лся, тем, что вел переговоры с террористическими режимами, узурпаторами, революционными хунтами — с теми, кого мы не должны были бы касаться.
— Вот откуда русские и получили информацию, — произнес Беркуист. — Теперь они считают, что свихнувшийся Мэттиас приступил к реализации своих «геополитических императивов», направленных против их интересов.
— Думаю, что рассуждения русских идут гораздо дальше, сэр, — рискнул поправить президента Пирс. — Они считают, что он тайно снабдил ядерным оружием некоторые экстремистские режимы и фанатически настроенные группы — афганцев, антисоветски настроенных арабских шейхов, исламских фундаменталистов. Они боятся даже подумать о такой возможности. А ведь и мы, и Советы подписали соглашение о нераспространении ядерного оружия. Размеры наших арсеналов прекрасно защищают сверхдержавы одну от другой. Но и мы, и они беззащитны против непредсказуемой группы маньяков, каких-нибудь сект, завладевших атомной бомбой. При этом мы находимся в большей безопасности, чем русские, мы все-таки за океаном. Россия же стратегически является частью Евразийского континента, и она уязвима ввиду близости потенциальных противников к ее границам. Если я понял русского посла правильно, именно эти соображения могут подтолкнуть Москву к «красной кнопке».
— Но это не Парсифаль, — заметил Брукс. Судя по вашим словам, человек, именуемый нами Парсифалем, не вступал в контакт с Советами.
— Я не исключаю никаких возможностей, — ответил Пирс. — Там было так много фраз, угроз, намеков... Упоминались «последующие встречи», «неустойчивые режимы», «ядерные материалы». Насколько я понимаю, эти термины присутствуют в пресловутых пактах. Когда я внимательно изучу тексты, я могу судить более точно. — Заместитель госсекретаря помолчал и затем твердо закончил: — Полагаю, Парсифаль мог вступить с ними в контакт, однако пока ограничился провокационными намеками. И нам необходимо срочно узнать, насколько верно данное предположение.
— Он хочет нас всех взорвать, — сказал президент. — Больше ему ничего не надо.
— Чем скорее я попаду на остров Пул, господин...
Фразу Пирса прервал зуммер белого телефона; на аппарате замигала красная сигнальная лампочка. Беркуист поднял трубку:
— Да?
Президент секунд тридцать молча слушал, затем кивнул и произнес:
— Понимаю. Дайте мне сразу же знать, если что-то произойдет. — Положив трубку, он пояснил: — Это Хейвелок. Сегодня его с нами здесь не будет.
— Что случилось? — поинтересовался генерал.
— Многое. И он не может оторваться от телефона.
— Жаль, — заметил Артур Пирс. — Мне хотелось с ним познакомиться. Полагаю, нам с ним следует поддерживать постоянный контакт. Это жизненно важно. Я расскажу ему, как ведут себя Советы, а он поделится последними сведениями. Мне необходимо знать, когда следует давить на русских, а когда полезнее отступить.
— Хейвелок вас проинформирует, я дам соответствующие распоряжения... Они упустили патологоанатома.
— Дьявольщина! — взорвался генерал.
— Он либо обнаружил наблюдение, либо просто решил скрыться, почувствовав опасность.
— Или получил приказ исчезнуть, — добавил посол.
— Не могу понять одного, — вновь обратился Беркуист к Пирсу, хранящему молчание. — Почему русские не дали вам понять, что им известна заинтересованность Москвы в проблеме, занимающей нас? Они ведь не упоминали ни о Коста-Брава, ни о телеграмме Ростова?
— Нет, сэр. И в этом, возможно, одно из наших преимуществ перед ними. Мы знаем, а они — нет.
— Но Ростов-то знает, возразил президент.
— Значит, он слишком напуган, чтобы действовать, — ответил Пирс. — Это вполне типично для высших чинов КГБ. Они никогда не знают, чьи интересы могут ненароком ущемить. Не исключено, правда, что его поиски пока ни к чему не привели.
— Вы рассуждаете так, словно мы имеем дело не с одной Москвой, а с двумя, заметил Хэльярд.
— В этом я согласен с Хейвелоком, — ответил русский агент. Так оно и есть. И до тех пор, пока Москва, стремящаяся заполучить документы Мэттиаса, не преуспеет, Москва, с которой я имею дело, будет выражать позицию Кремля. В противном случае мы бы уже ни о чем здесь не рассуждали. Именно поэтому необходимо, чтобы я был в курсе последних событий. Если Хейвелок задержит хотя бы одного человека, мы можем выйти на ту, другую Москву. У нас появится рычаг воздействия, на который я смог бы нажать.
— Хейвелок нам уже все сказал, — вмешался Брукс. — Речь идет об одной из служб советской разведки, известной как ВКР. Ростов практически это признал.
Пирс не мог скрыть своего изумления.
— Я об этом ничего не слышал.
— Возможно, я просто упустил это, — сказал Беркуист.
— Во всяком случае, это пока слишком расплывчато. Военная контрразведка — конгломерат многих структур. Мне нужна точность. Какая служба конкретно? Кто персонально стоит за этим?
— Вы об этом знаете.
— Прошу прощения, но я не совсем вас понял, сэр. — Золоченый «Паркер» Пирса замер над исписанным листком.
