— Мир, расскажи мне, пожалуйста, все-все.
И он рассказывает.
Про то, как Марина напивается, употребляет наркотики и мстит Мирону, переспав с его отцом. Про то, как это все снимают на камеру. Про то, как Мирону предлагают либо стать спасителем подруги, а заодно соучастником преступления, либо остаться чистым, но уничтожить репутацию семьи Остужевых, загубить будущее Марины и ее жизнь в целом, как это когда-то сделали с моей подругой Мартой.
Жизнь циклична, верно? Что-то происходит, чтобы потом повториться вновь.
И нас ставят перед выбором: поступить так же или попытаться этого не допустить.
— Ты не должен идти на поводу у своего отца, Мир, — говорю я твердо.
— И забить на Маринку? — усмехается он, а затем рычит: — Ты не понимаешь, что это мой отец ее использовал? Что часть вины за то, что с ней произошло, висит на мне? Хорош я буду, если закрою на все глаза!
— Но... Мир, наверняка есть выход! — подскакиваю я на ноги. — Ты не должен совершать преступление! Это может плохо сказаться уже на твоем будущем!
— Думаешь, я не понимаю? Не понимаю, чем это может обернуться для всех нас? Но и Марину бросить не могу! Ты будешь выглядеть лицемеркой, Лю, если сделаешь вид, что тебе не лучше прочих известно, как это все скажется на судьбе Марины, какой идиоткой бы она ни была!
— Я и не отрицаю, что хорошо это понимаю! Я прекрасно понимаю! Как и то, что на одном преступлении ничего не закончится! Если они отыскали способ, как на тебя давить, то не откажутся от него и будут шантажировать тебя снова и снова! Мы... — резко перестаю я ходить из стороны в сторону и словно прирастаю к полу. — Мы должны рассказать об этом моему папе.
— Нет, — отрезает Мир.
— Да, Мирон! Он поможет!
— Полагаю, ему и с твой учительницей проблем хватает, — саркастично замечает он. — И если там все настолько серьезно, как я предполагаю, то ему точно не будет дела до сына его жены.
— Что? — обмираю я. — Ты... ты думаешь, что папе есть дело до тебя только потому, что ты сын его жены? И если это изменится, — пусть об этом еще очень рано говорить, а возможно, и вообще не стоит, — то ему будет все равно на то, что происходит в твоей жизни? Нет, не верю, что ты так о нем думаешь! Он любит тебя, Мир! Совершенно отдельно от твоей матери!
— Расскажи-ка, почему ты так в этом уверена?
— Ты шутишь, Мир? — начинаю я злиться. — Он установил целую площадку для твоих занятий на скейтборде! Он с десяти лет воспитывал тебя, как родного сына! Он в каждый дурацкий ужин интересуется, как прошел твой день, в конце концов! И ты сомневаешься в его любви к тебе? Он был рядом, когда твой собственный отец подстрекал тебя на преступления, разве нет? Защищал тебя! Спасал! В том, каким ты стал, каким сейчас сидишь передо мной, есть и его заслуга. Потому что он знал, видел в тебе много хорошего! Что смогла увидеть и я!
Мирон молчит, сжав зубы, и смотрит на спинку кровати. Он явно зол и пытается сдержать эту злость в себе. Я делаю шаг к нему и говорю едва слышно:
— Он любит тебя, Мир, потому что ты — это ты. За это тебя любит и Никита. И я, Мирон. И я тебя люблю за самого себя, понимаешь?
Мирон тяжело выдыхает и резко подается ко мне, обхватывает мою талию руками, тянет на себя и прижимается щекой к моему животу. Я зарываюсь пальцами ему в волосы и осторожно поглаживаю кожу.
— Нам всего лишь нужно уничтожить материалы. И кто, как не папа, нам сможет в этом помочь?
Глава 28. Мирон
— Завтра у Любы день рождения, не знаешь, как она хотела бы провести его?
Мы сидим в машине Андрея и наблюдаем за подъездом. Его вопрос говорит о том, что наши с ней отношения от него не укрылись. Впрочем, немудрено. Когда вчера мы с Любой пришли в его кабинет, фенек ни на секунду не выпускала моей руки, словно боялась, что я передумаю и сбегу. Но я бы не сбежал. Не после ее слов.
— Мы не разговаривали об этом, но не думаю, что она хочет чего-то грандиозного.
— По типу сегодняшнего торжества твоего друга? Да, тоже так думаю. Что подаришь?
— Есть одна идея. А ты? Стой, угадаю, — ухмыляюсь я. — Машину?
— Да. Неплохая традиция, как думаешь? — улыбается он.
— Не знаю, нужна ли она ей...
— Ну, когда вы оба начнете учиться, ты уже не сможешь быть ее личным водителем.
Я, смеясь, киваю, затем мы некоторое время молчим.
— Мир... Я знаю, что тебе можно доверять. Знаю, что ты хороший человек. Но должен спросить, чтобы услышать... Ты же не обидишь мою дочь? Не сделаешь ей больно?
— Не по своей воле.
— Хорошо. И еще... Ты же не позволяешь себе с ней ничего лишнего?
— Это теперь так называется? — усмехаюсь я. — Нет, Андрей. Я себя контролирую.
Как могу, — добавляю уже про себя.
— Она невероятная, да? — говорит он словно самому себе, но я все же решаю ответить:
— Абсолютно. Почему так вышло? — неожиданно для себя спрашиваю я. — Почему Никита с ней не был знаком столько времени? Почему ты не познакомил нас раньше?
