И в чем же меня обвиняют?

– В убийствах, в похищениях, в краже личности…

– Если это какая-то глупая шутка Стаффордса и остальных… – начал было сэр Уолтер.

– Смею вас заверить, никакой Стаффордс здесь ни при чем.

– И кого же я в таком случае убил?

– Члена Клуба охотников-путешественников, сэра Патрика У.С. Хэмилтона. Вы присвоили себе его личность, заняли его место и отправились в экспедицию в Кейкут. При этом вы причастны к убийству профессора Генри Н. Гиблинга из ГНОПМ.

– Вы бредите, уважаемый, – сказал сэр Уолтер. – Я никого не убивал и уж тем более я не был ни в каком Кейкуте! Это могут подтвердить!

– Ваши сообщники?

– Как минимум моя супруга.

– Вы меня простите, если я не поверю словам такого свидетеля?

Сэр Уолтер прищурился:

– Тогда скажите на милость, зачем мне все это и… да опустите вы уже оружие! Я никуда не собираюсь сбегать! Зачем мне убивать какого-то охотника, им прикидываться, ехать в Кейкут?

– Ваше пари, сэр, – напомнил Натаниэль Доу. – Вы заключили пари с сэром Редьярдом Крамароу. Неужели вы забыли? Черный Мотылек… Вы не хотели проигрывать и не могли позволить, чтобы сэр Крамароу получил бабочку.

– Я ведь вам уже говорил… – начал было сэр Уолтер.

– Говорили. И тем не менее мы вам не поверили.

– Вы смешны! Я вовсе не собирался препятствовать Крамароу, как вы не понимаете!

– То есть это не вы только что напали на нас?! И это не ваши люди нас только что едва не прикончили?

– Какие еще люди? У меня нет никаких людей. Есть только почтенные джентльмены, мои друзья.

Все почтенные джентльмены сейчас, к слову, расползлись по углам салона, пытаясь собрать вокруг себя как можно больше дымных туч и в них же и спрятаться.

– У меня не было желания препятствовать Крамароу, – продолжал сэр Уолтер. – Я не мог бы поехать ни в какой Кейкут. Я вообще давно никуда не езжу – не выезжаю из Габена. Все мои путешествия – это поездки из дома в клуб и обратно. Вы совсем спятили со своими беспочвенными инсинуациями. Вы болван! И ничего… ничего не понимаете!

– Так расскажите нам все! Вы ведь догадываетесь, что так просто мы отсюда не уйдем?!

– Мне нужен был… – сорвавшимся голосом воскликнул сэр Уолтер, – нужен был проклятый Черный Мотылек! Мне не было смысла вредить Крамароу, пытаться сорвать экспедицию или еще что-то там! Черный Мотылек нужен был мне здесь, в Габене! – Он замолчал, стиснув зубы, после чего добавил, но уже тише: – Я не смог бы отправиться ни в какую экспедицию. Я наихудший кандидат на роль каких-то там убийц и похитителей!

– Потому что вы больны? – спросил доктор.

Джаспер был поражен. От ярости и злости его дядюшки не осталось и следа. И тут до него дошло, что все это было показным – попыткой убедить окружающих, что глаза Натаниэля Доу застланы пеленой гнева, что сейчас он способен на что угодно. Мальчик понял, что дядюшка себя прекрасно контролировал с самого начала. Подобного от всегда прямолинейного и бесхитростного доктора Доу Джаспер не ожидал. Это больше походило на изворотливость и хитроумные игры мистера Киттона, когда ему что-то нужно от окружающих.

В любом случае это подействовало на сэра Уолтера.

– Да! Потому что я болен! – гневно ответил джентльмен. – Как вы узнали?

– Я ведь доктор, – просто сказал Натаниэль Доу. – Мне сразу бросились в глаза некоторые симптомы, но я не сразу смог понять, что с вами. А сейчас… ваша реакция на мои нападки все доказала. Ваши скованные движения, ваши истонченные руки, ваша бледность: вы используете пудру вовсе не из желания следовать модным веяниям – вы пытаетесь скрыть пятна на лице. Ваши гримасы, когда вас заставили резко двигаться, рассказали мне больше, чем все ваши слова во время нашей предыдущей встречи.

Было видно, что сэру Уолтеру неприятно все это выслушивать и он предпочел бы, чтобы о его личных невзгодах было осведомлено как можно меньше людей, но, учитывая обстоятельства, что-либо скрывать больше не имело смысла.

– Чем вы больны? – спросил доктор Доу.

– Как вы думаете, – с дрожью в голосе проговорил сэр Уолтер, – сколько мне лет?

– Пятьдесят пять? – предположил Натаниэль Доу.

– Шестьдесят! – сказал Джаспер.

– Восемьдесят? – бесцеремонно вставил констебль Бэнкс.

Сэр Уолтер Фенниуорт поморщился и сказал:

– Мне тридцать шесть лет.

Такого не ожидал никто, кроме доктора Доу. Он понимающе кивнул.

– Прогерия Эриха, – сказал он. – Синдром ускоренного старения.

Сэр Уолтер поджал губы.

– До тридцати лет все было в порядке, а затем я вдруг начал разменивать год на десять – подобная ставка, знаете ли, мне совершенно не по нраву. Доктора не знали, как это со мной произошло. Одни сходились во мнении, что это врожденная болезнь и она просто спала, ожидая своего часа; другие – что это из-за… кхм… чрезмерно экспрессивного и вольного образа моей жизни; третьи уверили меня, что я заразился прогерией, съев какой-то иноземный фрукт или что-то вроде того. При этом никто не мог сказать, что мне делать, как излечить это. Я перепробовал практически все, обращался даже к месмеристам и им подобным, но… как видите, все они оказались мошенниками.

– Я сразу заподозрил неладное, – сказал доктор, – когда первой среди многочисленных невероятных способностей, которыми славится Черный Мотылек, вы упомянули его способность излечить любую болезнь. Полагаю, речь шла о слезах бабочки. Когда вы услышали о Черном Мотыльке впервые?

– О, я услышал о нем очень давно. Крамароу на все лады расхваливал своего мотылька, но тогда я не придал его словам значения – ему никто не верил, и я, признаться, был среди их числа. Но все изменилось около трех месяцев назад. Ко мне пришел человек. Его лица я не видел – оно было скрыто шарфом и защитными очками. Когда, намереваясь отправиться домой, я сел в свой экипаж, он уже поджидал меня там. Назвался этот человек мистером Блоххом. Он сказал, что занимается тем, что решает чужие затруднения.

– И кого же он представлял?

– Он сказал, что есть лицо, заинтересованное в том, чтобы Черный Мотылек появился в Габене. Помимо этого, он предложил свои услуги мне самому: мол, у меня есть затруднение, а у него есть решение.

– Он пообещал излечить вас?

– Он сказал, что слезы мотылька мне помогут.

– И вы поверили ему?

– Он говорил очень убедительно, а я, как вы понимаете, очень хотел поверить. Он рассказал, что человек, заинтересованный в появлении Черного Мотылька (весьма честолюбивая личность с весьма амбициозным планом), якобы хочет поставить слезы Черного Мотылька на поток и выпускать «лекарство от всего», продавая его за баснословные деньги. Что ж, я могу лишь позавидовать хватке этого джентльмена: продажа панацеи – что может быть перспективнее? Уж если бы он стал выпускать свои акции, я бы не отказался прикупить парочку. Мистер Блохх сказал, что план уже запущен в действие, Черный Мотылек найден и осталось лишь привезти его в Габен, а для этого им нужно подставное лицо, тот, кто все организует, но не будет приобщен к делу. Впечатленный полезный болван.

– Сэр Крамароу, – догадался доктор. – Что требовалось от вас?

– Я должен был спровоцировать Крамароу. Подвести его к тому, чтобы он предложил пари. Это дало бы ход всему предприятию. Разумеется, мне ничего не было сообщено ни о каких убийствах и похищениях. Это было просто деловое предложение с хорошим потенциалом и…

– Понимаю: вы не смогли устоять, – закончил доктор.

– В высшем свете многие знают о моей… напасти. И я бы стал лучшим доказательством того, что лекарство работает. Я им был нужен, в частности за этим. Я не тот, кого вы ищете. Вам нужны Блохх и человек, стоящий за ним. Теперь вы понимаете, что даже если бы я захотел, то попросту не смог бы кого-то убить? Я уж не говорю о путешествии в джунгли. Мне подчас не хватает сил справляться даже с проклятой лестницей в собственном доме. Я борюсь со своей ужасной болезнью – куда мне еще всяческие местные болотные лихорадки, которые цепляются, словно проклятые наследники, ожидающие, когда же ты уже отправишься в могилу.

Доктор вздрогнул. Он вдруг словно что-то понял. Или же… он понял все.

– Я вам верю, сэр Уолтер, – сказал доктор Доу. – Но вы ведь понимаете, что я должен убедиться?

– Да убеждайтесь вы в чем хотите, – раздраженно бросил сэр Фенниуорт, и Натаниэль Доу, повернувшись к Вамбе, подозвал его:

– Вамба, вы ведь говорили, что можете узнать сэра Хэмилтона даже без усов. Это он?

Вамба выпучил глаза, уставившись на сэра Уолтера. Тот отвел взгляд – ему было нестерпимо мерзко находиться столь близко, во-первых, от иноземца, а во-вторых, от обмочившегося иноземца.

– Э-э-э… н-нет… н-нет, доктор. Простить Вамбу. Это не он. Это не сэр Хэмилтон.

– Что ж, я так и думал. – Доктор кивнул. – Сэр Уолтер, прошу простить наше вторжение и что отняли у вас время. Но благодаря вам мы теперь знаем о планах заговорщиков. Настоящий убийца вскоре будет схвачен. Полагаю, позже вам придется прийти в Дом-с-синей-крышей и рассказать о том, что знаете, ну а пока…

– Это… это все? – удивленно спросил сэр Уолтер. – Мне не нужно вызывать адвоката?

– Я бы посоветовал вам вызвать автоматона-лакея – ваша сигара практически догорела. Мое почтение.

Доктор кивнул и направился к выходу из курительного салона. Констебли разочарованно двинулись за ним, следом потянулись мистер Келпи, Вамба и Джаспер.

– Доктор! – окликнул Натаниэля Доу сэр Уолтер. – Черный Мотылек! Он… он здесь? Вы нашли его?

Доктор повернулся к нему и сказал:

– Боюсь, сэр Уолтер, вы стали жертвой очередного мошенника. Будучи врачом с большим опытом, я сомневаюсь в самом существовании лекарства от всех болезней. Панацея – это миф. Мне очень жаль, сэр.

Плечи сэра Уолтера Фенниуорта дрогнули, он опустил голову. Из глаз потекли слезы, проедая грязные уродливые дорожки в пудре на его старческом лице.

Глава 3. Человек из «Грабьего списка»

Когда вы появляетесь где-либо в сопровождении полицейского фургона, вас, вне всякого сомнения, начинают воспринимать всерьез. И порой это бывает очень удобно.

К примеру, кебмен, которому доктор Доу велел дожидаться, бросив: «Это полицейское дело! Ждите нас!» – просто не мог ослушаться, он лишь раздраженно фыркнул в свой поднятый воротник пальто.

Кебмены в Саквояжном районе обычно работали из рук вон плохо: помимо того что они взвинчивали цены, так еще и грубили, хамили, преспокойно могли не дождаться пассажира, в пути порой едва волочились (если им не прибавят за срочность), а порой неслись по ухабистым улочкам так, что у желудка того, кто сидел в салоне, были все шансы стать лучшим танцором танго в Габене. Но при этом кебмены всегда знали, с кем им не стоит показывать характер, поскольку обладали «наметанным глазом» – сложным механизмом, состоящим из различных датчиков, счетчиков миль и прибыли, определителя уровня дохода и измерителя уровня стиля потенциального пассажира. Механизм этот совершенствовался с опытом, годами, каждой новой сотней пассажиров, и однажды кебмен уже мог мгновенно определить, стоит ли тот или иной господин растопки, дороги, возможных издержек и вообще мороки…

К слову, о мороке. Так называемые заморочные входили в особую категорию пассажиров – они тащили с собой в салон домашних животных, автоматонов и детей, а в худшем случае – немытых и вонючих (особенно вонючих – потом никак после них не проветришь) иностранцев.

Джентльмен в черном пальто и высоком цилиндре, сжимающий в руках саквояж, был как раз из заморочных. Причем он являлся худшим представителем данной категории: от него не представлялось возможным отделаться. Ко всему прочему он бесцеремонно провел в экипаж чернокожего типа, который выглядел так, словно только что дрался с целой армией безумных кошек и кошки победили. От гуталинщика сильно пахло мочой, но это кебмена не особо удивило, поскольку он считал, что так обычно пахнет от всех неблагонадежных иностранцев без исключения. Поделать с нежелательным субъектом он ничего не мог, и ему оставалось разве что скрипеть зубами и бубнить ругательства себе под нос всю дорогу до адреса назначения.

А все потому, что джентльмена с саквояжем сопровождал уже упомянутый неотступно следующий за кебом темно-синий фургон. Жуткий, громыхающий полицейский фургон – с синими фонарями на крыше, золоченой надписью «Полиция Габена. Полицейское ведомство Тремпл-Толл» на борту и огромным, как переевший медведь, констеблем в штурманских очках за рычагами управления. Все то время, что пассажиры кеба провели в вычурном кремовом здании напротив Сиреневого парка, этот фургон продолжал стоять неподалеку. И ждал их до тех пор, пока они не вышли.

Раздосадованному кебмену за ожидание доплачивать, очевидно, никто не собирался. На него и вовсе не обратили внимания…

И то правда: заморочный джентльмен, будто назло экипажнику, открыл дверцу, и в салон вновь забрались мальчишка, потеющий человечек в котелке и, трижды будь он неладен, чернокожий тип.

Кебмен тихо зарычал…

…Игнорируя странный приступ рычания с передка кеба, доктор Доу, прежде чем сесть в экипаж, повернулся к толстому констеблю.

– Вы все поняли, мистер Бэнкс?

– Все понял, сэр.

По лицу Бэнкса было видно, что ему неприятно обращаться к доктору почтительно, но сейчас они работали сообща, и он рассматривал все это лишь как временное неудобство и вынужденное перемирие для достижения цели. А еще констебль был крайне огорчен: они уже почти сцапали того напудренного толстосума, но в итоге им пришлось покинуть клуб «Гидеон» с пустыми руками. К тому же выполнять поручения, не понимая их сути, казалось констеблю Бэнксу унизительным. Но новенький самокат, повышение… что ж, это того стоило…

Вместе с Хоппером они забрались в полицейский фургон, и тот двинулся в сторону Дома-с-синей-крышей.

Что касается кеба доктора Доу, то он обогнул парк и рванул как угорелый по новому озвученному адресу: заверение «Это полицейское дело» обычно является неплохим погонщиком для различного рода личностей, которые поторапливаться не привыкли.

Внутри кеб был полон напряженного молчания и… запаха, исходящего от Вамбы.

