— Что ж! — резко встает с дивана Галина, явно чем-то недовольная. — Вот и наши детки! Можно идти к столу.
Она, ни на кого не глядя, тут же срывается вон из зала. Следом за ней поднимается бабушка:
— Ну и манеры. Впрочем, о чем я говорю? Здравствуй, Люба. Мирон.
— Здравствуй, — выдыхаю я.
— Ирина Владимировна, прошу, — ведет рукой папа, быстро подмигнув нам с Мироном.
— Другое дело, — снисходительно замечает бабушка и идет вперед.
Никита подбегает к нам после того, как папа и ба выходят из гостиной, берет в свои руки обе наши и тянет вслед за ними:
— А где вы весь день были? Мама злилась, что ты, Мир, не брал трубку. А потом в гости пришла твоя бабушка, Люб. Папа как мог разряжал обстановку.
— А моя бабушка случайно не сказала, зачем пришла в гости? — шепчу я ему.
— Не-а, но они с папой ходили в его кабинет, разговаривать.
— Ох... — несчастными глазами смотрю я на Мирона.
— Я с тобой, помнишь? — нагло ухмыляется он, вызывая у меня благодарную улыбку.
Начало ужина проходит более-менее спокойно. Папа пытается поддержать светскую беседу с моей бабушкой, которая изредка хвалит повара, кажется, назло Галине. Та же просто молча ест. Складывается впечатление, что она недовольна каждым за этим столом. Мы же с Мироном переглядываемся: он иногда строит мне и Никите рожицы, а мы пытаемся не рассмеяться вслух.
Настает время десерта, и папа, наконец, интересуется, как прошел наш с Мироном день. Он на каждом ужине этим интересуется, но именно сегодня отвечать на этот вопрос мне не сильно хочется.
— Мы снова провели урок вождения, — отвечает Мир. И это правда — на обратном пути по пустынной трассе он дал мне порулить. — Хочу заметить, что Люба схватывает на лету. Думаю, она играючи сдаст на права.
— Отлично, — хвалит папа.
— Боже упаси! — возмущается одновременно с ним моя бабушка. — Еще и это! Нет, Андрей, так продолжаться не может. Люба, твоя мама настаивает на том, чтобы я забрала тебя жить к себе. И я вынуждена с ней согласиться: у меня тебе будет гораздо лучше.
— Любе хорошо с нами! — восклицает Никита.
— Конечно, — с сарказмом замечает Мир.
— Ирина Владимировна, — предостерегающе произносит папа.
— Мальчики! — громче всех восклицает Галина, нарушив обет молчания. Ее лицо вмиг светлеет, словно новости счастливее она и представить не могла. — Подумайте. Люба не привыкла жить в такой большой семье. Она плохо всех нас знает. Конечно же, ей будет лучше со своей бабушкой! А нас она может навещать по выходным. Раз в месяц.
— Галина, — уже рычит папа.
— Довольно, — безапелляционно бросает бабушка. — Тут не о чем спорить. Люба, твоя задача — собрать вещи к выходным. И обойдись без своих обновок, — недовольно морщит она свой нос в конце фразы.
Что папа, что Мирон отталкиваются от спинок стульев, чтобы что-то сказать, но замолкают и смотрят на меня смешанными взглядами, потому что я негромко, но твердо, как никогда в своей жизни, произношу одно-единственное слово:
— Нет.
— Что значит: нет, Любовь? — недобро сверкают глаза моей бабушки.
Мирон, смотря на меня восторженно-довольным взглядом, вновь расслабленно откидывается на спинку стула. А в глазах у отца я, кажется, вижу гордость.
— Это значит, что я останусь жить у папы.
— Лишнее подтверждение тому, что обстановка в этом доме плохо на тебя влияет, — заявляет она словно не в первый раз, бросая недовольный взгляд на отца. — Ты пропустила урок балета, Люба! Учишься водить машину, как какая-нибудь плебейка! Да и выглядишь в последнее время не лучше! Мы с твоей матерью столько сил и времени вложили в тебя не для того, чтобы в один прекрасный день ты пустила все наши старания по ветру! Ясно тебе, неблагодарная девчонка? Сейчас же иди собирать вещи! Лишняя минута в этом доме грозит еще худшими последствиями.
— Ирина Владимировна! — теряет терпение отец. — Я уже вам сказал и повторю вновь: этот якобы плохо влияющий на Любу дом она покинет только в том случае, если захочет сама. Я ее отец, в конце концов! И имею полное право запретить вам указывать моей дочери, где и как жить!
— Да что ты говоришь? — тоже выходит из себя бабушка, подскакивая на ноги и упирая ладони в столешницу. — Где же ты был, самый лучший в мире отец, когда твоя дочь пошла в первый класс? Когда она приносила двойки по геометрии? Когда у нее начался переходный возраст, делая ее характер абсолютно несносным? Когда ее чуть не из...
— Бабушка! — крикнула я, тоже подскочив со стула.
— Да, дорогая, — сузила она на меня глаза, — когда тебя чуть не изнасиловали, потому что ты напилась, как свинья! Где был твой отец? Я скажу тебе — где. Он в это время воспитывал чужого ребенка!
— Я говорила тебе, Андрей, что твоя дочь не так мила, как хочет казаться, — усмехнулась Галина.