— Это одно из дел, которое удерживает Хейвелока в Пятом стерильном.
— В Пятом стерильном...
— Они, возможно, потеряли этого Шипперса, но Хейвелок надеется, что тот, кто им руководит, направит своих людей в Мэриленд, чтобы выяснить, на кого работает Рандолф. Хейвелок разместил там своих агентов с приказом захватить тех, кто появится. Как я уже говорил, доктор солгал о причине смерти Маккензи. Но руководствовался при этом своими соображениями.
— Да, я знаю, — ответил Пирс, убирая ручку во внутренний карман своего темного в полоску пиджака. — Записи помогают мне лучше осмыслить проблему. Я не собираюсь уносить их с собой.
— Весьма рад, — произнес президент, — потому что я все равно не позволил бы вам это сделать... Осмыслить вам надо многое, а времени у вас мало, господин заместитель. Как вы собираетесь действовать с русскими?
— Осторожно, — ответил «крот». — С вашего разрешения я намерен подтвердить часть их подозрений.
— Вы сошли с ума, — заявил генерал.
— Простите, генерал, но это будет весьма малая часть. Они наверняка располагают надежным источником, поэтому полное отрицание с нашей стороны только усилит их подозрительность и враждебность. Мы не можем этого допустить. Как сказал президент, мы должны сдерживать их как можно дольше.
— И как вы думаете это сделать? — прищурился Беркуист.
— Надо признать, что Мэттиас заболел от перенапряжения. Все остальное — гигантское преувеличение, включая фантастические диагнозы. Ему приказано отключиться от дел на несколько недель. Только и всего. Остальное же — слухи и дикие сплетни, которые постоянно сопровождают людей калибра Мэттиаса. Не забудьте, они помнят о Сталине. Задолго до его смерти многие в Москве полагали, что вождь сошел с ума, и что этому якобы имеются медицинские подтверждения.
— Замечательно! — воскликнул посол Брукс.
— Но они не могут игнорировать и другие источники, — произнес Хэльярд. Видно было, что он готов согласиться с послом, но стратег взял в нем верх. — Утечка информации от режимов, с которыми в последнее время вступал в контакт Мэттиас, все же имела место, и сведения достигли наших противников.
— В таком случае им придется быть со мной более откровенными. Я пытаюсь рассматривать каждый случай отдельно. Им придется связываться с Москвой, чтобы перепроверять источники. Это позволит нам выиграть время. — Пирс повернулся к Беркуисту. — А время, господин президент, волнует меня больше всего. Поэтому чем скорее я смогу вернуться в Нью-Йорк и попросить, нет, потребовать встречи с советским послом, тем больше шансов заставить Советы снять палец с роковой кнопки. Я уверен, они меня выслушают. Не могу гарантировать, что это продолжится долго, но некоторое время... несколько дней... неделю они слушать будут.
— Здесь неизбежно возникает один вопрос, — произнес Эдисон Брукс, уперевшись локтями в стол и сплетя аристократические холеные пальцы под подбородком. — Почему вы уверены, те, что будут общаться с вами, не обратятся напрямую к тем лицам, которые непосредственно отвечают за разрешение кризисных ситуаций здесь, в Вашингтоне?
— Мне бы тоже хотелось это услышать, — добавил Беркуист. — Тем более, что телефон для таких случаев — всегда не более чем в пятидесяти футах от меня.
Артур Пирс ответил не сразу. Он перевел взгляд с президента на посла и обратно.
— Мне трудно объяснить без того, чтобы не показаться самонадеянным или чересчур амбициозным. Заверяю вас, что эти качества мне не присущи.
— Мы верим, — сказал Беркуист, — но хотим все же услышать вашу точку зрения.
— При всем моем уважении к нашему послу в Нью-Йорке, а я искренне считаю, что он чрезвычайно обаятельный и приятный человек, и это немаловажно, и учитывая его предыдущую деятельность в правительстве...
— Именно предыдущую, — вмешался президент. — Он у нас как лозняк под ветром: гнется, но не ломается... Посол находится там только потому, что обладает, как вы заметили, обаянием и при этом, к счастью, не принимает никаких решений. Мы согласны с вашим вступлением. Продолжайте.
— Советам известно, что по просьбе Мэттиаса лично вы назначали меня представителем государственного департамента в ООН. Вашим представителем, сэр.
— И представителем Энтони Мэттиаса, — добавил Брукс, величественно кивнув. — Что подразумевает ваши тесные отношения с государственным секретарем.
— Да, я имел счастье общаться с ним несколько месяцев назад. Но, увы, его болезнь прервала все наши связи.
— Но русские полагают, что отношения не изменились, — заметил Хэльярд. — А почему бы и нет? Вы с их точки зрения, действительно самый близкий нам человек в Нью-Йорке, если не считать самого Мэттиаса, конечно.
— Благодарю вас, генерал. Итак, я думаю, что они обратятся ко мне в первую очередь, чтобы выяснить, имеют ли под собой реальную основу слухи о государственном секретаре. А именно — о его безумии.
— А если они узнают о вашем обмане?
— Поверьте, мистер президент, они не используют «горячую линию». Они просто объявят ядерную тревогу.