Доктор искоса поглядел на сидящего напротив туземца и приоткрыл окошко. В салон тут же проникли холодный воздух и звуки уличного движения.

Вамба сидел тихо, словно опасался, что его вот-вот выгонят и заставят бежать следом за экипажем. В кебе он ехал второй раз в жизни (первый был, когда они прибыли в клуб «Гидеон»).

Дышать в салоне стало немного легче, но от напряжения, облачившего пассажиров в невидимые тесные и глухие костюмы, так просто было не избавиться.

Мистер Келпи в одной дрожащей руке сжимал котелок, другой обтирал лоб платком и часто-часто моргал, словно ему в глаза попало целое облако соринок. Лекарства при бабочнике больше не было, и ему не терпелось вернуться в ГНОПМ, где хранился его запас. Подбирающаяся все ближе лихорадка делала его нервным и раздражительным.

– Доктор, я ничего не понимаю, – сказал он. – Что там произошло, в клубе? Вы обвиняли сэра Уолтера Фенниуорта, но… я не уверен, что вы вообще считали его подозреваемым. Или я не прав? У вас ведь был только лишь мотив?

– Еще был запах чернослива, – вставил Джаспер.

– О, этот запах чернослива… – сказал доктор Доу. – Очень умно…

– Вас нисколько не удивило известие о болезни сэра Уолтера, – продолжил бабочник. – Если вы и прежде не считали его убийцей, то зачем в таком случае ввели всех в заблуждение?

– Мне нужно было узнать все о пари, мистер Келпи. В прошлый раз, когда речь зашла о Черном Мотыльке, я отметил странную реакцию сэра Уолтера – он был возбужден и, как мне показалось, обрадован. Что никак не вязалось с нашими подозрениями и противоречило им. Вся эта история с пари не давала мне покоя с самого начала – уж очень она походила на изворотливую попытку получить желаемое и скрыть при этом свою заинтересованность. Так что по сути меня волновало лишь то, как они обыграли, чтобы пари предложил сэр Крамароу. Мы уже были в клубе «Гидеон», говорили с этим джентльменом, и он ничего не рассказал. Что ж, я решил применить встряску – образно выражаясь, погрузил сэра Уолтера в ванну со льдом, чтобы у него не было возможности юлить и скрытничать. Я знал, что сэр Уолтер из-за его болезни лишь косвенный участник всего этого дела. Но панацея из слез Черного Мотылька… Подумать только! Как… смело!

– Вы хотели сказать «отвратительно»? – Мистер Келпи крепко сжал в руках поля котелка, смяв их. – Эти мерзавцы собирались мучить бедное создание – выжимать из него слезы, чтобы получить лекарство для богачей… Гнусно!

Натаниэль Доу пожал плечами. Он был не согласен с мистером Келпи: да, методы заговорщиков оставляли желать лучшего, но результат… Как практикующий доктор он знал, что многие революционные открытия были сделаны в весьма неоднозначных условиях и то, что сейчас спасает жизни, когда-то было открыто и изобретено на костях, слезах и крови – причем буквально.

– С медицинской и научной точки зрения… – начал было доктор, но бабочник гневно перебил его:

– Это гнусно с любой точки зрения!

Доктор Доу не стал спорить и промолчал. К тому же он признавал, что стрелка на компасе его личной морали слегка отклонена вбок от общепринятой, и ему не хотелось лишний раз огорчать такого приятного и доброго (хоть и наивного) человека, как мистер Келпи.

– Вы сказали, что знаете, кто убийца, – добавил помощник главы кафедры лепидоптерологии. – Что именно вы имели в виду, велев тем констеблям обратить особое внимание на подпол и простучать стены? И кому вы отправляли письма по пневмопочте из клуба? Кто же? Кто настоящий убийца?

– Ох, мистер Келпи, – только и сказал доктор и уставился в окно.

Уяснив, что ответа не получит, мистер Келпи раздраженно засопел и тоже повернулся к окну.

Джаспер был раздражен не меньше. Он глядел на дядюшку и мысленно представлял себе, как при помощи дрели для черепа проникает в дядюшкину голову, чтобы выудить оттуда то, что тот так подло держит при себе, невзирая на пожирающее его племянника любопытство. До того, как они пришли в клуб, Джаспер нисколько не сомневался, что сэр Уолтер и есть убийца, и, когда выяснилось, что это не так, его постигло ни с чем не сравнимое разочарование. А еще он очень злился на дядюшку из-за того, что тот держал его в неведении. Он мог понять, почему дядюшка не доверился констеблям, но отчего он продолжает скрывать все от него, Джаспера? Потому что и сам не уверен? Или есть другая причина?

– Почему мы его все равно не арестовали? – спросил мальчик. – Он ведь участвовал в заговоре!

– Провоцировать кого-то на пари даже в Габене не является преступлением, – ответил доктор Доу. – Вот если бы предметом спора было убийство или же самоубийство, это другое дело…

Джаспера этот ответ не удовлетворил. Мертвы два профессора, убит пересыльщик, незаслуженно арестовали и едва не отправили в тюрьму мистера Келпи, Вамбу похищали, их самих едва не застрелили…

Джаспер не понимал, как так вышло, что сэру Уолтеру удалось задурить всем головы. Он считал, что этот мнимый старик тоже виноват, так как прекрасно знал, что делает. Мальчика не отпускала мысль, что в действительности этот гадкий человек участвовал в заговоре с самого начала. При этом он понимал, что дядюшка не станет слушать. Ему подавай какие-то доказательства – что еще взять с такого зануды…

Для Джаспера время в пути тянулось неимоверно медленно. И это несмотря на то, что кебмен торопился как мог. Он лавировал между экипажами, толкал рычаг на полный ход, стоило семафорам только подумать о том, чтобы мигнуть, и не обращал внимания ни на возмущенные крики лишь чудом не задетых прохожих, ни на предсмертные визги или посмертный хруст парочки голубей, нашедших свой конец под колесами.

Джаспер сидел как на иголках – он знал, что с каждым ярдом, с каждым футом, которые преодолевает их экипаж, они всё ближе. И в конце пути их ждет человек, затеявший коварный сговор, организатор жутких и зловещих событий. Там их ждет человек, который напал на них этим утром. И вот они едут прямо к нему в лапы, в то время как полицейский фургон отправился совершенно в другую сторону! Бэнкс и Хоппер, которые, как бы он к ним ни относился, были способны защитить их от злодеев, занялись исполнением непонятных дядюшкиных инструкций; и Джаспер надеялся, что констебли успеют приехать до того, как их с дядюшкой застрелят.

Вскоре кеб замедлился и в какой-то момент встал, изрыгнув целую тучу молочного пара.

– Прибыли, сэр! – гаркнул кебмен, и, к его облегчению, заморочный пассажир вместе со своими попутчиками наконец покинули экипаж.

– Да где же оно? – бубнил мистер Келпи. – Куда я его положил?

Помощник главы кафедры лепидоптерологии отодвигал ящик за ящиком, но так и не находил свое лекарство.

Часы недавно пробили полдень. В кабинете профессора Гиблинга тем не менее висела зыбкая полутьма. Шторы были задернуты, горела лишь одна лампа – на письменном столе профессора. Из-за этого многочисленные диковинки в шкафах приобрели еще более причудливые и даже пугающие очертания. К примеру, в какой-то момент Джасперу, который сидел на стуле у стены, померещилось, будто сушеный осьминог, оплетший своими щупальцами глобус, вдруг зашевелился.

– Как жаль, что здесь не подают чай, – с легкой укоризной сказал джентльмен в дорогом костюме и подкурил сигару.

– Или омлет, – добавил его спутник, человек в темно-сером конторском костюме. Он потянулся к жилетному карману за часами, чтобы проверить время, но передумал и почесал бок.

– Да где же оно? – Мистер Келпи с грохотом задвинул очередной ящик стола, и Натаниэль Доу не выдержал:

– Мистер Келпи, прошу вас!

Бабочник фыркнул. Он вынужденно прекратил поиски, хотя глаза его по-прежнему обыскивали стол.

– Сейчас время ланча, – сказал джентльмен с сигарой. – Вы ведь вызвали нас по делу, доктор?

– У вас появились новости о Черном Мотыльке? – спросил человек в конторском костюме.

– Все так, сэр Крамароу. Все так, мистер Пиммз.

– Наконец! – Сэр Крамароу струсил сигарный пепел с перчатки.

Доктор Доу достал из кармана сюртука портсигар, ловко извлек папиретку и спичку. Пальцы его дрогнули, и ему удалось зажечь огонек лишь со второго раза. Кажется, никто, кроме притихшего Джаспера, этого не заметил.

– Сегодня утром мы посетили клуб «Гидеон», господа, и выяснили там кое-что прелюбопытное. Сэр Крамароу, – доктор кивнул джентльмену с сигарой, – вынужден сообщить, что ваше пари с сэром Уолтером Фенниуортом – это часть хитроумного плана, целью которого было заполучить Черного Мотылька.

– О чем вы говорите? – сэр Крамароу чуть подался вперед. – Но я же сам предложил заключить пари. Оно спасло бы меня от разорения, вы ведь знаете…

Доктор покачал головой.

– В действительности именно заговорщики устроили так, чтобы вы предложили пари сэру Уолтеру. Более того, сэр Уолтер лично манипулировал вами. Я полагаю, он использовал для этого целый набор различных ухищрений, вроде насмешек, разного рода оскорблений и нападок – он сделал так, что вы просто не могли не заключить с ним пари. И в итоге все произошло так, как им было нужно.

– Сэр Уолтер признался в этом? – удивился сэр Крамароу. – В том, что он участвовал в заговоре?

– Он признался, что в определенной мере принимал участие.

– Он сообщил вам, кто за всем этим стоит?

Доктор кивнул.

– Некий мистер Блохх, – сказал он. – Вам говорит что-то это имя?

Сэр Крамароу нахмурился:

– Боюсь, что нет.

– Этот господин, – продолжил Натаниэль Доу, – является всего лишь консультантом, неким тайным советником лица, которое и задумало привезти Черного Мотылька в Габен.

– И кто же это? Кто это лицо? – взволнованно спросил сэр Крамароу.

Доктор поглядел на мистера Пиммза.

– Прошу вас, – сказал он. – Вы сами расскажете или мне это сделать за вас?

Мистер Пиммз покачал головой и усмехнулся. Эта его усмешка стала намного более явным признанием, чем могли бы стать любые слова.

Сэр Крамароу недоуменно поглядел на банковского клерка:

– Что это значит, Пиммз? Что здесь происходит?

Мистер Пиммз властно поднял руку, прервав сэра Крамароу. Тот был так ошеломлен этим его жестом, что тут же замолчал и тяжело задышал, не в силах подобрать слова.

– Как вы узнали? – только и спросил мистер Пиммз.

Судя по всему, банковский клерк решил не устраивать дешевую мелодраму с озадаченно расширенными глазами, возмущенно распахнутым ртом, рукой, небрежно прижатой к груди, и традиционным оскорбленным восклицанием «Да как вы смеете?!».

– В чем я просчитался?

Сэр Крамароу не верил своим ушам. Он так побагровел, что его лицо, казалось, вот-вот лопнет.

– Запах, мистер Пиммз, – сказал доктор Доу.

– Гм. Проклятая мазь от лихорадки, так ведь?

– Именно. Когда вы схватили меня сегодня утром, намереваясь застрелить, я почувствовал этот запах. Сперва я не мог вспомнить, что же это такое. Но слова сэра Уолтера открыли мне глаза, и все тут же встало на свои места.

– Что же он такое сказал?

– Что ему часто не хватает сил справиться с собственной болезнью, куда ему еще эти болотные лихорадки. Это буквально напомнило мне то, о чем я беспечно позабыл. Самое начало этого запутанного дела – запах мази, который исходил от убитого профессора в купе поезда «Дурбурд». К мистеру Медоузу в аптеку за мазью приходили трое: профессор Руффус, туземец Вамба и охотник сэр Хэмилтон. Вамба все время чешется, вы также постоянно чешетесь. Вас выдала чесотка, мистер Пиммз, и если я сейчас попрошу вас расстегнуть пуговицы на жилетке и рубашке, то, уверен, мы увидим сыпь. А это значит, что вы и есть тот самый самозванец, прикидывавшийся охотником сэром Хэмилтоном в экспедиции в Кейкут.

– Н-да… Кто бы мог подумать, – сказал мистер Пиммз с ноткой сожаления в голосе. – Дурацкая лихорадка…

– Я должен был сразу все понять, ведь я доктор, как-никак. Но меня отвлекли совершенно другие симптомы лихорадки мистера Келпи: потливость, тремор…

– У меня… у меня другая лихорадка, – сказал бабочник. – Джунгли Кейкута таят в себе множество разных болезней.

– Я так и понял.

Мистер Пиммз больше не походил на себя прежнего. С него будто слезла кожа клерка-бюрократа, въедливого, слегка занудного бумажного червя. Теперь это был человек дела, хладнокровный и решительный – слишком спокойный для злоумышленника, которого только что разоблачили.

– Вамба меня узнал, так ведь? – спросил мистер Пиммз. – Когда мы проходили через Ржавый зал, я заметил шевеление в темноте, уловил шепот. Я уже тогда все понял.

– Но почему вы в таком случае не сбежали?

– А какой в этом смысл? – Служащий банка закинул ногу на ногу и сцепил пальцы. – Вы устроили хорошую засаду. Я знаю, что стоит мне только попытаться улизнуть, как меня тут же арестуют ваши люди… И вы можете вытащить руку из кармана, доктор. Что у вас там, скальпель? Я не стану бросаться на вас, как какой-то невоспитанный психопат. Вы удивлены? Я не хочу убегать и прятаться, нет уж.

– Но ведь побег всяко лучше, чем виселица, – заметил доктор Доу.

– Прошу вас, доктор, у меня есть свои причины не бояться веревок или узлов.

– И что же это за причины?

Мистер Пиммз покачал головой и промолчал.

– А зачем вам понадобилось вот это?

Доктор Доу достал из коробки, которая стояла у его кресла, стеклянный флакон с резиновой трубкой и «грушей». Во флаконе плескалась фиолетовая жидкость, напоминающая сильно разбавленные чернила.

Мистер Пиммз улыбнулся:

– О! Мой парфюм «Винньярд» с эссенцией чернослива.

– Неужели вы полагали, что мы поверим, будто немощный сэр Фенниуорт бегает по улицам, стреляет в людей и ездит в экспедиции?

– Разумеется, нет. – Мистер Пиммз самодовольно вскинул подбородок. – Это было сделано, всего лишь чтобы выиграть больше времени: я разбрызгивал духи тут и там, чтобы вы подольше пребывали в своем неведении. Еще немного – и мне удалось бы поймать Черного Мотылька, пока вы ломаете голову, каким же образом к этому всему причастен сэр Уолтер.

– Вы не боялись, что он вас выдаст?

