Андрей ВознесенскийМозаикаСтихи и поэмы
Ленин на трибуне 18-го года
Вдоль по вагонам
Бабой Ягой
Горе стучит
Деревянной ногой.
Как колотушки —
Тук. Тук. —
Клюшки, култышки,
Кружки старух.
Нету ноги.
Руки-крюкú.
«Дай! Не побрезгуй
Жертвою брестской!»
Снег беспокоен.
Снег бестолков.
Под «Метрополем»
Стук каблучков.
Скука сквозь веки.
Смех да испуг.
Тоже калеки.
Тук. Тук.
Туго с деньгой.
Страшно одной.
Снег больно резкий.
Ямы России. Язвы России.
Страшные яства
Старой России…
Вот он стоит над трибуной, над лбами,
Гневными пальцами
барабаня!
Вот он стоит, по трибуне постукивающий —
Будто бы врач,
больного
простукивающий.
Цепкий, прямой,
безапелляционный —
Как посредине операционной!
Раны России. Церкви. Хоругви.
Жесткие, нежные пальцы хирурга…
Или же сердца взволнованный звук?…
Тук.
Тук.
Тук.
Год 1959
«Мир народам!»
«Хлеб голодным!» —
Бегут через годы
Слова по полотнам.
За мир! —
Чтоб не только на нашей земле.
За хлеб! —
Чтоб не только на нашем столе…
И черная Бирма вбирает отборные
Русские зерна, Ленина зерна.
И ленинский трактор пашет широко
У тропика Рака, в широтах Сирокко
В Марокко, на Яве
Рокочущей
явью!
Он к людям идет электрической молнией,
Турбиной,
машиною мукомольною,
Он в радиоволнах проходит сквозь тьму.
Он к людям приходит.
А люди — к нему.
От Ганга, Бандунга, Дунайских запруд —
Идут ли в атаку —
к нему идут,
Идут ли за плугом —
к нему идут,
Сквозь каторжный труд, сквозь пули окрест
Зовет их
Распахнутый
Ленинский
Жест!
Март
По Суздалю, по Суздалю
Сосулек, смальт.
Авоською с посудою
Несется март!
И колокол над рынком
Болтается серьгой.
Колхозницы — как кринки
В машине грузовой!
Я в городе бидонном,
Гудящем, молодом.
«Америку догоним
По мясу с молоком!»
Я счастлив, что я русский,
Так вижу, так живу.
Я воздух, как краюшку
Морозную, жую.
Весна рыжеет кручей.
Весна берет рубеж.
Весна играет крупом
И ржет, как жеребец!
А ржет она над критикой
Из толстого журнала,
Что видит во мне «скрытое
Посконное начало»…
Лунная Нерль
Есть церкви — вроде тыкв и палиц.
А Нерль прозрачна без прикрас.
И испаряется, как парус,
И вся сияет — испарясь.
Я сходу покидаю лыжню.
Всхожу из мрака на бугор.
Как в телевизорную линзу,
Гляжу в сияющий собор.
Меня пронизывают волны
Высокой, голубой воды.
Твои, Россия, сны и войны
И дикой девочки черты.
Кто жег тебя в татарских станах?
Чьих стай маячили крыла?
Ты рано женщиною стала
И свет нелегкий обрела.
Тебе, одной тебе подсудны
Мои поступки и труды.
Я весь как есть твоя посуда
Высокой, голубой воды.
А ночь ревет мотором МАЗа
Напоминает, торопя…
Поймешь ли, Маша? С кем ты, Маша?
Мне страшно, Маша, за тебя!
Елка
За окном кариатиды,
А в квартирах — каблуки…
Елок
крылья
реактивные
Прошибают потолки!
Что за чуда нам пророчатся?
Какая из шарад
В этой хвойной непорочности,
В этих огненных шарах?!
О, девчонка с мандолиной!
Одуряя и журя,
Полыхает мандарином
Рыжей челки кожура!
Расшалилась, точно школьница,
Иголочки грызет…
Что хочется,
чем колется
Ее следующий год?
Дурачится, робеет..