— Я был дураком, — горько усмехается Андрей. — Долгое время шел на поводу у женщин: твоей и Любиной матерей. Они обе одинаково не хотели, чтобы я с ней общался. Обе не хотели, чтобы она познакомилась с моей семьей. С ее семьей. С нашей. Я все еще не простил самого себя за слабость, за решение оставить все как есть, за неправильный выбор пустить все на самотек. Ошибочно я считал, что Эвелина справляется со своей ролью, что Любе с ней хорошо... Ты даже не представляешь, как я рад, что все же настоял на переезде Любы к нам. То, что с ней сотворили Эвелина и ее мать... Настолько подавить в ней саму себя... Смею надеяться, что те изменения, которые сейчас происходят с Любой благодаря моему решению, в конечном итоге загладят мою вину.
— Ты хороший отец, Андрей, — искренне говорю я.
— Очень хочется верить, Мирон. Очень хочется. По крайней мере, я стараюсь им быть, — улыбается он.
— Она тебя любит. Всегда любила.
— Спасибо, Мирон, — протягивает он ко мне руку и пальцами крепко сжимает мое плечо. — И да, я очень рад, что Люба разглядела в тебе то, что всегда видел я. Не знаю, смог бы я доверить ее кому-то, кроме тебя.
В груди разрастается какое-то горячее чувство, от которого становится совершенно не по себе. Заставляю себя кивнуть, потому что ответить сил не нахожу. И тут вижу его.
— Идет, — озвучиваю я очевидное.
— Как зайдет, звони бабушке, — серьезно кивнув, подбирается Андрей и уже через тридцать секунд спрашивает в трубку: — Как у вас?.. Отлично. Заходим одновременно, по моей команде.
— Ба? — в свою очередь, говорю в трубку я.
— Мироша, пришел твой папка, ага, — отвечает она с улыбкой в голосе. — Дать ему трубочку?
— Нет, ба. Ты можешь выйти прямо сейчас? Только отцу не говори, что я тебя позвал.
— Та что ж вы не помиритесь-то никак, Мирош? — начинает она волноваться.
— Выйди, и я тебе все объясню, — обещаю я.
— Хорошо-хорошо. Сейчас.
Бабушка спускается где-то минут через десять, и мы с Андреем тут же выходим из машины, которая стоит за пару подъездов от нужного нам, надежно прикрытая кустами сирени. Позади нас хлопают дверцы второй машины.
Третья машина с парнями из охранной компании, услугами которой пользуется Андрей, по нашему плану стоит у дома Михи. Заходить мы будем одновременно, чтобы отец и Миха не смогли предупредить друг друга об устроенной на них облаве.
Бабушка встречает меня, Андрея и трех бугаев позади нас взволнованным взглядом.
— Мирош, Андрюш, а чего случилось?
— Людмила Михайловна, — говорит Андрей, — беспокоиться не о чем. Скажите, вы заперли дверь?
— Открыта она, — еще больше волнуется ба. — Олег? Натворил чего опять?
— Мирон вам все расскажет, — кивает Андрей на меня и заходит в подъезд, а за ним и остальные.
Он не хотел, чтобы я шел с ними. Просил, чтобы я остался с бабушкой. Но сейчас я понимаю, что просто не в силах остаться здесь.
— Ба, ты давно навещала свою соседку? Посидишь у нее пока?
— Мирош... Что он сделал, а? Куда опять залез?
— Прошу тебя, не переживай. С отцом все будет нормально, мы как раз пришли ему помешать натворить глупостей, но тебе лучше в этом не участвовать. Иди к Никифоровне, ладно? Я потом за тобой зайду.
— Мирош... Вы уж поаккуратнее с ним... Господи, это ж я виновата... Не воспитала нормально...
— Ты ни в чем не виновата. Он сам выбрал такой путь. А ты невероятная женщина, поверь мне. Иди, ба.
— Ну, хорошо-хорошо...
Ба еще несколько раз взволнованно оборачивается на меня, пока шагает к следующему подъезду, и когда она, наконец, заходит в него, я со всех ног бросаюсь на второй этаж.
Когда я открываю дверь, из звуков до меня доносится только негромкое копошение. Видимо, парни аккуратно обыскивают квартиру в поисках съемных носителей, если таковые есть.
Прохожу в зал и вижу отца. Он сидит на диване, уперев локти в колени, а пальцы рук сжимают пряди волос опущенной головы. Андрей стоит у окна, а на столе рядом с ним лежат ноутбук и телефон. Телефон тот самый, на котором Миха показывал мне фото.
— Мир... — укоризненно глянув на меня, вздыхает Андрей.
Отец мигом вскидывает голову и прожигает меня свирепым взглядом. Я же в ответ не чувствую ничего, кроме жалости и презрения к человеку, которого еще пацаном боготворил. И как я мог не видеть того, что он настолько жалок? Как я мог не замечать, что ради того, чтобы добиться желаемого, он способен пойти на любую низость?
Теперь к моим чувствам прибавляется еще и отвращение.
Я никогда не был ему сыном. Я был для него дополнительной опцией к достижению своей цели.
— Ну так что, Олег? — переключает внимание отца на себя Андрей. — Будешь говорить по своей воле или...
— Что? Свои белы рученьки замараешь об меня? — выплевывает тот, а затем вновь смотрит на меня: — А ты, щенок, будешь смотреть, как бьют твоего отца?
— Если придется, — сквозь зубы отвечаю я.
— Никто тебя бить не будет, Олег. Думаю, пары сломанных пальцев окажется достаточно.