– Он ничего обо мне не знает, – безразлично проговорил мистер Пиммз. – Кто мог подумать, что его никоим образом ко мне не относящаяся фраза наведет вас на мысль, которая в итоге меня разоблачит.

– А мистер Блохх? О нем сэр Уолтер осведомлен.

– Хм. Сообщить, что в деле замешан мистер Блохх, – это всего лишь признать тот факт, что имеет место какое-то дело. Мистер Блохх – тень. Мистер Блохх – темнота под лестницей. Мистер Блохх – клочок тумана. Его невозможно поймать, его невозможно узнать. Это просто имя. Вы не против, если я к вам присоединюсь?

Мистер Пиммз медленно и аккуратно достал из кармана небольшой портсигар, извлек оттуда папиретку и закурил. Поднялся синий, довольно зловонный дым.

– Вы ведь не курите! – потрясенно произнес сэр Крамароу. Кажется, его мир трещал по швам и вот-вот грозил разлезться на лоскуты.

– «Синий морж». – Мистер Пиммз с отвращением поглядел на папиретку. – Излюбленный табак нашей славной полиции. Сэр Хэмилтон курил такой табак – его к нему приучил отец-констебль. Ну а я пристрастился в экспедиции: начиналось все сугубо как часть образа, а потом привык. Что еще у вас там в коробке, доктор? Кобра? Карлик? Пулемет? Хотя, кажется, я и так догадываюсь.

– Ваши защитные очки, шарф и котелок, мистер Пиммз, – сказал доктор Доу. – Ну, и револьвер, само собой. Мы нашли все это у вас дома. Вы полагали, что тайник в стене не обнаружат?

– И как же я мог быть таким беспечным?! – со смесью иронии и презрения сказал мистер Пиммз. – Вы решили подойти к моему аресту со всей возможной дотошностью? Наверное, скупали дотошность на рынке скрупулезности в рядах педантичности… Ничего не упустили и, вероятно, гордитесь собой.

Доктор Доу проигнорировал шпильку.

– Вы окажете нам честь, мистер Пиммз? – спросил он. – Прошу вас, расскажите, как обстояло дело. С самого начала.

Банковский служащий кивнул, выпустил в воздух струю синего дыма и почесал грудь.

– Вы можете позвать ваших констеблей, доктор, – сказал он. – Очень грубо с нашей стороны было бы заставлять их и дальше томиться в соседнем кабинете.

Доктор бросил быстрый взгляд на Джаспера – тот понял его, вскочил со стула и ринулся к двери. Спустя минуту он вернулся в сопровождении шумно топающего Бэнкса, Хоппера, который уже заметно припадал на раненую ногу (действие пилюль ослабевало), и трясущегося от страха Вамбы. Туземец штаны все же переодел – мистер Келпи вручил ему запасные, хранившиеся на кафедре для прогулок по саду ГНОПМ.

Констебли хмурились, играли бровями и желваками, исподлобья глядели на сэра Крамароу и клерка в соседнем кресле. Они пока что не слишком-то разобрались в ситуации, и более подозрительным им казался именно солидный джентльмен. Тем более что клерк курил «Моржа», а это уже достойно уважения.

Дождавшись, когда возня прекратится и новые зрители займут свои места, доктор кивнул мистеру Пиммзу.

Тот на мгновение задумчиво уставился перед собой и начал рассказывать…

…Как вы знаете, я служу в банке господ Ригсбергов. Должность моя отношения к делу не имеет – скажу лишь, что по карьерной лестнице в нашем банке я поднялся примерно на два этажа: я уже давно не топчусь возле вешалки, но и до кабинета с круглым окном мне пока далековато.

Банкиров Ригсбергов и их служащих в городе называют пираньями, но правильнее было бы сравнить их (себя я к ним уже какое-то время не причисляю) со спрутами: если хотя бы одно щупальце прицепило к вам хотя бы одну присоску, вас затянут на дно. Это черное, беспросветное дно, куда не опускаются даже батисферы. Улочки и подворотни Тремпл-Толл кишат «утопленниками», из которых выкачали все до последней пенни-пуговки.

Банк на площади Неми-Дрё – мрачное место, и люди, что там служат, ему под стать. Пустодушные, черствосердые, безразличные. Их волнует лишь процент, который начисляется им с каждого отобранного у вас пенса. Обыватели не знают, что их грабят, – не хотят знать – и упрямо продолжают вставать в серую очередь к конторским столам и грабительским кассам. Ну а служащие банка, скажу вам по секрету, не зовут их посетителями, клиентами или еще как-то в том же духе – они называют их «безнадегами» по причине того, что они, мол, уже безнадежно пропали, хоть пока что и не догадываются об этом.

Все те, кто входит в двери «Ригсберг-банка», с виду не похожи друг на друга, но тем не менее их объединяет одна общая черта – вера в то, что если напасть приключится с ними завтра, а не сегодня – это вполне неплохой итог. Безнадеги думают, что им в банке помогут – главное как можно слезливее рассказать свою личную драму. Знали бы вы только, какие истории они порой с собой приносят в попытке выпросить ссуду…

Меня всегда раздражали эти истории – понимаете ли, как бы ты ни пытался отстраниться, все равно нет-нет, да и принимаешь что-то слишком близко к сердцу. Много лет я прекрасно исполнял свою работу, но с пустодушием, черствосердием и безразличием у меня были кое-какие трудности и порой мне даже приходилось напоминать себе, что лучше быть тем, кто заносит безнадег в так называемый «Грабий список», чем самому быть безнадегой.

«Грабий список»… Лучше оказаться на койке в Больнице Странных Болезней или даже в застенке Дома-с-синей-крышей, чем в нем. И вот однажды в этом списке оказался некий джентльмен, долгое время считавшийся одним из самых состоятельных людей в Сонн. Я никогда не говорил вам этого, сэр Крамароу, но, безусловно, худшим днем вашей жизни был тот, когда вы пришли в «Ригсберг-банк» и взяли там ссуду на организацию экспедиции – вы ушли довольным, не замечая, что к вашей спине прицепилось щупальце, тянущееся за вами из глубин банка…

К чему я веду?

Хм… Я веду к тому, с чего все началось. А началось все с того, что однажды утром дело сэра Крамароу было поручено не кому-то там, а именно вашему покорному слуге.

Поначалу сэр Крамароу для меня предстал не более чем тускло пропечатанной на бланке фамилией, одной из сотен. Но когда мне сверху пришел номерок его дела и я полез за нужной папкой, все изменилось. Что ж, скажу вам, в тот миг я и предположить не мог, чем это все обернется лично для меня.

Я всегда подходил к работе с методичностью и въедливостью. Это дело исключением не стало: я внимательно изучил бумаги, лично познакомился с сэром Крамароу, услышал его историю, даже прочел книгу профессора Гиблинга. Исследуя весь путь разорения Редьярда Крамароу и выискивая все возможные краники, из которых может высыпаться пару лишних пенни, если как следует стукнуть по трубе, я и сам не заметил, как погрузился в историю Черного Мотылька с головой.

Все эти джунгли, дикие племена и экспедиции, эти бабочки, в конце концов, были настолько чужды моему унылому этажу с обшарпанными стенами, потрескавшимися колоннами и тусклыми лампами, что, казалось, я открыл крошечное окошко в другую жизнь. В жизнь, похожую на какой-то роман.

Я будто очнулся от многолетнего сна и взглянул на себя со стороны – серый и ничем не примечательный пыльный конторский призрак Пиммз в окружении точно таких же призраков с блеклыми глазами и скучными фамилиями, вроде Тоддс, Томмс, Гиббс…

Я жил в коробке. И эта коробка вдруг стала очень тесной. Прежняя жизнь теперь казалась мне бессмысленной и постылой, у меня больше не было желания каждое утро приходить на площадь Неми-Дрё, подниматься на свой этаж, садиться за стол и открывать очередную папку очередного безнадеги. Меня буквально тошнило от всей этой обыденности, и я стал искать любой повод, чтобы встретиться с вами, сэр Крамароу, ненадолго вырваться из мира бумаг, чернил и пресс-папье и послушать ваши истории. Вы даже не представляете, как тяжело мне было всякий раз после наших бесед возвращаться в банк, который я всей душой возненавидел.

И однажды я решил, что с меня хватит – слишком долго я занимался тем, что обогащал господ Ригсбергов, которые и так богаче всех в городе. Я должен был… гм… выбраться из-за стола…

Конечно, я мог просто взять и уволиться, но беда в том, что у меня за душой ничего не было. Стоило подумать о личном благосостоянии. О, прошу вас, не нужно этих презрительных взглядов. Это Габен, господа. Мой мотив – всего лишь главный мотив этого проклятого города каждое утро продирать глаза и запускать свое механическое сердце.

Уж не помню, когда именно – то ли во время одной из бесед с сэром Крамароу, то ли когда я работал с бумагами по его делу – у меня родилась идея. Идея, как разбогатеть. Черный Мотылек!

Сэр Крамароу рассказывал о Черном Мотыльке с такой горячностью, он был так убежден, что тот существует и все истории о нем правда, что я просто не мог не поверить. Да, многие считали его безумцем, страдающим манией, но это не означало, что он был неправ. Сперва по своей недальновидности я расценивал Черного Мотылька просто как уникального зверя, заработать на котором можно именно благодаря его уникальности, но, изучая его, узнавая о нем все больше, постепенно я понял, что самое ценное – это его слезы.

Разумеется, рассказы о его слезах были всего лишь слухами, которые шепотом передавали туземцы из джунглей друг другу. Все это звучало как вымысел, и не более, но меня мучил вопрос: а что если никакой это не вымысел? Я просто представил себе потенциал данной идеи: лекарство, излечивающее от всех болезней! Да даже за одну каплю такого лекарства сильные мира сего выложили бы все свои семейные состояния! Но я не мечтатель, нет. Я бюрократ, признаюсь в этом без тени стыда. Годы, проведенные в банке, оставили на мне свой отпечаток: я много лет видел мир в серо-желтых бумажных цветах, воспринимал людей и их чаяния по большей части лишь в виде колонок цифр. Поэтому ничего удивительного нет в том, что я решил подойти ко всему этому предприятию основательно, все продумать и просчитать заранее.

Дело вставало только лишь за планом. Тут у меня, стоит отметить, начались кое-какие затруднения, поскольку я не обладал нужными связями и не имел денег, чтобы вложиться в предприятие подобного масштаба, да и идей, с чего начать, тоже особо не было. Но, как я вам уже рассказал, в банк заносит совершенно разных людей – и кое-кто из них вскользь упоминал о некоем джентльмене, решающем чужие затруднения, джентльмене, который всегда исполняет условия соглашения, надежном, хитроумном, расчетливом человеке, который не останавливается ни перед чем в достижении поставленных целей. Да, это все – мистер Блохх. Таинственный мистер Блохх…

Мне нужно было найти его, и, пойдя по слухам, словно по звеньям цепочки, постепенно я добрался до человека, который знал, как именно связаться с мистером Блоххом. Все оказалось на удивление просто. О, вы будете смеяться, доктор. Хотя… уж вы все же вряд ли будете смеяться…

Я дал объявление в газету «Сплетня». Как сейчас помню: «Заинтересованное лицо нуждается в услугах консультанта по неоднозначным делам, обладающего познаниями в планировании и начисто лишенного сожалений». И на объявление откликнулись…

О, мистер Блохх… Боюсь, я мало что могу о нем рассказать. Этот человек действительно невероятно умен, расчетлив, и порой мне казалось, что он обладает подлинным даром предвидения, поскольку практически все его планы осуществлялись. Этим человеком нельзя не восхищаться. Я не могу выдать вам его местонахождение или же раскрыть тайну его личности, поскольку и сам ничего не знаю. Уверен, предвидя мое разоблачение, он уже скрылся на той стороне канала, исчез где-то в Блошином районе, а там его и его людей вы ни за что не разыщете…

Что ж, у нас появился план. Мистер Блохх его разработал, а я пытался следовать ему даже в мельчайших деталях. Многие моменты мне не нравились, кое-что меня смущало, но спорить я не стал. В самом начале мы подписали с мистером Блоххом контракт – что мне особо импонировало, так это его подход к делу! – в котором было четко указано, что все свои сомнения касательно любой из частей плана я могу оставлять при себе: главное в работе с мистером Блоххом – это доверие и терпение. И все же порой я злостно нарушал этот пункт и делился с ним тем, что меня тревожило…

Итак, первой частью плана, своеобразным прологом, было обратиться к сэру Уолтеру Фенниуорту. Нам нужен был рычаг – тот рычаг, который запустит все дело. Мистер Блохх лично явился к сэру Уолтеру, пообещал ему излечение от его редкой и вроде как неизлечимой болезни, если тот спровоцирует сэра Крамароу на заключение пари. Разумеется, сэр Уолтер согласился, ведь мистер Блохх давил на самое… хм… больное, и в итоге сэр Крамароу сделал все, как нам было нужно…

Я вижу, вы киваете, доктор. Полагаю, вы уже знаете, что случилось дальше. Следующим нашим шагом было привести в движение основную часть плана. Туземец из Кейкута, родственник Вамбы, который «так вовремя» привез сообщение о новом появлении Черного Мотылька, был нашим агентом. Он пришел к Вамбе со свертком чешуек с крыльев Черного Мотылька, а дальше все пошло гладко и ровно, будто по рельсам. Вамба побежал к профессору Руффусу, а тот – к сэру Крамароу, и они принялись организовывать экспедицию. Я опасался, как бы профессор Гиблинг не нарушил наши планы, но мистер Блохх уверил меня, что все обойдется, что все учтено и по поводу старого профессора волноваться не стоит. Скрепя сердце, я ему поверил, запасся терпением, и в итоге все произошло так, как предсказывал мистер Блохх. Экспедиция была успешно организована и готовилась к отправке.

Чтобы все прошло, как задумано, я должен был лично проконтролировать поиски Черного Мотылька, а для этого мне требовалось стать участником экспедиции. Не нужно, сэр Крамароу, не стоит! Я знаю, что вы хотите сказать! Да, я вовсе не помогал все это время своей несчастной больной матушке в Уиллабете.

Как вы, вероятно, догадываетесь, изобретать новую личность, давать ей жизнь, знакомства и рекомендации гораздо сложнее и утомительнее, чем просто взять уже готовую. Учитывая печальный опыт предыдущих экспедиций, я посоветовал сэру Крамароу подстраховаться и отправить в помощь профессору Руффусу профессионала – охотника и следопыта, который в состоянии как защитить членов экспедиции, так и гарантировать сохранность добычи (в случае успешной охоты на мотылька). И на эту роль подошел некий сэр Патрик У.С. Хэмилтон, участник легендарных сафари в Микении и Занзибби, опытный следопыт, скалолаз и обладатель еще множества заслуг и регалий. Учитывая, что он являлся членом Клуба охотников-путешественников и его рекомендации были безупречны, сэр Крамароу предсказуемо поддержал данный выбор. Разумеется, мы с мистером Блоххом выбрали сэра Хэмилтона не случайно: он обладал комплекцией и ростом, схожими с моими, даже размер ноги у нас почти совпадал. Но что важнее, сэр Хэмилтон был одиноким человеком, родственники у него отсутствовали и он редко бывал в Габене, пропадая в нескончаемых экспедициях, что значит – его бы не хватились.

