Вик больше не рассуждал, не думал о последствиях от прерванной медитации.
– Не пей, Рома, – не выдержал он. – Остановись, там яд!
И с этим криком свалился сверху, из своего «гнезда» прямо в один из костров, подняв в воздух высокий столб искр и сверкающей пыли.
Ошеломленные люди, вскочив со своих мест, с криками бросились врассыпную.
Вик вскочил еще быстрее них, поскольку его там очень даже припекало, и помчался сквозь толпу. С ходу налетел на остолбеневшего Рому, выбив кубок с отравой у того из рук.
Все это произошло молниеносно, никто ничего не успел сообразить.
Майанцы после пришли к выводу, что появившийся «с небес» горящий человек – на самом деле – посланник бога Кецалькоатля. Ведь когда-то крылатый Бог все же обещал вернуться. И появление «сияющего человека» – было знаком. Поэтому все они признали брак Ромы и Джули. Раз уж это всё, как говорится, по высшей воле, – ничего не поделаешь. Пусть живут и будут счастливы.
Час спустя Вик, мчась на своей старенькой капсуле по темным просторам Тоннеля, старался забыть о попытке заглянуть в Вечность во время своей медитации в «ласточкином гнезде». Наверно, оттуда и в самом деле было не разглядеть ее, эту вечность.
(Хотя… обнаглеть настолько, чтобы переписать великих драматургов – разве это не попытка тоже приблизиться к вечности?)
Первый, кого встретил Вик после своего низвержения с медитативных высот, был «странный психоаналитик» Сэм-сэм.
– Ты заметно осунулся, – сказал ему Сэм. – Не видел тебя уже пару месяцев. Ты где-то был после медитации?
Вик остолбенело глядел на него.
– Какие два месяца? Я провел в медитации всего-то несколько дней…
– О, поздравляю. – Сэм заулыбался. – Раз у тебя после этих двух месяцев осталось ощущение, что прошло всего одно мгновение – значит, опыт был удачным. А как там у тебя было с ясновидением и яснослышанием? Пригодились наши уроки?…
Вик, не отвечая, побрел дальше, весьма озадаченный словами Сэма. «Шутит?». Придется заглянуть в Бюро Времени, чтобы вместе с ними попытаться разобраться, что же на самом деле произошло?
Баба Шура Македонский и отмороженная курица
У Кости было железное правило: после обеда – обязательна прогулка. И не спортивной формы ради, а чтобы «не засыпали мозги» Ведь тогда не писались стихи, не приходили образы, сознание не заполнялось мельканием лиц, звуками голосов, мелодий, красками и запахами. А для Константина Кукушки, (он же Павлыч, – известный поэт-исполнитель, он же не последний чел в Благосферище – Камински, он же Константин Павлович Мирович, – как было запечатлено в его земном паспорте, – и еще: бродяга, музыкант, вечный бунтарь), для него было неприемлемо само существование вне магического океана образов.
И даже теперь, после переходы в Миры, когда Костю, наконец, стало посещать чувство, схожее с чувством покоя, почти как у праведников, – и даже здесь, в пространстве Тоннеля Перехода между Мирами, в этой зоне свободы – он все же не чувствовал себя по-настоящему свободным. Хотя и ощущал близость той самой «вершины покоя», о которой столько мечталось там, в узком и тесном, часто – безвыходном жизненном пространстве Земли.
…В Тоннеле, как всегда, царила наполненная энергетическими всплесками полутемь. Лицо овевали прохладные порывы тоннельных сквозняков. Костя любил вот так, как сейчас, меряя шагами пространство Перекрестка, едва освещаемого неярким светом из окон придорожной гостиницы, полностью отдавшись ритму шагов, слагать слова в строки.
«Тихо-тихо звучали в Тоннеле
Музыкальные ритмы (звуки?) капели»
…Нет, что-то не совсем… скорее:
Эта музыка вечной капели…
…думалось ему.
Упавший где-то неподалеку камешек, сбил его с поэтического ритма. После чего в голове возникло следующее:
«Привидения охренели,
Сквозь Тоннель они мчали и пели» – …
«Почему бы и нет?» – подумал Константин. – «Звучит энергичнее. От романтики – к драйву. Может получиться неплохой шансон-сингл».
И только Костя опять настроился на непрерывный мерный шаго-ритм, как услышал негромкий окрик, полный елея, звучащий словно откуда-то из райских сфер. При этом голос был подозрительно знакомым:
– Костенька, мальчик мой…
«Блямс! – выругался Константин, – опять сбился с ритма. Вот уж поистине – человеческий фактор может быть деструктивен везде, даже в Тоннеле».
Оглянулся.
У Врат Первоначального мира заметил неясную фигуру. Время было позднее, разглядеть было трудно, но кто еще мог быть у Врат об эту пору? Конечно же, вахтерша… ах, простите, – великая и неповторимая привратница Александра Романовна.
Этот голос он узнал бы где угодно.
Он вежливо помахал ей рукой, намереваясь прошмыгнуть дальше, в сырой туман Тоннеля. Сегодня он ночует в гостинице, расположенной здесь, на перекрестке, в ресторанчике которой он вечерами подрабатывает, исполняя свои баллады, и где ему всегда рады.
Костя, честно говоря, был намного в обиде на Александру Романовну. Потому что было за что.