— Замолчи! — одернул ее папа и вновь посмотрел на мою бабушку: — Я виноват лишь в том, что шел у вас — двух змей — на поводу. И почему-то вы и словом не обмолвились, что у моей дочери проблемы, когда напоминали мне об очередном платеже на ее воспитание. Но больше я этого терпеть не намерен, слышите? Так и передайте Эвелине! Впредь она и копейки от меня не получит, потому что растить дочь я буду сам. И поверьте мне на слово, в моем доме ей дышится в сто крат легче, чем когда-либо дышалось в вашем! А теперь будьте добры нас покинуть. И в следующий раз настоятельно рекомендую приезжать в гости, предварительно предупредив и, конечно же, если по-настоящему будете желать увидеть внучку, а не для того, чтобы в очередной раз ткнуть ее носом в то, что вы субъективно считаете неправильным. До свидания, Ирина Владимировна.
Бабушка смерила его надменным взглядом и, прежде чем уйти, глухо бросила:
— Я этого так не оставлю. Имейте ввиду.
— Непременно, — откликнулся отец и поднялся со своего места, чтобы подойти ко мне. — Солнышко... мне... Мне так жаль.
В его глазах блестят такой глубины вина и сожаление, что я, не раздумывая, бросаюсь в его объятия. Прижимаюсь крепко-крепко, до глубины души благодарная за то, что он меня отстоял и намерен отстаивать в будущем. Наверное, мне сегодня не стоит отвечать на звонки мамы...
— Люба никуда не уедет! Ура! — разрядил обстановку восторженный голос Никиты.
Мы с папой одновременно рассмеялись, отстраняясь друг от друга, и тут же на мое плечо легла теплая ладонь Мирона.
— Мы пойдем наверх, Андрей. Будем в комнате Любы, если захочешь с ней поговорить.
— Не сегодня, да, солнышко? — улыбнулся папа. — Но ты знаешь, что я всегда готов тебя выслушать, верно?
— Знаю, спасибо, пап.
— Приятного вечера, — целует он меня в лоб. — Вам обоим, — выразительно смотрит на Мирона.
— Я с вами! — не дает забыть о себе Никита.
И когда мы втроем покидаем столовую, я слышу напряженный голос отца:
— А вот с тобой, женушка, мы поговорим обязательно.
Что отвечает Галина, мне неизвестно, так как Ник громко предлагает:
— А может, посмотрим кино?
— Лю? — вопросительно улыбается мне Мир.
— С удовольствием, если честно, — отвечаю я искренне.
Когда мы размещаемся в кинозале: Ник в одном кресло-мешке, а мы с Мироном в другом, я достаю телефон, чтобы поставить его на беззвучку, и вижу на экране значок входящего сообщения от одной из социальных сетей. Пишет мне... Ежова Марта:
«Люба, извини меня. Я не должна была говорить то, что сказала. На самом деле, я просто разозлилась. Мне очень стыдно».
Марта была сейчас онлайн и потому я быстро написала ей в ответ:
«Ты очень многое сказала верно. Мне давно нужно было услышать это от кого-нибудь. Еще раз извини, что напомнила тебе о том, о чем напоминать не следовало. Мне тоже очень стыдно».
«Люб... Кажется, я очень скучала по тебе. Может, попробуем восстановить наше старое и доброе общение?»
«С огромным удовольствием, Марта!»
«Супер! Отличного вечера, рыжик)))»
«И тебе, ежик)))»
Я счастливо улыбаюсь и откидываюсь головой на плечо Мира, тут же замирая от его горячего шепота у моего уха:
— Так держать, фенек. Ты со своим «нет» была просто великолепна!
Глава 24. Любовь
Мне приходится ответить на звонок мамы, я и так, игнорировала ее весь день.
— Да, мам?
— Любовь! — звучит строго и немного облегченно. — И как прикажешь мне это понимать? Ты нарочно не брала трубку весь день?
— Да... — выдыхаю я честно. — Извини, мама.
Мирон, который сидит в кресле и что-то читает в своем телефоне, поднимает лицо на меня и смотрит с интересом.
— И что же послужило причиной такого хамского поведения, позволь узнать? — очень холодно интересуется мама. Я ее явно расстроила своей честностью.
— Я догадывалась, с какой целью ты звонишь, и не была готова к разговору.
— А сейчас готова?
— Да. Вроде бы.
Мир начинает улыбаться и встает с кресла, нарочито медленно и по-своему хищно двигаясь в мою сторону. Что-то задумал, не иначе!
— Превосходно! Я жду объяснений.
Я набираю воздуха в грудь, пока Мир садится за моей спиной. Жду от него каких-либо действий, но он не шевелится. Выдыхаю и со всей твердостью, на какую способна, говорю маме:
— Мне нравится жить у папы. Мне нравится не заниматься балетом, я его вообще никогда не любила. Мне нравится петь, и я намерена возобновить уроки вокала. Фортеп... — тут я запинаюсь, потому что Мир касается своими теплыми пальцами обнаженной полоски кожи на пояснице. Не глядя за спину, легонько бью его по руке, чтобы не отвлекал и продолжаю: — Фортепиано не брошу, как и уроки английского языка. И... и я... мне кажется... я не готова тратить пять лет жизни обучению бизнесом.
С Мироном мы уже успели это обсудить, и сегодня вечером я собираюсь рассказать об этом папе. Что касается мамы... Она возмущенно втягивает воздух и язвительно выдыхает:
— Ах, ей кажется! Любовь, мы, помнится, все обсудили и решили! Ты отлично сдала вступительные экзамены, тебя уже зачислили на курс! Занятия балетом — это очень престижно! А становиться певичкой — вульгарно! Я...