Итак, он был нанят, сообщил в свой клуб об отправке в Кейкут и собрался в дорогу (сделал все за меня, ведь я не очень-то представлял, что охотники берут с собой в подобные странствия).

Незадолго перед отправкой я пришел к нему домой, чтобы обсудить последние нюансы и выдать ему билеты и деньги на расходы в дороге. Вы ведь обнаружили его тело, а значит, мне нет смысла вдаваться в подробности касательно того, что произошло дальше. В общем, я переоделся, отправился в аптеку за мазью (единственное, что не успел сделать сэр Хэмилтон), после чего взял его багаж и поехал на вокзал. Так я стал участником экспедиции, целью которой было поймать и привезти в Габен легендарного Черного Мотылька.

Я не стану подробно рассказывать об экспедиции, отмечу лишь, что каждый день в этих джунглях казался мне мучением. Нескончаемый ливень, никакой мостовой, никаких экипажей, вонючие туземцы, комары размером с собаку, огромные мерзкие жуки, а что уж говорить о тварях, скрывающихся в дебрях… Каждый день я порывался бросить все и сожалел о том, что вообще затеял эту нелепую авантюру. Но я постоянно напоминал себе, что цель того стоит, и ни разу не отклонился от плана мистера Блохха.

Поначалу мы шли по маршруту, указанному в книге профессора Гиблинга, и, разумеется, он ни к чему нас не привел: старый лжец нарочно запутал следы. Я знал об этом, и все равно следовал глупым приказам профессора Руффуса, искренне верившего главе своей кафедры. Это также была часть плана мистера Блохха – пройти по ложному маршруту до конца, позволить профессору отчаяться и разувериться в себе настолько, чтобы потом было легко взять все в свои руки и отправиться по маршруту, составленному мистером Блоххом. Представьте, каким испытаниям подвергалась моя выдержка всякий раз, как глупец Руффус заводил нас в осиные логовища или заставлял карабкаться по краю над отвесными обрывами, а я при этом знал, что все это бессмысленно и ни к чему не ведет.

Что ж, в какой-то момент Руффус уперся в стену – образно выражаясь, естественно. И тогда я убедил его пройти моим путем. Я сделал так, что он набрел на след, который привел нас к единственному выжившему в прошлой экспедиции, мистеру Робертсону, отшельнику, обитавшему в лачуге в самом сердце джунглей.

Уж не знаю, как именно мистер Блохх его разыскал, но это ведь мистер Блохх, о чем тут говорить. В общем, из путаного рассказа мистера Робертсона выяснилось, что, когда профессор Гиблинг двадцать лет назад поймал Черного Мотылька, бабочка заразила всех членов экспедиции безумием и паранойей. Кто-то погиб, кого-то убили, сам Робертсон сошел с ума, и его бросили в джунглях. Мистер Блохх каким-то образом разгадал код безумной болтовни отшельника Робертсона, и из нее я по крупицам выделил направление, ключевые места и переправы.

Все дальнейшее прошло довольно быстро. Мы отыскали и поймали Черного Мотылька. Мои злоключения в этих проклятых джунглях скоро должны были закончиться…

Просто блуждать по болотам довольно тяжкое предприятие, скажу я вам, а еще и притворяться при этом бравым охотником… мой запас терпения и сил был уже на исходе, нервное напряжение было таковым, что я едва не падал в обморок. Я не обладал выносливостью и силой настоящего сэра Хэмилтона – я ведь просто банковский клерк, который до того никогда не покидал Габен. Пару раз я был близок к провалу, и профессор стал что-то подозревать, а уже ближе к концу экспедиции я понял, что он раскусил обман. Разумеется, он не знал, кто я такой, не имел ни малейших догадок о моих истинных целях. Он был уверен, что меня подослали из клуба «Гидеон» из-за пари сэра Крамароу, чтобы я каким-то образом сорвал охоту. Но дело уже было сделано – впереди нас ждал путь домой.

Всю обратную дорогу в Габен я восстанавливал силы, ведь еще ничего не было кончено. На вокзале мы с мистером Блоххом и его людьми должны были перехватить Черного Мотылька, а профессор – исчезнуть, но кое-что пошло не по плану. Мы недооценили паранойю профессора Руффуса: он заранее вызвал мистера Келпи, которому доверял, и решил передать ему Черного Мотылька. А потом вмешались вы, доктор, и полиция…

Тогда мне пришлось действовать на опережение. Чтобы скрыть свою причастность, я похитил дневники профессора Руффуса, которые могли бросить на меня подозрения. Следом мы похитили Вамбу и даже успели прежде, чем он поделился с вами подробностями об экспедиции, но каким-то образом он умудрился сбежать… Сегодня утром мы выяснили, где он прячется, и явились туда, но вы снова влезли и все испортили.

Вероятно, я должен принести вам, доктор, свои извинения за то, что едва вас не убил. Правда, если бы я не упустил тогда возможность, полагаю, нынешнего разговора бы не было. Секундное промедление, мгновенное сомнение – и вот я сижу здесь, а вы сидите там… И если бы я тогда не колебался… Наверное, очень грубо с моей стороны жалеть вслух о том, что я вас не прикончил, так, доктор? Прошу прощения. Но правда такова: если бы вы не встряли в это дело, со всем моим уважением (хотя о каком уважении речь?) к полиции Тремпл-Толл, они бы ни за что меня не разоблачили.

Запах мази и чесотка… Подумать только… Ну да ладно. Что ж, вот, пожалуй, и вся история…

В кабинете профессора Гиблинга тикали часы – это был единственный звук, который сейчас здесь раздавался. Ну, и еще порой урчал живот констебля Бэнкса.

Все молча обдумывали услышанное. Полицейские недоуменно переглядывались – судя по всему, они впервые присутствовали при том, что на их языке зовется «чистосердечным признанием», и не знали, как себя вести, что делать. Их к такому не готовили. Их учили, что признание можно получить лишь одним способом – выбить, но этот клерк… он не выглядел так, будто его как следует отделали перед всем этим весьма затянутым и подробным рассказом.

– Но это ведь далеко не вся история, – нарушил молчание доктор Доу. – Вы опустили ваш поиск второго Черного Мотылька…

– Второго? – пораженно прошептал сэр Крамароу.

Пиммз поднял бровь и усмехнулся:

– Вы и об этом знаете?

– Но откуда бы взяться второму Черному Мотыльку? – удивленно спросил констебль Бэнкс.

– Профессор Гиблинг, – просто сказал доктор Доу.

– Все верно, – подтвердил мистер Пиммз. – Вы ведь сами говорили, сэр Крамароу, что не верите профессору Гиблингу, считаете, будто он солгал и все же привез тогда, двадцать лет назад, в Габен Черного Мотылька, мол, он спрятал его в каком-то тайнике, чтобы тот никому не достался.

– Я говорил эти недостойные вещи в тяжелые минуты обиды и разочарования! Я и предположить не мог…

– Что ж, Гиблинг действительно солгал. Двадцать лет назад он все-таки привез сюда Черного Мотылька, и все эти годы тот был здесь, спрятан.

– Ваши люди поэтому пытали старого профессора перед убийством? – угрюмо спросил доктор.

– Да, – безразлично ответил мистер Пиммз. – Но это ни к чему не привело: старик унес свою тайну в могилу. В любом случае у нас оставался след. Мы знали, что мистер Келпи, который и привез сюда Черного Мотылька с профессором Гиблингом, просто не может ничего об этом не знать. Мы подстроили так, что его арестовали… Да-да, господа констебли, не удивляйтесь так… Неужели вы полагаете, что мистер Блохх мог допустить, чтобы ваш осведомитель случайно оказался поблизости и все подслушал? Нет уж, сведения ему были подброшены намеренно. А уже в застенке Дома-с-синей-крышей мистер Блохх лично допросил мистера Келпи.

Мистер Келпи слушал все это с ужасом. Он зажимал рот руками, не в силах сдержать эмоции.

Мистер Пиммз продолжал, глядя на него:

– Его лихорадка – весьма мучительная штука, а вы так вовремя передали нам лекарство, доктор, чтобы можно было манипулировать бедным мистером Келпи и выпытать у него местонахождение второго Черного Мотылька.

– Вы узнали, где он? – спросил сэр Крамароу дрожащим голосом.

– Черный Мотылек профессора Гиблинга мертв! – вставил мистер Келпи. – Он умер сразу после нашего приезда в Габен. Он был безумен и нес за собой смерть и отчаяние. Профессор был вынужден его убить. Он не мог вам признаться в этом, сэр Крамароу, поэтому все и скрывал, поэтому и придумал историю о том, что Черный Мотылек вырвался на свободу еще в Кейкуте.

– Именно это мистеру Блохху и сообщил, сотрясаясь в агонии от лихорадки, мистер Келпи. Что ж, идея заполучить двух мотыльков, чтобы они дали потомство, а я получил неограниченный запас слез, не увенчалась успехом, к моему разочарованию. Но один мотылек по-прежнему был в Габене – мотылек профессора Руффуса. Мне не хватило совсем немного, чтобы его поймать…

– Вы так это рассказываете… – Доктор наделил мистера Пиммза настороженным взглядом. – Так просто, беспечно… Я не могу понять, почему вы не боитесь. У вас все-таки есть какой-то план побега?

При этих словах оба констебля напряглись, а Джаспер застыл на своем стуле, бросив быстрый взгляд сперва на дверь кабинета, после – на зашторенное окно.

– План побега не требуется, – сказал мистер Пиммз. – Как я уже говорил, не будет никакой виселицы, да и тюрьмы, я думаю, тоже не будет.

– Как это? – поразился констебль Бэнкс.

– Да, – кивнул констебль Хоппер. – Без тюрьмы?

– Это приятное дополнение к договору с мистером Блоххом, – с ноткой самодовольства заявил мистер Пиммз. – Недаром у него лишь положительные рекомендации. Речь идет о компенсации в случае провала предприятия.

– Что? Компенсации? – тут уж поразился доктор Доу. Этот Блохх… его подход действительно ужасал, но при этом не мог не впечатлить.

– Это также прописано в контракте, – сказал мистер Пиммз. – Если предприятие потерпело крах, то консультант (мистер Блохх) обязуется выполнить условия компенсации. В моем случае это скромный домик в районе Набережных и небольшое состояние для безбедной жизни на пару десятков лет.

– Но… как? – только и смог выдавить из себя сэр Крамароу.

– Понимаете ли, репутация для мистера Блохха – все. Его клиенты не должны быть разочарованы. Все подробности оговариваются при заключении контракта. Обе стороны сходятся на удовлетворительных для них условиях при том или ином варианте окончания сотрудничества. И если по каким-либо причинам основной вариант недоступен, в силу вступает альтернативный…

– И каким же образом этот ваш Блохх убережет вас от тюрьмы? – хмуро спросил Бэнкс.

– Я точно не знаю, – ответил мистер Пиммз. – Быть может, это как-то связано с теми тремя склянками слез Черного Мотылька, что я добыл еще в Кейкуте, до посадки на дирижабль.

Доктор Доу скрипнул зубами.

Джаспер не понимал, что происходит. Нет, он вроде бы улавливал суть, но не мог поверить своим ушам. Вот же он, злодей! Сидит в паре шагов! Он все подробно рассказал, признался во всем! Неужели его даже не посадят в тюрьму?!

Сэр Крамароу, судя по всему, разделял его чувства. Предательство мистера Пиммза, наглость и показное ощущение безнаказанности клерка совершенно выбили его из колеи.

– Вы… – начал он. – Вы прикидывались моим другом. Я верил вам. Как вы могли, Пиммз? Убили профессора Гиблинга…

– Вы несправедливы, сэр Крамароу, – нахмурившись, ответил мистер Пиммз. – Я действительно был вашим другом. А профессор Гиблинг… Именно он предал вас – не я. Профессор подвел вас, его кафедра высасывала из вас деньги годами… эти бабочники сделали из вас безнадегу. Старик заручился вашим доверием, он раз за разом убеждал вас, что отыщет Черного Мотылька, но чем все обернулось? Он его уничтожил и, боясь признаться в содеянном, солгал вам! Именно Гиблинг довел вас до нищеты, он – причина вашего позора. Единственный костюм, предпоследняя сигара, из всех слуг остался один только повар! У вас нет денег даже на газ для аэрокеба: ездить на нем по земле – как это унизительно! Именно из-за этого проклятого старика над вами смеются в клубе! Именно из-за него Ригсберги оплели вас своими щупальцами. Кому-то нужно было за вас вступиться. Кому-то нужно было вернуть то, что вы потеряли из-за этого самодура. Вы мягкий и добрый человек, сэр Крамароу, вы привыкли терпеть несправедливое обращение. Я сделал все это во многом ради вас! Вы заразили меня своей мечтой, своими чаяниями; больше всего на свете я желал, чтобы вы получили то, чего заслуживаете. И вы бы это получили, ведь при успехе предприятия пари было бы выиграно, вы бы выбрались из нищеты и доказали всем, что все эти годы вы – именно вы! – были правы!

– Нет, – потрясенно проговорил сэр Крамароу. – Не такими средствами…

Доктор Доу посчитал, что все, что должно было быть сказано, уже сказано. Какой смысл тянуть?

– Что ж, – произнес он голосом, в который попытался вложить как можно больше черствости. – Я не знаю, действительно ли вас выручат ваши могущественные заступники, не знаю, выполнит ли свою часть сделки ваш таинственный мистер Блохх, но одно я знаю точно: вашим злодеяниям, Пиммз, пришел конец. И пока что – он кивнул Бэнксу и Хопперу, и те шагнули к банковскому служащему, – вы арестованы за убийства, коварный сговор, похищения, присвоение личности, мошенничество… как жаль, что вас нельзя арестовать еще за ваше самодовольство и за то, что вы предали доверие человека, считавшего вас своим другом.

– Ну, – усмехнулся констебль Бэнкс, – с последним мы не можем помочь, но вот за самодовольство мы этого типчика прекрасно можем арестовать.

– Разумеется, можем! – поддержал констебль Хоппер. – Нельзя быть чрезмерно самодовольным в Тремпл-Толл… Сколько самодовольных типчиков мы уже арестовали – не перечесть.

Натаниэль Доу пристально поглядел в глаза мистера Пиммза, в которых было одно лишь безразличие.

– Просто обожаю абсурдные габенские законы, – сказал доктор и отвернулся.

Глава 4. Моё пост-имаго

Натаниэль Френсис Доу сидел в своем кресле у камина и тонул в вишневом дыму от папиретки. Подрагивал закипающий варитель, и от него расползался тягучий запах кофе.

Миссис Трикк сновала из кухни в гостиную и недовольно ворчала, отмахиваясь от дыма. Она не любила, когда доктор много курил – особенно ее раздражало, когда он курил перед обедом, ведь потом пироги пахнут табаком! Но сейчас у экономки был новый повод поворчать.

