— А я отправлюсь домой. — Я не видел своих дочек вот уже два дня, и, хотя мне не впервой было проводить ночь вне дома, они наверняка волновались. Да и я тоже. — Кто знает, возможно, прямо завтра мы выведаем у мальчика какие-то новые тайны.
— Если он доживет до завтра. Запомни, Деметрий, времени на всякие игры у нас нет. Осталось всего две недели. — Крисафий бросил последний взгляд на висящее тело. — А возможно, и того меньше.
Я не имел ни малейшего понятия о том, что за напасть могла являться причиной подобной спешки. Однако меня напугала дрожь в голосе человека, привыкшего спать в покоях императора и управлявшего судьбой народов.
θ
Вернувшись домой, я встретил весьма сдержанный прием со стороны моих дочерей. Елена, которая уже лежала в кровати, пробормотала что-то себе под нос, когда я зашел взглянуть на нее. Зоя же подала мне холодные овощи, приправленные бессвязной болтовней. На следующее утро за завтраком Елена дала волю своим чувствам.
— Ты пренебрегаешь отцовскими обязанностями, — заявила она. — А если бы ночью меня похитил норманнский мародер? Или, к примеру, я воспользовалась бы твоим отсутствием и сбежала с сыном кузнеца?
— Но этого все-таки не произошло, не так ли? И кстати, первейшая моя обязанность — добывать хлеб наш насущный.
Я громко зачавкал, демонстрируя дочери, насколько серьезно я отношусь к данной обязанности.
— Раз тебя никогда не бывает дома, можешь хотя бы побеспокоиться и найти мне другого защитника!
— Я бы лучше выбрала хлеб, — сказала Зоя, откусывая кусочек хлеба, и подмигнула мне.
Я попытался принять серьезный вид и сказал ей, чтобы перестала поддразнивать сестру, но, боюсь, это получилось у меня не слишком убедительно. Елена продолжала гнуть свое:
— Вчера к нам заходила тетка торговца пряностями, хотела поговорить с тобой о своем племяннике. Она же заходила и позавчера. Похоже, она отчаялась застать тебя дома.
— Она к нам больше не придет, — мрачно произнесла Зоя. — Ты так и не выйдешь замуж и проведешь остаток жизни за прялкой, как Пенелопа.
Я поперхнулся крошками. Мне было известно, что семейство торговца пряностями давненько интересуется моей Еленой, и собирался переговорить с его мамашей о приданом, но так и не смог выкроить для этого времени.
— Если она опять придет в мое отсутствие, обговорите вопрос о приданом без меня.
— А если я соглашусь на какие-нибудь непомерные требования? Скажем, она объявит, что ее племянник стоит столько золота, сколько весит?
— В таком случае, — сказал я, вытирая губы, — ты будешь благодарна мне за то, что благодаря моим тяжким трудам я могу выполнить эти требования.
Некоторые знакомые мне мужчины предпочитали обедать в одиночестве, считая совместные семейные трапезы праздным и вредным времяпрепровождением. Если бы я последовал их примеру, то стал бы действительно одиноким. Но бывали времена, когда я спрашивал себя, нельзя ли извлечь больше пользы из этой уважаемой традиции — садиться за обеденный стол всей семьей.
С другой стороны, благодаря этому я был хорошо подготовлен к стычкам с упрямыми и любящими поспорить женщинами. И одна из таких ждала меня во дворе монастыря Святого Андрея.
— Мальчика сейчас нельзя беспокоить.
Анна стояла передо мной, расставив ноги и сложив руки на груди. Ее волосы были убраны назад и подвязаны простым льняным шарфом, более скромным, чем раньше. Она была одета в то же зеленое платье, подпоясанное шелковым шнуром, концы которого струились вниз, ныряя в развилку между бедрами. Мои глаза немедленно устремились туда же, и это смутило меня гораздо больше, чем ее непреклонный тон.
— Он что, при смерти? — пробормотал я.
Она покачала головой.
— Деметрий, неужели ты так мало веришь в мое врачебное искусство? Или ты считаешь, что женщины не могут — и не должны — обладать даром исцеления?
— Женщины обладают даром жизни, а после этого любое другое искусство должно показаться для них пустяковым.
— Твой кельтский друг думает иначе. — Она указала на Сигурд а, стоявшего вместе с тремя другими варягами возле двери. — Я слышала, как он говорил об этом.
— Не забывай о том, что он варвар. Если ты подлечила парнишку, я должен поговорить с ним. — Я надеялся расспросить его о местоположении лесной усадьбы, возле которой монах учил его стрельбе. — А поехать верхом он тоже не сможет?
Анна смерила меня презрительным взглядом.
— Всего два дня назад его чуть не изрубили в куски, а ты хочешь, чтобы уже сегодня он скакал верхом? Единственное, на что он сейчас способен, так это выпить полчашки жидкой похлебки. Исцелить его мгновенно мог бы только сам Господь, и монахи в церкви молят его о вмешательстве.
— Но поговорить-то с ним можно?
— Только после того, как он поправится.
Я резко обернулся. Слова эти были сказаны не Анной, а Сигурдом. Он бесшумно вышел из-за двери и смотрел на меня с явным неодобрением. Его появление застало меня врасплох.