Вахтерша не успокаивалась:
– Что же ты мимо-то, Костенька? Неужели в обиде на меня?
Костя замедлил шаг:
– Ну что вы, светлейшая Александра ибн Македонски. Просто у меня сегодня выступление здесь, – он кивнул в сторону ресторанчика.
Но баба Шура, видно, своим необыкновенным чутьем проведала, что он, мягко говоря, привирает.
– Костя, а я вот тут пивка наварила. Нашего, на грибочках, ну, ты знаешь… Вот, и думаю, с кем же мне его и выпить-то? Не со студентами же, – она кивнула головой на огромные врата, похожие на старинные, дубовые, из русских народных сказок про тридесятое царство, неведомо государство.
«Студентами» она называла обитающих за этими огромными воротами жителей Первоначального Мира. В действительности, Александра, служившая до Перехода вахтершей в общежитии театрально-художественного, по привычке считала и этих ее нынешних подопечных, жителей Первоначального Мира, в каком-то смысле тоже «студентами». Возможно, именно потому ей удавалось теперь справляться с обитателями Первоначального мира. Они, хоть и прошли Тоннель Перехода в другие Миры, но еще были заряжены той неспокойной, пробуждающей непозволительные фантазии, наэлектризованной земной атмосферой, и многие из них, по сути, так еще и не определились со своим будущим: куда им дальше-то, да и вообще, – туда ли они попали?
Так что, не стоит обижаться на бабу Шуру. Всего-то она после вечернего отбоя не пустила толпу ребят, распевающих его песни, вместе с ним – в Первоначальный мир. Да, им пришлось потом ночевать в кладовке гостиницы на перекрестке, так как на нормальные номера не было денег… Но, действительно, этим отчаянным ребятам из Первоначального только дай послабление!
– А ты тоже хорош, – мягко укоряла она его после третьего бокала своего замечательного пива на грибочках, – Я ведь тогда не заметила тебя в толпе. А ты вот так сразу, не подумав, меня стихом-то своим и припечатал.
– Каким стихом? – рассеянно спрашивал Костя, с наслаждением пригубливая по глоточку это замечательное пиво, которое втихаря гнала баба Шура в своей комнатешке.
«Правда, что ли, не помнит?» – гадала про себя Александра Романовна. Зато ее «студенты» отлично запомнили частушку:
«Александра Душмановна,
Вы не очень гумановна…», -
выкрикивали они ей, смеясь и грозя пальцами, когда она в очередной раз не пропускала опоздавших через Врата. И каково ей это слушать? Ну как тут не обидеться? Хотя она-то им не враг. Слоняться по ночам в Тоннеле, где дуют энергетические сквозняки, где таскаются толпы этих ненормальных… этих привидений, где всякие мутанты по углам прячутся, – это и в самом деле опасно. Потому-то руководство и доверило ей этот ответственный воспитательный момент, – приучать обитателей Первоначального Мира хоть к какой-то дисциплине.
– Хорошо, пивко-то?, – спросила она Костю как можно ласковее, видя, как его разбирает.
Сама все старалась подливать: ему – побольше, себе – поменьше.
Да, с поэтами лучше водить дружбу. Тем более – это же Константин! Ее, можно сказать, старый друг и подельник. Судьба ведь не зря свела их еще там, на Земле… Судьба – она же Карма, – просто так ничего не делает.
– Костя, мальчик. Ты же должен понимать. Если бы я тебя одного тогда впустила, а остальных нет, – они бы на меня жалобу накатали. Ну не имела я права… У этих безбашенных – никакого понятия о местных законах и дисциплине.
– Ладно, проехали, – примиряюще произнес Константин, чувствуя, как размякла его воля и подобрело сердце.
Замечательный напиток варила баба Шура. Да и роднило-то их на самом деле, гораздо больше, чем разъединяло. Стоило ли обижаться?
– А помните, Александра, как мы с вами чуть не поругались еще там, на земле, возле тюрьмы? – вдруг, вспомнив, озорно засмеялся Константин.
Похоже, он приблизился к тому заветному уровню веселья, на который возносит человека этот замечательный напиток.
Баба Шура разволновавшись от воспоминаний, тоже хлебнула пару-тройку глотков.
– Как же, забудешь, – хихикнула она. – Ведь это ты перевернул мою жизнь с ног на голову, без преувеличения.
И они уже оба тут же покатились со смеху после этих слов. (Ох уж это пиво!)
– Так признайтесь, Александра… э…
– Романовна, – поспешно подсказала ему Александра.
– Признайтесь, баба Шура, – погрозил ей пальчиком Константин, – что вы склонны к конфликтам, склонны, и не возражайте!
– Ну что ты, Костенька, – ответила она ему сладчайшим голосом ангела, – голосом, который вполне мог бы заворожить любого собеседника, но только не Константина. Так как он не понаслышке уже знал эту способность Александры, и даже под влиянием волшебного напитка больше не поддался бы ни на какие напевы этой Сирены.
– Я же к тебе со всей душой… Люблю тебя, как сына.
Когда-то он купился на этот ее невинный голосок. Что перевернуло потом и его собственную жизнь. Ведь в каком-то смысле именно бабе Шуре он обязан тем, что оказался здесь, в «другом измерении».