– Вы помните, о чем мы с вами говорили, сэр? – спросила она.

– Помню-помню, миссис Трикк: ваша племянница.

– Она приедет через два дня. Через два дня, доктор!

– Да-да, два дня, – утомленно ответил доктор Доу.

– Я размещу ее в своем флигеле. Она совершенно не будет вас смущать.

– Смущать? – Доктор Доу поднял на экономку сконфуженный взгляд, на что миссис Трикк лишь лукаво улыбнулась, после чего снова скрылась за дверью кухни.

Клара жужжа летала по гостиной, прорезая вишневые тучи под потолком, словно крошечный полосатый дирижабль в закатном небе. Она будто играла с дымными клубами, протыкая их своим тельцем. Пчела прекрасно себя чувствовала в этом доме и, судя по всему, никуда перебираться не планировала, чему доктор Доу, в отличие от племянника, был не очень-то рад.

Пользуясь тем, что Джаспера не было дома, доктор наконец-то смог почти спокойно, в тишине (с монотонным жужжанием над головой и периодическими возникновениями занудной экономки он каким-то чудом свыкся), почитать свежий выпуск «Романа-с-продолжением».

В этом номере журнала храбрый археолог и пилот биплана мистер Суон снова повстречал роковую женщину, коварную мадам де Норре. Доктор ее просто ненавидел: эта дама постоянно пыталась навредить мистеру Суону, помешать его планам и опутать его своими женскими сетями. Она вносила слишком много сумбура в приключения мистера Суона. Даже больше, чем глупый помощник славного путешественника, Найджел. Найджела доктор тоже ненавидел, но не так сильно, как мадам де Норре: первый был просто болваном, в то время как последняя являлась подлой, лживой мегерой, которую, по мнению доктора Доу, стоило посадить в клетку, клетку погрузить в ящик, а ящик закопать на каком-нибудь необитаемом острове. Да, Натаниэль Френсис Доу принимал эту выдуманную историю слишком близко к сердцу.

И все же, каким бы повествование ни казалось увлекательным, доктор время от времени поглядывал на часы – отсутствие Джаспера его нервировало. Племянник ушел еще утром, и его все не было.

«Неужели эта выставка в ГНОПМ так затянулась? – думал Натаниэль Доу. – И на что там вообще смотреть? Выставки – это такая потеря времени! Их изобрели специально, чтобы скучающим лентяям становилось еще скучнее… Но где же Джаспер? Он ведь обещал вернуться к обеду…»

Словно ответом на его мысли, в двери раздался стук. Доктор поднялся на ноги.

– Вы слышите, доктор?! – возопила из кухни миссис Трикк. – В двери стучат! Наверное, это Джаспер!

– Я слышу, миссис Трикк!

– Так почему вы не откроете?!

Порой экономка вела себя как какая-то утомительная тетушка, но доктору приходилось с этим мириться – без нее он был бы как без рук. Он даже не знал, как выглядит их молочник, и определенно не имел ни малейшего понятия, как именно называется сорт хлеба, который она подает к столу.

Натаниэль Доу покачал головой и отправился в прихожую. Как только он открыл дверь, отступившее было волнение вернулось – и заметно усилилось. Так бывает, когда вы подозреваете недоброе и вам кажется, что вы промочили ноги в луже, но, сняв башмаки, обнаруживаете свои носки совершенно сухими. А потом вы находите нож, торчащий у вас из спины.

Это и правда был Джаспер. И он был напуган. Мальчик поддерживал под локоть нетвердо стоящего на ногах мистера Келпи, который выглядел так, словно его только что выловили со дна канала Брилли-Моу.

– Дядюшка, помоги! Мистеру Келпи стало плохо!

Вдвоем они провели мистера Келпи в гостиную, усадили его в кресло.

Доктор раскрыл саквояж и принялся искать в нем лично собранный им набор пилюль и прочих средств именно на такой случай – если кому-нибудь неожиданно стало плохо.

– На что вы жалуетесь, мистер Келпи? – спросил он. – Вы ведь жалуетесь, я правильно понял?

– Мое… мое лекарство… за-закончилось, – выдохнул мистер Келпи и потерял сознание.

Джаспер ахнул.

Доктор быстро подошел, взял мистера Келпи за запястье, послушал его дыхание. Отметил сильный жар и избыточную (даже сильнее обычного) потливость.

– Вот! – Джаспер протянул дядюшке бумажный сверток и тут же пояснил, увидев его непонимающий взгляд: – Здесь ингредиенты и рецепт. Мистер Келпи подумал, что ты сможешь смешать для него средство от лихорадки.

– Как так вышло, что у него закончилось лекарство?

– Кто-то украл лекарство из его кабинета.

– Украл?

– Еще до того, как мы поймали Черного Мотылька. Еще до того, как арестовали мистера Пиммза.

– Гм.

Доктор Доу развернул сверток, пробежал глазами список, покивал своим мыслям и, сказав племяннику «Нюхательная соль» и «Миссис Трикк», отправился в кабинет смешивать ингредиенты.

Джаспер позвал миссис Трикк, и она захлопотала вокруг мистера Келпи. Мальчик тем временем нашел в саквояже флакон нюхательной соли, подставил его под нос бабочника. Тот пришел в себя, но выглядел еще хуже, чем минуту назад.

Вскоре доктор Доу вновь спустился в гостиную. В руках он держал небольшой судок, в котором уже были нарезаны и мелко натерты ингредиенты из свертка: внутренности жабы, сушеные пурпурные листья и прочее… Доктор добавил туда немного спиртового раствора и принялся замешивать.

Мистер Келпи неотрывно следил за руками доктора, ни на что кругом больше не реагируя. Помощник главы кафедры лепидоптерологии сейчас походил на курильщика дурмана из Гари, лишенного своего зелья. Он дрожал, не в силах унять тремор, из уголка его рта вытекла и поползла по подбородку тонкая струйка слюны. Губы мистера Келпи шевелились, он что-то бормотал о бабочках…

– Эта история все никак не заканчивается, – проворчал доктор Доу. – Я-то полагал, что после того, как мы поймали Черного Мотылька, бабочки в нашей жизни на какое-то время… усохнут.

Черный Мотылек профессора Руффуса был пойман в первую же ночь после ареста мистера Пиммза. Охота проходила точно так же, как и в первый раз: фонарь, ловушка и засада. С помощью Вамбы и сэра Крамароу, который лично изъявил желание принять участие в ловле, и без вмешательства констеблей предприятие завершилось успехом…

– Я так понимаю, можно не спрашивать, как прошла выставка, – проронил доктор, добавляя в смесь желтоватый порошок, напоминающий высушенную ушную серу.

– Очень, очень хорошо прошла! – ответил Джаспер. – Было много народу – в Ржавом зале собралось чуть ли не полгорода. Были даже газетчики – они фотографировали. Сэр Крамароу и мистер Келпи показали всем Черного Мотылька. Он сидел в клетке и спал из-за сонного газа, но все равно зрители были впечатлены.

– Я так понимаю, больше всех был впечатлен сэр Уолтер Фенниуорт.

Джаспер улыбнулся, но, стоило ему бросить взгляд на мистера Келпи, улыбка тут же увяла.

– Он был сильно огорчен. Все ходил за сэром Крамароу, пытался уговорить его выдавить из бабочки хотя бы пару слезинок для него. Но сэр Крамароу был непреклонен. Он сказал, что не станет мучить бедное существо и что у сэра Уолтера совсем нет совести, если он смеет просить о таком после всего, что сделал.

– Сэр Крамароу – благородный человек, – сказал доктор. – Радует, что не все в этом городе кем-то прикидываются и что в нем мы не ошиблись. Как он держится после предательства мистера Пиммза?

– Он сказал, что сделает все возможное, чтобы мистер Пиммз получил по заслугам. А еще он очень доволен… – мальчик задумался, припоминая, – э-э-э… бюрократичной ленивой неспешностью судебной системы в Тремпл-Толл.

Доктор кивнул. Мистер Пиммз, к радости прочих участников истории с Черным Мотыльком, по-прежнему сидел в застенке Дома-с-синей-крышей: судья Сомм так и не сподобился явиться, чтобы рассмотреть его дело, хотя прошло уже два дня. Видимо, мистер Блохх не торопился исполнять свой хваленый вариант компенсации. Доктор Доу подозревал, что мистер Пиммз сам виноват – похоже, он неосознанно нарушил какой-то из пунктов контракта мистера Блохха или же мистер Блохх все это время просто создавал вокруг своей персоны эффект мнимого могущества, чтобы в процессе тех или иных злодеяний никто из нанимателей не мог усомниться в его словах. В общем, вероятность того, что мистера Пиммза ждет заслуженное наказание, была высокой.

– Черный Мотылек… Черный Мотылек… – выдавил мистер Келпи.

– Что такое, мистер Келпи? – с тревогой спросил Джаспер. – Вам стало хуже?

– Черный Мотылек… он уже отправился обратно? Обратно в Кейкут…

– Еще нет, мистер Келпи! – Джаспер попытался его успокоить. – Но скоро! Скоро отправится. Вы что, не помните? Поезд, который увезет его, отходит послезавтра утром.

– Да. Поезд… утром…

Речь мистера Келпи становилась все более бессвязной, а глаза, покрывшиеся сеткой лопнувших сосудов, пугающе дрожали в глазницах.

Доктор торопился как мог, замешивая лекарство Гиблинга, но при этом он недовольно морщился и ежесекундно втягивал носом воздух. Запахи казались ему не то чтобы неприятными – скорее, подозрительными. Он не знал свойств листьев из числа ингредиентов, не знал, какой эффект имеют надпочечники конкретной жабы. И уж точно не мог предположить, как именно эти два ингредиента влияют на человека, будучи соединены вместе. Он просто терпеть не мог не понимать, что делает.

– Можно не мешать… – прохрипел бабочник, – ложка…

Джаспер подбежал к столу, взял чайную ложечку и передал дядюшке. Тот набрал в нее зелено-бурую смесь и просунул ложку меж приоткрытых губ бабочника. Мистер Келпи судорожно проглотил лекарство и снова потерял сознание. После этого начался сущий кошмар…

Мистеру Келпи становилось все хуже и хуже. В себя он не приходил, лишь порой что-то бессвязно бормотал. Лицо его побелело, а волосы словно поредели и выцвели. Доктор Доу и Джаспер затащили бабочника в кабинет на втором этаже, переодели в больничную рубаху из запасов доктора и уложили его на хирургический стол.

– Что же будет? – испуганно спросил Джаспер.

– Боюсь, нам остается лишь ждать. А пока я сделаю лекарство по рецепту до конца. Я незнаком с этой лихорадкой. Ее действие очень-очень странное: симптомы будто собраны у нескольких различных болезней. Такое ощущение, что…

Он замолчал, опустив взгляд.

– Какое ощущение?

Доктор Доу взял руку мистера Келпи.

– Его кожа отмирает. Погляди на пальцы. Это начальные стадии некроза.

Пальцы мистера Келпи выглядели так, словно он опустил их в чернильницу.

– Те ингредиенты… – продолжил доктор, – я не знаю практически ничего из списка…

К ночи мистеру Келпи стало совсем худо. Жар усилился. Помощник главы кафедры лепидоптерологии потел так, что простыни на столе были мокры насквозь – постоянно приходилось их менять. В сознание мистер Келпи не приходил.

Джаспер не отходил от него ни на шаг. То, что мистер Келпи умирает, было ясно и без медицинского опыта дядюшки. Уже не только пальцы бабочника, но и его руки, вплоть до запястий, покрылись чернильными кляксами пятен. По шее проходил спазм, жутко повторяющийся сперва каждую минуту, затем – каждые полминуты, а в итоге и каждые десять секунд. Сквозь истончившуюся кожу стали проступать пульсирующие вены, шевелящиеся, словно ветки деревьев на ветру.

За пару часов до рассвета состояние мистера Келпи изменилось – он будто бы начал усыхать. Потливость внезапно прошла, но кожа бабочника стала такой раскаленной, что о нее буквально можно было обжечься. И тогда начались странности.

Лекарство Гиблинга было готово – оно выглядело точно так же, как и то, что обычно принимал мистер Келпи: черная, похожая на кофе жидкость.

Доктор Доу набрал ее в шприц и расстегнул мистеру Келпи больничную рубаху. Прежде чем ввести лекарство, он намеревался послушать сердце бабочника, но то, что ему открылось, заставило даже его, обычно хладнокровного и бесстрастного, отшатнуться.

Стоявший тут же, у стола, Джаспер вскрикнул.

Внутри у мистера Келпи что-то шевелилось. Кожа стала тонкой, как бумага, натянутая на фонарь, – под ней просвечивали ребра. Под ребрами двигалось что-то большое, гладкое, отдаленно напоминающее лепестки цветов.

– Что… что это такое? – потрясенно прошептал мальчик.

Доктор взял себя в руки и ввел бабочнику под сгиб локтя, прямо в пульсирующую черную вену, лекарство Гиблинга. Мистер Келпи дернулся, но тут же затих.

Джаспер ничего не понимал. Он с ужасом глядел на таинственное зловещее шевеление под кожей помощника главы кафедры лепидоптерологии, пока дядюшка не застегнул рубаху.

– Этого не может быть… – едва слышно проговорил Натаниэль Доу, задумчиво глядя прямо перед собой, – только если… Нет, этого не может… но почему нет, когда… Да… все сходится.

– Что сходится? – спросил племянник, и дядюшка будто очнулся от сна.

– Подождем, – сказал он твердо, – подождем, пока он не придет в себя.

– Может, он вообще не придет в себя!

– Лекарство Гиблинга должно подействовать. Если к утру ему не полегчает, нужно будет принять меры.

– Какие еще меры? – испуганно спросил Джаспер, но дядюшка не ответил, опустил голову и покинул кабинет.

Ближе к утру мистеру Келпи начало становиться лучше. Его кожа поначалу приобрела обычный болезненный оттенок, как при затяжной инфлюэнце, после чего рассосались пятна. Шевеление внутри бабочника исчезло – казалось, его никогда и не было, будто оно было всего лишь навеяно на свидетелей этого поразительного пугающего явления пережитым волнением и усталостью.

Когда кожа мистера Келпи слегка порозовела, а отеки вокруг шеи спали, он открыл глаза. Не сразу – веки будто вклеились в лицо.

Первым, что бабочник увидел, был потрескавшийся потолок незнакомого помещения. Он повернул голову и понял, что лежит на высоком жестком столе. Мистер Келпи даже не успел испугаться – почти сразу он увидел сидящего на стуле в нескольких шагах от него Джаспера, племянника доктора Доу. Присутствие мальчика успокоило мистера Келпи – он приподнялся на локте.

– Что случилось? – спросил бабочник и тут понял, что Джаспер ведет себя очень странно. Мальчик держал в руке скальпель своего дядюшки и глядел на него, Келпи, не моргая. Кажется, он был испуган.