— Сигурд?! Не далее как вчера ты был готов заточить Анну в темницу только за то, что она не пускала нас к мальчику. Мне казалось, что ты по-прежнему стремишься поскорее закончить расследование.
Сигурд даже не покраснел.
— Фома представляет для нас слишком большую ценность, Деметрий. Мы не вправе им рисковать.
Я едва не лишился дара речи. Вне всяких сомнений, эту идею ему могла внушить только Анна. Мне не хотелось думать, что они с Сигурдом объединились против меня. Я почувствовал себя преданным. И еще меня охватила совершенно неоправданная ревность.
Спорить с Анной было бесполезно: она отмела бы все мои аргументы. Против них двоих я был бессилен.
— Я вернусь завтра, — сказал я. — Надеюсь, к этому времени ты сумеешь закончить лечение. Может быть, даже настолько же успешно, как это сделал бы мужчина, — язвительно добавил я.
Всю дорогу к докам я жалел о своих последних словах и вспоминал вспыхнувшее гневом лицо Анны. Конечно же, для меня было совсем неважно, что обязанности врача исполняет женщина. Я просто хотел ранить ее так же, как ранил меня ее союз с Сигурдом. Когда Зоя и Елена были маленькими, они точно так же щипали друг друга, когда ссорились. И мотивы моего поступка были вполне детскими.
Пребывая в таком пасмурном состоянии духа, я провел все утро с торговцами, портовыми грузчиками, мастерами и кормчими в надежде разузнать, как иногда цангра могла попасть в наш город. Устойчивый запах тухлой рыбы и нечистот нисколько не улучшил моего настроения, тем более что все расспросы оказались безрезультатными. Меня то и дело окликали с нескромными предложениями местные шлюхи — видимо, и после стольких лет я не утратил былой стати воина. Многочисленные торговцы умоляли меня обратить внимание на их товары — только что доставленные из Индии благовония, эпирский мед и таинственные древние реликвии, найденные, судя по заверениям торговцев, где-то на краю света. Признаться, я едва не нарушил пост, заметив, что один из торговцев прячет под полой бурдюк с вином, и лишь чудом устоял перед этим искушением.
В конце концов весь этот гомон и шум мне надоел. Я извлек из дальнего уголка памяти список Крисафия, который сам же туда и загнал, и поразмыслил над именами упомянутых в нем сановников. Помимо прочего я вынес из армии один простой урок: если ты не можешь дойти до чего-то сам, выполняй приказ своего командира, сколь бы глупым он тебе ни представлялся.
Ранее я пытался начать с самой низкой по положению персоны из списка, и меня промурыжили весь день в прихожей. На сей раз я решил начать с первой строки списка. Это имя легко всплыло в моей памяти, и, несмотря на дурное настроение, я нашел мрачное удовлетворение в перспективе вновь провести целый день без всякой пользы. Мне не нужно было спрашивать, где живет этот человек: даже в этот несчастливый день, когда ни один мой вопрос не получил ответа, я без труда мог найти дворец старшего брата императора.
В том, что тот жил на широкую ногу, не было ничего удивительного. Старший брат императора владел огромным дворцом, стоявшим на обращенном к гавани лесистом склоне высокого холма. Некогда дворец этот принадлежал человеку по имени Вотаниат,[11] имевшему несчастье занимать императорский трон в ту пору, когда братья Комнины — Исаак и Алексей — решили, что императорская диадема гораздо больше подойдет одному из них. В итоге Алексей занял трон, а Исаак поселился во дворце, размеры которого наводили на мысль о том, что он получил обе награды.
Как ни странно, но мне достаточно было назвать свое имя, чтобы войти в ворота и попасть в атриум, где играли в кости многочисленные просители. Многие из игроков выглядели весьма умелыми, и я испугался, как бы мне не потерять тут все до последнего обола, пока не подойдет мое время. Однако не успел я включиться в игру, как меня окликнули. Раб, одетый в выкрашенную охрой тунику, открыл узкую дверцу и под завистливыми взглядами менее удачливых просителей провел меня во внутренний дворик.
— Я извещу севастократора о твоем приходе, — сообщил мне раб и тут же исчез за дверью.
От нечего делать я принялся расхаживать по дворику. Со всех сторон его окружали двухъярусные галереи, однако нигде не было видно ни души. Свет проникал во дворик только сверху, но и ему мешала могучая виноградная лоза, которая вилась вокруг мраморных колонн северной галереи, отчаянно пытаясь взобраться на небо. Судя по царившему в этом угрюмом, сумеречном дворике запустению, севастократор посещал его достаточно редко.
Единственной здешней достопримечательностью была недавно выложенная мозаика, казавшаяся необычайно яркой даже при сумеречном свете. Осторожно ступая по растрескавшимся от времени плитам, я пересек дворик, решив рассмотреть ее получше. Это была замечательная работа, триптих, выполненный в сочных тонах, чьи персонажи словно живые выступали на золотом фоне. Сюжет тоже показался мне достаточно необычным. На первой картине были изображены седобородый мужчина и женщина, кормящая грудью белокурого ребенка. За их спинами виднелись мирно пощипывавшие травку овечки. Три ангела сидели за столом, на котором стояла ваза с фруктами. Вторая, центральная картина являла собой разительный контраст первой. Теперь старик стоял с возде