В окошках тает снег,
И дворничиха в белом,
Как лунный человек.
Века, бокалы, луны…
«Туши! Туши!»
Любовь всегда —
кануны.
В ней —
Новый год
души.
О, елочное буйство,
Как женщина впотьмах —
Вся в будущем,
как в бусах,
И иглы на губах!
Баллада 41-го года
Партизанам Керченской каменоломни
Рояль вползал в каменоломню.
Его тащили на дрова
К замерзшим чанам и половням.
Он ждал удара топора!
Он был без ножек, черный ящик,
Лежал на брюхе и гудел.
Он тяжело дышал, как ящер,
В пещерном логове людей.
А пальцы вспухшие алели.
На левой — два, на правой — пять…
Он
опускался
на колени,
Чтобы до клавишей достать.
Семь пальцев бывшего завклуба!
И, обмороженно-суха,
С них, как с разваренного клубня.
Дымясь, сползала шелуха.
Металась пламенем сполошным
Их красота, их божество…
И было величайшей ложью
Все, что игралось до него!
Все отраженья люстр, колонны…
Во мне ревет рояля сталь.
И я лежу в каменоломне.
И я огромен, как рояль.
Я отражаю штолен сажу.
Фигуры. Голод. Блеск костра.
И как коронного пассажа,
Я жду удара топора!
Мое призвание — не тайна,
Я верен участи своей.
Я высшей музыкою стану, —
Теплом и хлебом для людей.
Свадьба
Выходит замуж молодость
Не за кого — за что.
Себя ломает молодость
За модное манто.
За золотые горы
И в серебре виски…
Эх, да по фарфору
Ходят сапоги!
Где пьют, там и бьют,
Чашки, кружки об пол бьют!
Горшки — в черепки,
Молодым под каблуки.
Брыжжут чашки на куски —
Чье-то счастье —
В черепки!..
И ты в прозрачной юбочке,
Юна, бела,
Дрожишь, как будто рюмочка,
На краешке стола.
Спокойная наружно,
Сама ты не своя.
Браслеты — как наручники
И бусы — как петля.
Горько! Горько!
Нелегкая игра.
За что? За горку
С набором серебра?..
О сколько вас, девчонок,
Красивых дур,
Погибло за погоны,
Квартиры, гарнитур!
И сколько слез девчачьих,
Как и на этот раз,
Перерывает плачем
Веселый перепляс!
Где пьют, там и льют —
Слезы, слезы, слезы льют…
Последняя электричка
Мальчики с финками, девочки с «фиксами»…
Две проводницы дремотными сфинксами…
В вагоне спят рабочие,
Вагон во власти сна,
А в тамбуре бормочет
Нетрезвая струна…
Я еду в этом тамбуре,
Спасаясь от жары.
Кругом гудят, как в таборе,
Гитары и воры.
И как-то получилось,
Что я читал стихи
Между теней плечистых.
Окурков, шелухи.
У них свои ремесла.
А я читаю им,
Как девочка примерзла
К окошкам ледяным.
Они сто раз судились,
Плевали на расстрел.
Сухими выходили
Из самых мокрых дел.
На черта им девчонка?
И рифм ассортимент?
Таким как эта — с челкой
И пудрой в сантиметр?!
Стоишь — черты спитые.
На блузке видит взгляд
Всю дактилоскопию
Малаховских ребят…
Чего ж ты плачешь бурно?
И, вся от слез светла,
Мне шепчешь нецензурно —
Чистейшие слова?..
И вдруг из электрички,
Ошеломив вагон,
Ты
чище
Беатриче
Сбегаешь на перрон.
Параболическая баллада
Судьба, как ракета, летит по параболе
Обычно — во мраке и реже — по радуге.
Жил огненно-рыжий художник Гоген,
Богема, а в прошлом торговый агент.
Чтоб в Лувр королевский попасть
из Монмартра.
Он
дал
кругаля через Яву с Суматрой!
Унесся, забыв сумасшествие денег,
Кудахтанье жен, духоту академий,
Он преодолел
тяготенье земное.
Жрецы гоготали за кружкой пивною: