Вторая проекция той же прямой.
В природе по смете отсутствует точка.
Мы будем бессмертны.
И это — точно!
«Ты с теткой живешь. Она учит канцоны…»
Ты с теткой живешь. Она учит канцоны.
Чихает и носит мужские кальсоны.
Как мы ненавидим проклятую ведьму!..
Мы дружим с овином, как с добрым медведем.
Он греет нас, будто ладошки запазухой.
И пасекой пахнет.
А в Суздале — Пасха!
А в Суздале сутолока, смех, воронье,
Ты в щеки мне шепчешь про детство твое.
То сельское детство, где солнце и кони,
И соты сияют, как будто иконы.
Тот отблеск медовый на косах твоих…
В России живу — меж снегов и святых!
Гойя
Я — Гойя!
Глазницы воронок мне выклевал ворог,
слетая на поле нагое.
Я — Горе.
Я — голос
Войны, городов головни
на снегу сорок первого года.
Я — голод.
Я горло
Повешенной бабы, чье тело, как колокол,
било над площадью голой…
Я — Гойя!
О грозди
Возмездья! Взвил залпом на Запад —
я пепел незваного гостя!
И в мемориальное небо вбил крепкие
звезды —
Как гвозди.
Я — Гойя.
«Сидишь беременная, бледная…»
Сидишь беременная, бледная.
Как ты переменилась, бедная.
Сидишь, одергиваешь платьице,
И плачется тебе, и плачется…
За что нас только бабы балуют
И губы, падая, дают,
И выбегают за шлагбаумы.
И от вагонов отстают?
Как ты бежала за вагонами,
Глядела в полосы оконные…
Стучат почтовые, курьерские,
Хабаровские, люберецкие…
И от Москвы до Ашхабада,
Остолбенев до немоты,
Стоят, как каменные, бабы,
Луне подставив животы.
И поворачиваясь к свету,
В ночном быту необжитом —
Как понимает их планета
Своим огромным животом…
Кто ты?
(Из поэмы)
Кто мы — фишки или великие?
Гениальность в крови планеты.
Нету «физиков», нету «лириков» —
Лилипуты или поэты!
Независимо от работы
Нам, как оспа, привился век.
Ошарашивающее — «Кто ты?»
Нас заносит, как велотрек.
Кто ты? Кто ты? А вдруг — не то?..
Как Венеру шерстит пальто!
Кукарекать стремятся скворки,
Архитекторы — в стихотворцы!
И оттаивая ладошки,
Поэтессы бегут в латошницы!
Ну, а ты?..
Уж который месяц —
В звезды метишь, дороги месишь…
Школу кончила, косы сбросила,
Побыла продавщицей — бросила.
И опять и опять, как в салочки,
Меж столешниковских афиш,
Несмышленыш,
олешка,
самочка,
Запыхавшаяся, стоишь!..
Кто ты? Кто?! — Ты глядишь с тоскою
В книги, в окна — но где ты там? —
Припадаешь, как к телескопам,
К неподвижным мужским зрачкам…
Я брожу с тобой, Верка, Вега!..
Я и сам посреди лавин,
Вроде снежного человека,
Абсолютно неуловим.
Туманная улица
Туманный пригород, как турман.
Как поплавки, милиционеры.
Туман.
Который век? Которой эры?
Все — по частям, подобно бреду.
Людей как будто развинтили…
Бреду.
Верней — барахтаюсь в ватине.
Носы. Подфарники. Околыши.
Они, как в фодисе, двоятся.
Калоши?
Как бы башкой не обменяться!
Так женщина — от губ едва,
двоясь и что-то воскрешая,
Уж не любимая — вдова,
еще твоя, уже — чужая…
О тумбы, о прохожих трусь я…
Венера? Продавец мороженого!..
Друзья?
Ох, эти яго доморощенные!
Ты?! Ты стоишь и щиплешь уши,
одна, в пальто великоватом! —
Усы?!
И иней в ухе волосатом!
Я спотыкаюсь, бьюсь, живу,
туман, туман — не разберешься,
О чью щеку в тумане трешься?..
Ау!