– Что такое, мастер Джаспер? – Мистер Келпи развернулся и попытался спустить ноги со стола – это удалось ему не сразу, поскольку тело плохо слушалось.

– Дядюшка! – крикнул Джаспер. – Он очнулся!

Спустя какое-то мгновение дверь открылась, и в кабинет вошел Натаниэль Доу. В отличие от племянника, на его лице не отображалось ни единого чувства. Выглядел он как обычно, разве что был чуть более напряжен.

– Как ваше самочувствие, мистер Келпи? – спросил он ровным деловитым голосом.

– Я… э-э-э… в голове звенит… а еще все кругом как-то темно и тускло…

– Так лучше? – Доктор крутанул вентиль на газовом рожке.

Кабинет ярко осветился, но лучше не стало, потому что взору мистера Келпи открылись столики на колесиках; на них были разложены жуткие с виду инструменты-клювы, пилы, щипцы и лезвия различных форм.

– Видимо, мне стало дурно, – пробормотал мистер Келпи и с удивлением обнаружил, что одет в больничную рубаху. – Моя… моя одежда…

– Мы были вынуждены вас переодеть, мистер Келпи. Этого требовало лечение.

Доктор Доу подошел к мистеру Келпи, ощупал его пульс, велел бабочнику открыть рот, заглянул туда, оттянул одно веко, другое, приложил слуховую трубку к его груди, покивал.

– Моя… лихорадка, – начал было бабочник, но доктор его перебил:

– Прошу вас, мистер Келпи, оставьте это. Вы можете больше ничего не скрывать. Мы всё видели.

– Видели?! – испуганно воскликнул, не сдержав чувств, пациент. Он вцепился в край стола и принялся суматошно озираться по сторонам в поисках своей одежды.

– Прошу вас, успокойтесь, мистер Келпи. Мы вас не выдадим. Здесь вы можете чувствовать себя в безопасности. Вам сейчас не стоит нервничать: вы еще не до конца пришли в себя.

Мистер Келпи тем не менее нервничал очень сильно: в его глазах стояли слезы, щеки тряслись – казалось, он вот-вот зарыдает в голос.

– Ваша одежда постирана, выглажена и сложена. Миссис Трикк позаботилась об этом. – Доктор кивнул на стул в углу – там действительно аккуратной стопочкой лежали вещи мистера Келпи. – Прошу вас, переоденьтесь и спускайтесь в гостиную. Чай будет вас ждать. Вы ведь хотите чай, мистер Келпи?

– Да… да, хочу.

– Что ж, тогда поговорим внизу…

Вскоре все уже были в гостиной. Варитель готовил чашку за чашкой. Мистер Келпи сидел в кресле у камина, крепко сжимая руками свою и дул на чай. Он переводил неуверенный взгляд с доктора на мальчика. Те глядели на него.

– Вы… вы и правда меня не выдадите?

– Разумеется. Мы умеем хранить тайны, так, Джаспер?

Мальчик закивал. В его глазах все еще был страх. Он не знал, как реагировать на происходящее…

– Особенно чужие тайны, – добавил доктор Доу.

Мистер Келпи молчал. Было видно, что, как бы он ни хотел довериться доктору и его племяннику, бабочник просто не мог заставить себя начать говорить. Очевидно, он ни разу ни с кем не делился своей тайной, и сейчас дело было даже не в недоверии, а в отсутствии подходящих слов, чтобы описать эту из ряда вон выходящую ситуацию.

Доктор решил ему помочь:

– Я предположу, что вы, мистер Келпи, – сказал он, – не привозили в Габен вместе с профессором Гиблингом Черного Мотылька, так ведь? Вы и есть Черный Мотылек профессора Гиблинга.

Мистер Келпи отвернулся.

Джаспер словно проглотил живую летучую рыбу, и она принялась хлопать крыльями где-то в его животе. Он не понимал, как это возможно, ведь мистер Келпи – добрый, немного наивный… нелепый мистер Келпи – их друг. Как он может быть Черным Мотыльком?! Он не верил в это. Он думал, что мистер Келпи вот-вот развенчает абсурдное предположение дядюшки, что он вот-вот воскликнет: «Что?! Это все неправда!» – но он молчал, а рыба в животе все сильнее и сильнее хлопала крыльями.

– Вы… вы какой-то оборотень? – спросил мальчик.

Мистер Келпи наделил его долгим, тягучим взглядом.

– Если бы, – сказал он. – Тогда все было бы проще. У меня было бы целых две жизни вместо одной, а так я вынужден воровать по кусочку всего лишь одну жизнь.

– Полагаю, все дело в вашем лекарстве от… кхм… болотной лихорадки, – предположил доктор, и мистер Келпи кивнул. – Оно замедляет превращение, и вы остаетесь человеком.

Мистер Келпи снова кивнул.

– Но если вы не оборотень, что же вы… такое? – Мальчик до сих пор терялся в догадках. Все это было как-то слишком уж сложно и непонятно. – Вы же не мотылек! У вас есть руки, и ноги, и волосы…

– Ну, волос, положим, могло бы быть и побольше, – невесело улыбнулся мистер Келпи, намекая на свои высокие залысины, но его собеседникам было не до смеха.

– Мы видели внутри вас… оно шевелилось… – прошептал Джаспер.

Доктор Доу принял из руки варителя очередную чашку. Втянул носом запах кофе.

– Как только я это увидел, – сказал он, – мне сразу вспомнилось, что вы рассказывали в квартире профессора Руффуса. Мотыльки в инсектарии. Вы сказали, что перед превращением кокон становится тоньше и можно различить очертания крыльев.

Мистер Келпи покивал и, отпив немного чая, сказал:

– Кажется, это было так давно… Мы с вами говорили о стадиях развития чешуекрылых.

Джаспер попытался припомнить:

– Там было что-то про… м-м-м… магу… маги…

– Имаго, – поправил доктор Доу.

– Все верно. Сперва гусеница, потом куколка и в итоге – имаго, взрослый мотылек.

– Но вы же человек, как вы можете быть мотыльком?!

– Я вовсе не человек, мастер Джаспер, – сказал помощник главы кафедры лепидоптерологии. – Я просто очень похож на человека. То, что вы видите перед собой, это… это тело – всего лишь оболочка. Самодостаточный кокон. Я – куколка, которая может читать газету, торговаться с булочником или обмениваться сплетнями о новых веяниях моды в ателье мадам Клерару. Но при этом я остаюсь простой оболочкой. Недозрелым чешуекрылым.

– Почему вы все эти годы прикидывались человеком? – спросил доктор. – Почему не завершили цикл?

От этих слов мистера Келпи передернуло. На его лбу проступили капельки пота. Он привычно потянулся в карман за платком. Промокнув лоб, бабочник заговорил, и его слова прозвучали очень мрачно:

– Внутри меня сидит… существо. Его зовут не Келпи. Думаю, его никак не зовут. Я жил с ним с того самого момента, как впервые открыл глаза. Вы с ним не знакомы, он вам не друг – он вообще никому не друг. Если бы вы с ним встретились, вы бы не стали обсуждать погоду, сорта помадки для волос или повышение цен на нафталин. Он бы набросился на вас и разорвал в клочья или сожрал – принялся бы отрывать от вас по кусочку, пока вы кричите от боли и истекаете кровью. Это существо не человек, и мерить его стандартными для людей мерками нельзя, вы для него – обед, не более. Лучше его никому не видеть, и я не даю ему пробудиться. Вы спрашиваете почему, доктор? Почему я не выпускаю его? Но я ведь тоже хочу жить, понимаете? Лекарство Гиблинга – это снотворное для мотылька. Когда он вылезет наружу, я умру. Келпи исчезнет навсегда. Он сбросит меня, словно старую линялую шкуру…

Мистер Келпи замолчал, оборвав себя резко, будто одним движением захлопнул дверь. Джаспер сидел с открытым ртом – это стало входить у него в привычку, но не столько из-за отсутствия манер (хотя и не без этого), сколько по причине диковинности и дикости происходящего.

– У вас одна пищеварительная система? – спросил доктор Доу. – А сердце? Оно одно или внутри бьется еще одно? И вообще как…

– Дядюшка! – укоризненно воскликнул Джаспер. – Ты смущаешь мистера Келпи.

Мистер Келпи печально улыбнулся:

– Я в любом случае не смог бы ответить на ваши вопросы, доктор. Так как и сам не знаю. Мне нужно довольно много есть, и тогда насыщаемся мы оба – мотылек забирает часть себе. Единственное, что он терпеть не может, – это чай.

В гостиную вошла миссис Трикк, поставила на стол поднос с печеньем и, одобрительно поглядев на бабочника, сказала:

– Рада, что вам уже получше, мистер Келпи. – После чего вновь отправилась на кухню. Ее появления ни доктор, ни его племянник и вовсе, казалось, не заметили.

– Я все еще ничего не понимаю, – сказал Джаспер.

– Мистер Келпи, – поддержал Натаниэль Доу, – быть может, вы расскажете нам, как так вышло, что куколка Черного Мотылька из джунглей Кейкута последние двадцать лет преспокойно живет себе в Габене, более того – считается весьма неплохим малым, сделала карьеру в научном обществе и преподает студентам?

Мистер Келпи взял с подноса печенье, надкусил его, прожевал и заговорил…

…Быть может, это и неприятно будет звучать, но то, во что превратилась гусеница Черного Мотылька, мало походило на существо, достойное сочувствия или сопереживания.

Закономерной реакцией на один лишь его вид было бы мгновенное опорожнение желудка, и я не могу осуждать людей, которых вывернуло, когда они впервые увидели то, что пряталось в пещере. Много лет спустя профессор Гиблинг показывал мне фотокарточки, на которых я был запечатлен сразу после обнаружения. Это было голое безволосое существо, выделяющее из всех отверстий мерзкую белесую жидкость и в ней же и ползающее. Вросшая неповоротливая шея, голова задрана к затылку – только так, ползая на брюхе, можно разобрать что-то перед собой, – сросшиеся пальцы на руках и ногах, лишенная пигмента кожа, белая, как оцинкованные судки из вашего кабинета, практически не моргающие веки, косоглазие…

Когда я увидел себя в таком виде, мне стало дурно. И это, замечу, только внешние особенности. Обычно куколка Черного Мотылька не успевает стать полноценной личностью. Она валяется в пещере, ползает, так как не умеет ходить, не говорит – лишь издает нечленораздельные гортанные звуки, страдает около двух с половиной недель во все усиливающейся лихорадке метаморфозы, пока внутри нее не созреет мотылек. А потом мотылек прорывается наружу – и куколка умирает, отброшенная как постельное одеяло поутру. И мотылек поедает ее первым делом. Но в моем случае все было иначе.

Прошло около четырех дней после того, как я выбрался из первичного кокона и открыл глаза. Тогда я не понимал, что такое время и как его отсчитывать – много позже мне все это рассказал профессор. Я видел лишь тьму в пещере, и мои глаза стали привыкать к ней; еще немного – и я не смог бы переносить дневной свет…

А потом внезапно зажегся огонь, появились люди. Они громко говорили, ходили повсюду. Я боялся, пытался уползти, но у них были ноги – сильные ноги – и руки, которыми они управлялись в совершенстве. Не удивляйтесь, что я так это вам описываю: на тот момент мои собственные конечности были для меня просто какими-то непослушными нелепыми отростками, которые не давали мне перекатываться и вечно цеплялись за камни. Я не мог даже пошевелить этими своеобразными зачатками крыльев – так называемыми протоптеронами. А люди… они схватили меня.

Сперва они думали, что Черный Мотылек поймал, изувечил и свел с ума одного из них – человека, но профессор Гиблинг все понял. Хоть и не сразу. Он поделился своими наблюдениями с прочими членами экспедиции, и многие, разумеется, не поверили – настолько жутко и невозможно это звучало. Но время шло, и куколка начала испытывать все большие и большие мучения – вы видели процесс и сопутствующие… вы это называете «симптомы»…

У профессора было средство, при помощи которого лепидоптерологи замедляют метаморфозу, чтобы перевозить живых бабочек в коконах и они появлялись на свет в нужном для ученых месте: этого требуют некоторые эксперименты, показательные выставки, наглядные демонстрации для студентов… В общем, он напоил меня этим средством. Оно подействовало, но очень слабо: буквально через пять минут жар и потливость вернулись и я снова стал испытывать мучения.

И тогда профессор взялся за исследования. Я знаю лишь, что в процессе поисков он добавил в замедлитель два новых ингредиента: надпочечники червяной жабы и листья дерева пиоки. Обновленное средство работало. Сейчас, после многих лет его приема, я уже знаю, что, когда я не испытываю нервного потрясения и хорошо питаюсь, оно действует максимум тридцать девять часов. В самый первый раз действие лекарства длилось всего шесть часов, но этого хватило, чтобы боль отступила и я начал осознавать происходящее. Я пока что ничего не понимал, но именно тогда тот, кого вы знаете под именем Келпи, стал частью этого мира, словно… родился.

А потом действие лекарства закончилось. Я этого не помню, но в период невероятных мук от процесса превращения мне причинили еще больше боли: выломали и вставили заново суставы конечностей, разрезали пальцы на руках и ногах. После всех изменений моего тела мне снова дали лекарство, и я снова стал способен мыслить. Пока что на уровне рефлексов. Все тело, переломанное и пересобранное, болело, я не мог даже пошевелиться, но зажили мои травмы меньше чем через неделю.

Вскоре после того, как была обнаружена пещера и меня оттуда вытащили, начался наш путь через джунгли. Профессор ухаживал за мной как мог. Из-за меня группа продвигалась очень медленно – сперва меня несли на носилках, а после я учился идти сам – переставлял ноги вяло, неумело. Это вызывало возмущение в группе, но профессор убеждал своих спутников, что всем будет хуже, если я не научусь хотя бы какой-то самостоятельности.

Профессор стал учить меня: сдерживать жидкости организма, управляться с конечностями (сложнее всего было овладеть мелкой моторикой – пальцы не слушались очень долго), он научил меня фокусировать взгляд, стоять и сидеть, ходить, есть приборами, застегивать одежду. Спустя две недели у меня начали расти волосы, а кожа под солнцем джунглей потемнела и стала напоминать кожу туземцев, которых в экспедиции было очень много. К слову, потом, когда мы остались с профессором одни, она снова изменила цвет и стала такой, какую вы видите прямо сейчас: кожей обывателя промышленного города. Профессор назвал это мимикрией, способностью маскироваться.

Профессор много со мной говорил, очень много – он научил меня разговаривать, и он же дал мне имя. Келпи. Оно напоминало те звуки, которые я произносил, когда меня нашли: «Клпл, клпл, клпл». Это сейчас я понимаю значимость имени, но тогда я, конечно же, не осознавал, что, получив его, я перестал быть диким зверем, просто тварью из джунглей – я стал одним из тех, на кого был похож. И это многим не понравилось. То, что я получил имя, еще сильнее раззадорило наших спутников…

Многие в экспедиции были настроены против меня. Кто-то не понимал, почему профессор вообще со мной возится, другие пытались испортить или отнять лекарство, кто-то хотел заполучить меня себе, но практически все сходились во мнении, что они проделали такой долгий путь, подвергались опасностям и рисковали жизнями не для того, чтобы привезти из джунглей какого-то бессмысленного человечишку. Они шли за Черным Мотыльком и желали получить Черного Мотылька. И из-за злости, из-за своей ярости и ненависти они стали опрометчивыми, неосмотрительными.