Туман, туман — не дозовешься…
Как здорово, когда туман рассеивается!
Вечер на стройке
Меня пугают формализмом.
Как вы рт жизни далеки,
Пропахнувшие формалином
И фимиамом знатоки!
В вас, может, есть и целина,
Но нет жемчужного зерна.
Искусство мертвенно без искры,
Не столько божьей, как людской, —
Чтоб слушали бульдозеристы
Непроходимою тайгой.
Им приходилось зло и солоно,
Но чтоб стояли, как сейчас,
Они — небритые, как солнце,
И точно сосны — шелушась.
И чтобы девочка-чувашка,
Смахнувши синюю слезу,
Смахнувши — чисто и чумазо,
Смахнувши — точно стрекозу,
В ладошки хлопала раскатисто…
Мне ради этого легки
Любых ругателей рогатины
И яростные ярлыки.
Бой! (Поэма)
Юрию Михайловичу Магалифу, впервые столкнувшему меня с этой дикой трагедией, — посвящаю;
посвящаю геологам, нашедшим в тайге «мальчика-черта»;
посвящаю сибирякам — строителям, летчикам, врачам, педагогам, боровшимся за его жизнь, пробуждая его сознание, поднимая Человека с четверенек.
в котором автор настраивается на позывные Сибири
«Ехали казаки,
Зубы казали.
На красных попонах
Лежали поповны!»
Сибирь?..
Соболь — Сибирь?
Сабля — Сибирь?
Староверы — Сибирь?
Сталевары — Сибирь?
Сибирь?..
Харя — точно хала,
Крута, кругла.
Кепчоночка копченая,
Как рыба-камбалá.
«Гитара семиструнная ай пистолет? —
Семь бед на свете, один ответ —
Четыре сбоку и ваших нет!»
Сибирь?..
Заборы — как пилы
Блестят на горе.
Краны —
верзилы
С солнцем в ноздре!
С и б и р ь!
«Была я смоляночка-а,
Стала самоедочка-а…
Мы всю ночь с миленочком
Строим семилеточку!
Ой!
А Витька с Галочкой,
Как винтик с гаечкой,
Полюбили намертво,
Д’не сошлись диаметром…
Ой!
От Онеги — до Омеги
Чиркнули,
как спичкой!
Догоняй, Америка!
Аль гипертоничка?»
«Бип — Бип…»
С и б и р ь!
Слово —
Сибири!
В нем сосны гудят и металл.
Слава —
Сибири
натруженной, как самосвал!
Слава вам, фары,
спугнувшие сов и куниц,
Грузчицы в фартуках,
искры твои, Коммунизм!
Слава — моторам!
И слава тебе, сатана,
Лешка-шофер, конопатый, как будто Луна!
Звезды — как терка.
Мы шпарим на грузовике
«Слышал про черта?
вчера изловили в тайге…»
Хвойный, бензинный, хохочет поселок ночной
Чья-то слезинка
бессонно
висит
над тайгой.
Черт мычит, что есть мочи.
Отвергает кумыс.
И мотаются в мочках
Два ведра с коромысла.
Он смыкает пельмени
Своих слипшихся век.
Он кричит по-оленьи
И кудахчет в ответ.
Партактив. Комсомольцы.
«Ну и тощ, троглодит!
Ему, жулику, молятся.
Ой, пенсне проглотил!
Осторожнее, Лешка!»
И сползает с лица,
Как столовая
ложка,
Зверовая слеза!
Детский взгляд близорукий
Из-под белых ресниц.
Его знали зверюги.
Его люди тряслись.
Он встает с четверенек, черт.
Он кричит на меня по-оленьи —
Черт, черт —
С сорок третьего года рожденья!
Тот год сорок третий пурга замела.
Якутка сынка без отца родила.
Он рано пошел. Он рыдал, как удод.
Он весил четыре кило восемьсот.
«Диавол! — поставил диагноз шаман,
Он — черт, покровитель скота и шайтан».
Мальчонку к свинье подложили в хлеву.
Таежному Маугли пели хвалу.
Он вырос в хлеву. Он сосал от свиньи.
Лес дал ему нравы и знанья свои.