Эмоции, которые они ко мне испытывали, ослепили их, а джунгли не прощают слепоты. Кто-то не проверил однажды свой спальный мешок – и туда заползли ядовитые пауки. Кто-то отравился недоспелыми плодами дерева ферун. Кто-то вместо того, чтобы глядеть под ноги, сверлил меня злобным взглядом и угодил в ловушку туземцев.

Так продолжалось, пока из всей группы, помимо нас с профессором, не осталось всего лишь пятеро человек. И разумеется, они стали винить меня во всех их бедах. Кто-то вспомнил местные поверья о проклятии. Оставшиеся члены группы захотели вспороть меня, вытащить Черного Мотылька на свет, но лишь для того, чтобы тут же его убить и уже мертвого привезти в Габен. Они выждали, когда профессор заснет, и схватили нас троих: его, меня и мистера Робертсона, который единственный среди всех был на нашей стороне. Они связали нас и приготовили ножи. Профессор пытался объяснить им, что я живой, что я умею думать, чувствовать, что я не просто какой-то… костюм для Черного Мотылька. Что я – человек. Но они только смеялись над его словами. «Человек? – говорили они. – Нет уж, это просто тварь, злобный дух, который проклял экспедицию и своими колдовскими силами задурил вам голову, профессор!» Они считали, что, пока они все не окончили свои дни в этом отвратном болоте, от меня нужно избавиться.

И вот, когда они уже почти приступили к потрошению, на лагерь напали охотники за головами. Те самые, которые фигурировали в книге профессора Гиблинга. Они убили тех, кто нас связал, а пленников взяли и увели с собой. Затем последовало наше освобождение регулярными войсками султана, и нас отправили в Зинаб. Но напасти не закончились.

Мистер Робертсон вовсе не был таким уж добрым, каким пытался казаться. Выяснилось, что его нанял кто-то из Габена – тот, у кого был собственный интерес в поимке Черного Мотылька. Насколько я понял, речь шла о том, чтобы меня съесть. Мол, Черный Мотылек – это деликатес, описанный в каком-то из легендарных рецептов, и многие мечтают его попробовать. По мнению профессора, мистера Робертсона послал кто-то из видных городских рестораторов.

Вы и сами слышали, что говорил мистер Пиммз. О том, что мистер Робертсон обезумел и живет отшельником в глубине джунглей. Боюсь, это моя вина. Тогда я еще не умел себя контролировать, и, когда во время одной из ночевок по пути в Зинаб мистер Робертсон ударил профессора по голове камнем и потащил меня прочь, мое тело рефлекторно отреагировало. Скажем так: при некоторых обстоятельствах мой пот может быть крайне ядовит. Он подействовал на мистера Робертсона очень сильно. Все в его голове перемешалось, и он перестал понимать, что происходит, где он оказался и тому подобное. Профессор нашел меня спустя несколько часов сидящим возле мистера Робертсона, который не замечал ничего кругом и разговаривал с невидимыми собеседниками. Он забрал меня, а мистер Робертсон остался в джунглях. Отныне нас с профессором было лишь двое – вся группа сгинула…

В Зинабе мы провели еще около двух недель, а после профессор купил билеты на дирижабль до порта Керруотер – уже там мы пересели на экспресс до Габена.

Профессор говорил мне, что есть люди, которые захотят причинить мне зло, и я поверил ему: во что бы то ни стало я должен был хранить тайну о том, кто я такой на самом деле. Я быстро учился, и вскоре профессору уже не нужно было объяснять окружающим мое странное поведение тем, будто я умственно отсталый. Я осваивал язык, счет, правила поведения, манеры. Учился быть человеком. Никто так и не догадался, что во мне сидит Черный Мотылек…

Все эти двадцать лет я жил рядом с кафедрой, работал на ней, постигал науку лепидоптерологии. При этом кто-то может подумать, что это мерзко и странно – заниматься тем, чем занимаюсь я: подготовкой сородичей-бабочек для выставок, превращением сморщенных комочков в прекрасные экземпляры, распрямлением крылышек. Но я не считаю это каким-то извращением – вы ведь не станете звать безумцем гробовщика или служителя похоронного бюро, который переодевает усопших, приводит их внешность в порядок, готовит их к своеобразной выставке перед скорбящими родственниками и знакомыми.

Я жил спокойно целых двадцать лет, исправно пил свое лекарство, постепенно стал заместителем профессора Гиблинга, начал подменять его в преподавании. Мой друг, профессор Гиблинг, любил меня, а я любил его. Он считал меня чудом. Даже изобрел название для моего состояния – «человеческое имаго». Он видел во мне уже финальную, завершенную стадию. К слову, то, что сидит внутри меня, он назвал – «пост-имаго».

Да… оглядываясь назад, я вижу годы жизни, которой не было ни у одной куколки Черного Мотылька. И все благодаря этому человеку. Каково же было мое горе – его просто не передать словами! – когда профессор Гиблинг скончался. Он был мне как отец, этот человек, подаривший мне жизнь. Прекрасную жизнь, жизнь, которую я люблю.

У меня появились друзья, люди, которые не считали, что меня нужно вспороть, но которые видели во мне интересную личность, приятного собеседника, человека, способного выручить в трудную минуту, джентльмена! О как бы они удивились… Но не все! Нет! К примеру, мой старый друг, профессор Реджинальд Моллинер Руффус. Этот человек опроверг мои потаенные страхи, ведь я так боялся, что от меня все отвернутся, что все возненавидят меня и начнут презирать, стоит кому-то узнать правду.

Я солгал вам, доктор, вы понимаете, у меня были причины оставить это при себе, но речь в купе профессора в поезде «Дурбурд» шла не только о сохранности самки Черного Мотылька, которую профессор поймал во время своей экспедиции. Более того, он вовсе не за нее опасался. Он опасался за меня.

В джунглях профессор нашел мистера Робертсона и из разговора с ним все понял – сопоставил факты. Но он не возненавидел меня – напротив! Он понял, что должен меня предупредить… Профессор выяснил, что меня ищут – кто-то знал, что я в Габене. А еще ему стало известно, что меня схватят и в лучшем случае пустят под нож. Мы были знакомы с Реджинальдом Руффусом почти все то время, что я провел в Габене. Он не видел во мне жуткую тварь, прикидывавшуюся человеком, – он видел во мне своего друга и не хотел, чтобы меня убили. Но он так и не успел меня предупредить обо всем. Сказал лишь, что мне угрожает опасность, и тут самка вырвалась на волю. Понимаете ли, она вырвалась именно потому, что я был рядом – она почуяла мое присутствие и обезумела. И она убила профессора. Так я потерял второго близкого человека за какую-то одну неделю… Ну а все дальнейшее вам известно.

Это моя жизнь, доктор. Не стоит так удивляться, мастер Джаспер. Я не хочу вдаваться в философствование, но кто на самом деле может знать, что делает человека человеком? Его предки, родители, окружение? Или выбор? Или воля добрых людей, которым не наплевать?

Профессор Гиблинг вовсе не сделал меня человеком – он дал мне шанс им стать, показал, как это – им быть. А стать человеком захотел я сам. Мое желание сделало меня тем, кого вы знаете. Мистером Келпи из Тремпл-Толл, большим любителем послеобеденного сна, сахарных ватрушек и виолонтубной музыки. Я ем, пью, я очень люблю чай, я сплю, сижу, говорю с вами, думаю, работаю на кафедре, преподаю – это моя жизнь. Жизнь куколки.

Это и есть ответ на тот ваш вопрос почему, доктор. Я не хочу это терять – мне нравится быть… являться человеком.

Мистер Келпи шел по узенькой улочке Фили в сторону Бремроук. Был ранний вечер. Лаяла дворовая собака, хозяйки переругивались через открытые окна. Где-то готовили ужин – запах печеной рыбы заполонил собой весь квартал, – еще где-то звучал нестройный скриппенхарм, его заунывному струнному голосу подыгрывал хор жужжащих швейных машин.

Два подслеповатых механика с ключами и масленками наперевес у входа в мастерскую под вывеской «Чиним всё!» пытались «вылечить» автоматон, у которого отсутствовала нога. Несчастный механоид опирался на костыль, как самый настоящий калека. Один из мастеров все никак не мог приладить ему ногу от другого автоматона – механику легче было бы прицепить к искусственному человеку свою собственную конечность.

Стали уютно загораться окна. Постоянно грохотали двери лавчонок по левую руку – лавчонки эти напоминали карманы в обветшалой стене-пальто Рынка-в-сером-колодце. В низеньких, проходящих на уровне тротуара окошках туда-сюда шныряли головы, принадлежащие приказчикам и покупателям.

По разбитой мостовой Фили, возвышаясь над прочими, на ходулях прошел горбун-фонарщик, опирающийся на шест с фитилем, как на трость. Стайка ребятишек с визгом прошмыгнула мимо, преследуя костлявого полосатого кота, стащившего сосиску.

Навстречу вразвалочку прошла женщина средних лет в потертой шляпке, голубином боа и бордовом, расшитом цветами платье. Она крепко прижимала к себе корзину с шитьем. Мистер Келпи улыбнулся ей и почтительно приподнял котелок – женщина лишь поморщилась. Более благодушно к бабочнику отнеслась девушка в твидовом платье и клетчатом коричневом пальто. Она едва не врезалась в него на своих паровых роликовых коньках, обдала его красноватым дымом из тонких выхлопных труб и хихикая унеслась прочь – судя по всему, доставлять посылку, которую сжимала под мышкой.

Это был суетливый Саквояжный район, негостеприимный к чужакам, со своими странностями, со своими чудаками, с большими бедами и крохами счастья, запертыми в спичечных коробках. И мистер Келпи был некоей его частью – крошечным существом, затерянным среди нависающих над улочкой домишек.

Он попрощался с доктором Доу и Джаспером, взял с собой сверток, в котором были две большие бутылки с лекарством Гиблинга, и двинулся на улицу Даунинг, где располагалось Габенское научное общество Пыльного моря.

На душе у него – странное дело! – было довольно легко. То ли на него так действовал этот уютный вечер, то ли легкий ветерок, мягко гладивший его по лицу, но вероятнее всего, дело было в том огромном камне, который он оставил в гостиной дома № 7 в переулке Трокар. Мистер Келпи знал, что ни доктор, ни его племянник не выдадут его тайну и, честно говоря, почувствовал несказанное облегчение оттого, что смог ее с ними разделить. Все эти годы он и не предполагал, как сильно эта тайна давит на него, а сейчас… что ж, сегодняшний день снова подтвердил то, что все же есть в этом мире люди, которым не важно твое происхождение, которые судят тебя по тому, какой ты человек.

Доктор поинтересовался о его планах, что он намерен делать дальше. Для начала мистер Келпи собирался принять предложение профессора Гранта и отправиться с ним в экспедицию. А после, по возвращении, принять на себя обязанности главы кафедры лепидоптерологии. Он был уверен, что после успеха выставки кафедра оживет, выйдет из затянувшейся спячки, словно сонница серая.

Мистер Келпи был весьма странным жителем Тремпл-Толл, и основная его странность заключалась в том, что он глядел в будущее воодушевленно. Он был рад, что все закончилось, что завтра утром, как только самка Черного Мотылька покинет Габен, все горести и опасности останутся в прошлом. А эти дни и все, что произошло с момента прибытия поезда «Дурбурд», покажутся просто страшным сном.

Доктор не разделял его восторгов и оптимизма. Он был хмур, задумчив и, когда мистер Келпи спросил, что его беспокоит, ответил, что до сих пор не понимает некоторых связанных с этим делом вещей. К примеру, того, как мистер Пиммз смог убить профессора Гиблинга, если в это время он все еще был в экспедиции. На что Джаспер резонно заметил, что убить профессора мог мистер Блохх или кто-то из подручных мистера Пиммза, но это доктора отчего-то не убедило. Также его смущала так и не раскрытая тайна рецепта Треннье, спрятанного в подушечке Клары.

Мистер Келпи даже не хотел задумываться об этом мерзком рецепте… Он не хотел возвращаться мыслями назад, не хотел снова погружаться во мрак прошедших дней. К тому же, как бы он ни уважал доктора Доу, он считал его человеком темным, холодным. Из таких людей, которых ни за что не устроит даже самый благоприятный исход, и они станут искать в нем какой-нибудь подвох. Была в душе у Натаниэля Френсиса Доу зияющая червоточина, которую он как мог пытался скрыть под ледяной неприступностью, показной бесчувственностью и строгими черными костюмами.

Улочка Фили почти закончилась, и вдали, на Бремроук, прогрохотал трамвай. «Ничего, сяду на следующий», – успокоил себя мистер Келпи.

Стало чуть холоднее, порыв ветра сорвал несколько листьев со старого клена, закружив их в изящном танце. Мистер Келпи захотел поскорее вернуться в ГНОПМ, выпить чашечку горячего чая. По дороге можно зайти в кондитерскую «Плюмм», купить пару ватрушек. А с ними и работа пойдет веселее: ему нужно было немного посидеть над книгами и картами, чтобы изучить местность, куда намеревается отправиться профессор Грант.

Жизнь человека на самом деле не так уж и плоха, даже в Габене. Но это могут оценить лишь те, кому есть с чем сравнивать.

Стоило мистеру Келпи об этом подумать, как лицо его будто осветилось, губы тронула легкая незамутненная улыбка – все налаживалось: у него было любимое дело, у него был запас лекарств, а это значило, что…

Мысль мистера Келпи оборвалась резко. Внезапно. Он даже не понял, что произошло. Ему показалось, что он услышал быстрые шаги за спиной, а затем что-то горячее разлилось по его затылку. Темнота накрыла его с головой, словно его засунули в чемодан…

…Пришел в себя мистер Келпи от приступа тошноты. Он чувствовал, как горло его сотрясается в спазмах, а голова готова разорваться на тысячу кусочков. Все его тело горело. Такой боли он не испытывал уже давно – даже когда мастер Джаспер привел его к доктору, даже в застенке на Полицейской площади ему не было так больно.

Он с трудом разлепил глаза, и их тут же залил горячий пот. Мистер Келпи попытался протереть их рукой, но не вышло – руки его были связаны. Он сразу понял, что на нем нет одежды – холодный камень упирался в поясницу и плечи, давил в подогнутые колени.

Что происходит?!

Он огляделся и практически ничего не увидел – это было какое-то темное помещение, сырое и затхлое – кажется, подвал. На дальней стене на крюке висела керосиновая лампа. Возле лампы кто-то стоял. Мистер Келпи разобрал какие-то расплывающиеся черные фигуры…

Пытаясь превозмочь головокружение, он присмотрелся и… и тут что-то внутри словно подтолкнуло пробку в его горле, и эта пробка поползла вверх – ко рту, пока не вырвалась приступом рвоты. Мистер Келпи упер связанные руки в губы, пытаясь сдержать спазмы. И внезапно почувствовал. Он понял, что происходит. Существо внутри него проснулось и начало шевелиться. В груди и животе, словно прокручивался барабан, словно проворачивались шестерни.

Из ушей и носа потекло что-то мокрое и склизкое. Хотелось кричать, но он не смог издать ни звука. От очередного приступа боли кровь ударила в виски с такой силой, что мистер Келпи лишь чудом остался в сознании – отказали руки, он их больше не чувствовал.

– Подумать только, – раздался насмешливый голос. – Все это время он был так близко…

Вроде бы мистер Келпи узнал этот голос, но он не был уверен – головокружение мешало ему рассмотреть говорившего, а заливающий глаза пот – сфокусироваться на нем. В ушах появился звон, словно несчастный помощник главы кафедры лепидоптерологии вдруг оказался в центре часового механизма, сердце колотилось как безумное.

– Сложнее увидеть то, что находится к нам ближе всего, – назидательно заметил кто-то в ответ.

Этот голос мистер Келпи не узнал, хотя… что-то в нем угадывалось смутно знакомое… нотки, нюансы… Но звон в ушах становился все сильнее. При этом бабочник ощутил, как внутри все начало гореть.

– Это просто удивительное зрелище. – Первый говоривший подошел к мистеру Келпи и навис над ним. – Мерзкое, но удивительное, да. Как ваше самочувствие, мистер Келпи? – Он наклонился еще ниже, разглядывая несчастного бабочника, словно одну из бабочек под стеклом. – Кажется, вам дурно?

Мистер Келпи поднял тяжелую голову и различил знакомые черты: широкие скулы, высокий лоб, проницательные глаза.

– Сэр… сэр Крамароу, – выдавил он. – Помогите… помогите мне… мое лекарство…

– Боюсь, больше нет никакого лекарства, мистер Келпи, – жестоко сказал сэр Крамароу.

– Что… что происходит? Почему… вы…

– О, мистер Келпи, – с легкой укоризной проговорил сэр Крамароу. – Вы так ничего и не поняли…

Мистера Келпи снова стошнило, он завалился на бок и затрясся. Кому-то из присутствующих это зрелище, очевидно, пришлось не по вкусу.

– Сэр Крамароу, – раздался третий голос. – Я бы хотел напомнить вам о нашей договоренности. Мне здесь находиться не обязательно. Я бы предпочел получить свое и удалиться.

Сэр Крамароу отвернулся от мистера Келпи с явной неохотой, словно его отрывали от любимой игрушки.

– Конечно-конечно, сэр Уолтер. – Он достал из кармана сюртука продолговатую склянку с мерцающей сапфировой жидкостью. – Вы все сделали так, как от вас требовалось. Сыграли как по нотам. Вы заслужили свое лекарство, сэр Уолтер.

– О, благодарю… я так признателен.

Сэр Уолтер Фенниуорт подошел, принял дрожащими руками склянку и церемонно пожал руку сэру Крамароу, после чего повернулся к человеку в дальнем углу – там стояла закутанная во мрак тень, на которую не падал ни один отсвет от лампы.

– Вам я особенно благодарен, мистер Блохх, – сказал почетный член клуба «Гидеон». – Вы сдержали обещание, выполнили свои обязательства.

– Разумеется, – ответил человек в потемках. – Надеюсь, если к вам обратятся за рекомендациями, вы отзоветесь лестно о нашей совместной работе. И еще я жду от вас то, о чем мы говорили.

– Конечно, мой знакомый не дал точного адреса, он знает лишь то, что Министерство Тайных Дел находится не в Старом центре, а в Тремпл-Толл и…

– Не здесь! Не сейчас! – резко прервал его мистер Блохх. – Прошу вас, соблюдайте формальности! Действуйте согласно инструкциям: изложите все в письме.

– Прошу меня простить, мистер Блохх, – кивнул сэр Уолтер. – Формальности, разумеется. Что ж, я оставлю вас, господа. Кеб уже ждет. Всего хорошего.

– Счастливого излечения, сэр Уолтер, – проговорил сэр Крамароу и снова повернулся к мистеру Келпи.

Раздался звук отдаляющихся шагов, стук трости по камням, джентльмен поднялся по лесенке, а затем скрипнула на старых петлях дверь. В подвале остались лишь сэр Крамароу, мистер Блохх и бьющийся в агонии мистер Келпи.

– Но вы же… вы же… это невозможно! – выплевывал слова вместе с черной пеной изо рта бабочник. – Вы не можете… вы – хороший человек, сэр Крамароу…

Сэр Крамароу смотрел на него с презрением. Оглядывал его истончившуюся молочно-белую кожу, покрытую уродливым узором черных вен, ввалившиеся щеки, налитые багрянцем мешки под глазами. Он протянул руку и осторожно потрогал просвечивающуюся грудь мистера Келпи; в ответ на его прикосновение нечто внутри бабочника резко колыхнулось, словно почувствовало – ему это не понравилось, и оно попыталось отстраниться.

– Как я погляжу, профессор передал вам свою закостенелость взглядов, – сказал сэр Крамароу. – Но при этом так и не поделился своими подозрениями… Старый лжец и лицемер, этого стоило ожидать…

– Но это же мистер Пиммз… Он за всем стоял…

– Мистер Пиммз также прекрасно отыграл свою роль. Как он все изумительно рассказал! Его история тронула меня до глубины души. И тронула бы еще сильнее, если бы я не знал вторую ее часть. О том, что это я нанял мистера Блохха и все организовал. А он просто взял всю вину на себя, как и было задумано. Пожертвовал собой, чтобы никто не догадался об истинных целях заговора. Что все это было сделано ради того, чтобы отыскать вас, мистер Келпи.

Мистер Келпи застонал и заплакал, но слез не было. Он не верил в происходящее, не хотел верить. Ведь все закончилось! Все уже снова стало хорошо!

– Любопытно, Ротфорт уже вернулся с рынка? – тем временем спросил сам себя сэр Крамароу. – Надеюсь, он выбрал селезневую морковь посвежее… хотя о чем это я? Ротфорт – настоящий мастер своего дела…

Мистер Келпи все понял. Он знал, что Ротфорт – это повар сэра Крамароу.

– Вы хотите съесть меня? – с ужасом выдавил он.

– О, не вас, что я, монстр какой-то? Я хочу съесть то, что находится внутри вас.

– Рецепт Треннье. Профессор знал…

– Он подозревал, что это я, что Робертсон работал на меня. Поэтому он и прекратил общение со мной, поэтому отказывался от денег на новые экспедиции, поэтому пытался отговорить Руффуса.

– Вы все это делали просто ради… ужина? – в отчаянии просипел мистер Келпи.

Сэр Крамароу рассмеялся:

– У каждого своя навязчивая идея, своя – мне нравится это слово – мания. Я просто слишком долго думал об этом, слишком глубоко погряз в своих фантазиях. Чем я хуже господина Барбатина из детской считалки, объездившего весь мир в поисках самой вкусной шоколадки? Что ж, как и он, в итоге я обнаружил то, что искал, у себя дома, на соседней улице.

– Безумный… ненормальный…

– И о нормальности мне что-то говорит куколка мотылька из джунглей, прикидывавшаяся человеком?

– Но я… я ядовитый… меня нельзя есть.

– Прошу вас, мистер Келпи. Мы оба знаем, что ядовиты лишь самки Черного Мотылька.

Мистер Келпи застонал:

– Не надо… прошу вас…

Сэр Крамароу словно не услышал.

– Я столько лет этого ждал, – вдохновенно проговорил он. – С тех самых пор, как ко мне в руки попал рецепт… Вы же знаете, какой я гурман. Но вы не огорчайтесь так, Келпи, – вы станете коронным блюдом вечера… коронным блюдом всей моей жизни…

– Меня станут искать… Доктор Доу…

Сэр Крамароу снова рассмеялся.

– Боюсь, никто не узнает о том, что с вами произошло, Келпи. Никто не станет вас искать. Все будут думать, что вы отправились в экспедицию с профессором Грантом. Кстати, нужно не забыть выписать в «Ригсберг-банке» чек на имя профессора. Я ведь человек науки, как-никак. А он был так рад, что получил средства для экспедиции. И всего-то ему нужно было для этого позвать вас с собой, Келпи.

– И он… он тоже?

Мистер Келпи не хотел в это верить. Безнадежность сковала его. Он весь трясся, но при этом мог думать лишь о том, как не хочет умирать. Ведь он еще столько всего не попробовал, столько всего не узнал, он так мало прожил… Это нечестно! Несправедливо! Почему его кто-то должен есть? Они ведь не в джунглях Кейкута, а в цивилизованном городе, где люди не едят людей… И тут он вспомнил, что он не человек. И заплакал. Горько, жалобно заплакал.

– Я хочу… жить…

– Вы достаточно пожили, Келпи, – последовал безжалостный ответ. – Выиграли себе целых двадцать лет. Знаете, я очень надеюсь, что мясо мотылька, как вино, с годами стало лишь выдержаннее.

– Я… хочу… жить!

Больше мистер Келпи не слышал и не видел ничего. Ничего не осознавал. Его просто не стало. Шевеление внутри него на какой-то миг прекратилось, после чего резко, одним движением существо под кожей вонзило конечности в его плоть и принялось разрывать его, словно всего лишь слишком тесный костюм. Голова мистера Келпи откинулась набок, глаза закатились, и из образовавшейся в груди прорехи полезли тонкие бледные отростки.

В подземелье сильно запахло чем-то напоминающим смесь керосина и нашатыря, и сэр Крамароу отступил на несколько шагов.

– Начинается! – воскликнул он.

Это была действительно жуткая, отвратительная метаморфоза. Труп мистера Келпи или, вернее, его кожа с мерзким хлюпаньем упала на каменный пол, когда тварь выбралась наружу. Словно ребенок в пеленки, она была обернута кромешно-черными крылышками – высвободившись из тела мертвого бабочника, тварь медленно развернула их, как бутон цветка.

Восхищенному и пораженному взгляду сэра Крамароу предстало веретенообразное белокожее тело с узкой головой на тонкой шее. Голова эта не желала походить на голову мистера Келпи, но чем-то она все же отдаленно напоминала человеческую. Точеный лоб, длинный заостренный нос, два больших морщинистых века, доходящих до середины щек. На месте рта у монстра был закрученный спиралью хоботок. По бокам головы чернели ушные прорези. У существа даже были волосы: белесые, длинные и редкие, волокнистыми нитями влипшие в узкие плечи. Помимо крыльев, у него имелись и другие конечности – руки и ноги; худые острые колени, как и костлявые локти, торчали в стороны. Тварь могла похвастаться невероятно длинными пальцами: такими не то что чье-то горло можно обхватить – такими можно обхватить чью-то талию.

Существо, появившееся на свет в подвале особняка сэра Крамароу, еще не проснулось. Его глаза по-прежнему были закрыты, сморщенная грудь рвано сотрясалась, а нос шевелился и подергивался, когда ноздри шумно втягивали воздух. Оружие, приготовленное на всякий случай, пока что не требовалось.

Черный Мотылек был явно не тем, что предполагал увидеть сэр Крамароу. Тварь походила на бабочку лишь хоботком да крыльями – хватало лишь взгляда на это, словно порожденное чьей-то больной фантазией, создание, чтобы понять, отчего его так боялись туземцы Кейкута.

– Почему мотылек выглядит не так, как самка? – изумленно спросил сэр Крамароу.

Мистер Блохх, молчаливо наблюдавший сперва за разговором с мистером Келпи, а после и за всей метаморфозой, пояснил:

– Это называется половой диморфизм, когда самец и самка одного вида отличаются внешне. Любопытное явление, должен заметить.

– Весьма.

– Мне нужны его…

– Да, я помню, – перебил сэр Крамароу, – вам нужны его железы, выделяющие феромоны. Я предположу, что именно благодаря этим железам вы поняли, где мотылек скрывается на самом деле. Это так?

– Поведение самки казалось мне странным с самого начала, – сказал мистер Блохх. – Я знал, что она должна была лететь к тайнику. Но также я был весьма удивлен тому, что она неотступно следовала за мистером Келпи. Я должен был понять все с самого начала, как только узнал, что она вырвалась в купе в поезде. Когда после ареста мистера Келпи она последовала за ним на Полицейскую площадь, все встало на свои места. Необходимо было лишь подтвердить это. Странная болезнь мистера Келпи, лекарство, которое он постоянно принимал, – все это заполнило пробелы.

– Что ж, мистер Блохх, – с уважением проговорил сэр Крамароу, – должен отдать вам дань. Поскольку, признаюсь, до самого момента, как эта тварь…

– Пост-имаго.

– Да, буквально до самого момента, как это пост-имаго вылезло, я все еще сомневался. Ведь насколько же это безумие – верить в то, что мистер Келпи вынашивает в себе Черного Мотылька, что он и есть тайник.

– В своей практике, сэр Крамароу, – сказал мистер Блохх, – я нередко встречал недоверие и сомнение со стороны моих нанимателей. Но еще ни разу не было случая, чтобы в итоге они не признали, что я был прав.

– И этот раз не стал исключением. Вы скажете, зачем вам нужны эти железы?

– Боюсь, это относится к совершенно другому делу.

– Министерство Тайных Дел, о котором упомянул сэр Уолтер?

Мистер Блохх промолчал. Сэр Крамароу бросил в его сторону подозрительный взгляд, но вдаваться в подробности не стал. Если он правильно понял по оговорке сэра Уолтера, мистер Блохх занят куда более мрачными и темными делами, чем все это предприятие с ловлей Черного Мотылька. Сэру Крамароу стало любопытно, каким образом то, что он сам должен отдать мистеру Блохху в ответ на его услугу, повлияет на это «совершенно другое дело».

– Я бы на вашем месте поспешил, сэр Крамароу, – заметил мистер Блохх. – Пока что Черный Мотылек вял – его сковывает остаточное действие лекарства Гиблинга, да и потрясение при метаморфозе дает о себе знать, но вскоре он очнется. И тогда с ним не удастся совладать. Зовите вашего… – он сделал паузу, – повара…

Ротфорт вскоре спустился в подвал. В руках у него были ножи для разделки рыбы. Тонкие и острые.

Черный Мотылек так и не открыл глаза, когда лезвие вошло в его тонкое горло. Он издал лишь протяжный визг, словно заплакал младенец, и из его медленно развернувшегося хоботка потекла черная жижа. Он завалился набок и забился в судорогах, стегая крыльями по стене и полу. Повар в своем фартуке склонился над ним и принялся отрезать крылья. Черная кровь потекла на плиты.

От этого зрелища у сэра Крамароу во рту образовалась голодная слюна.

Эпилог