енения, за которые ратовали многие френологи, казались совершенно неадекватными, когда волна революций, прокатившаяся по континенту в 1848 году, обрушилась на страну. Призрак, по выражению Маркса и Энгельса, бродивший по Европе, – коммунизм – предлагал более радикальные решения индивидуальных и социальных проблем, чем самосовершенствование в сочетании с ощупыванием шишек на голове.
С точки зрения академического сообщества френология потерпела неудачу из-за главного арбитра научной мысли – доказательств. Какой бы красивой, логичной, соблазнительной или модной ни была теория, ее в конце концов отвергнут, если не будет получено экспериментальных данных. В случае с френологией мощные контраргументы появились в виде серии исследований французского врача Мари-Жан-Пьера Флуранса. Родившийся в 1794 году, он быстро поднялся по карьерной лестнице Французской академии наук. Будучи протеже великого натуралиста Жоржа Кювье, Флуранс обрел членство не только Академии наук, но и престижного литературного органа – Французской академии. Контраст с неудачей Галля в попытке получить признание на второй родине не мог быть более разительным.
Голубь, у которого был поражен мозжечок, вел себя как пьяный.
Флуранс провел ряд испытаний на различных животных, удаляя определенные части мозга подопытных и наблюдая за их последующим поведением. Галль критиковал данный подход, заявляя о невозможности удалить конкретную область мозга с достаточной точностью, чтобы быть уверенным, что поражена только она. Флуранс сознавал эту опасность, но, по замечанию историка Роберта Янга[79], его метод в основном состоял в том, что Флуранс «удалил некоторую часть, и животное перестало делать что-то, следовательно, удаленная часть должна быть местом способности к данной функции» [22].
В течение двух десятилетий Флуранс проводил опыты на удручающе широком спектре птиц, рептилий и амфибий, а также на нескольких млекопитающих. Одно из его самых ярких экспериментальных открытий было связано с продолговатым мозгом, структурой, общей для всех позвоночных, которая находится в самой верхней части спинного мозга и является частью мозгового ствола. Флуранс обнаружил, что повреждение этой структуры влияет на дыхание и сердцебиение – по-видимому, она представляет собой центр фундаментальной физиологии жизни. Когда ученый повредил следующую структуру в основании задней части мозга – мозжечок, то обнаружил, что у животных нарушается двигательная координация. Он сообщил, что голубь, у которого был поражен мозжечок, вел себя как пьяный [23].
Верхние слои мозга, мозговые полушария, давали совершенно иной результат. При удалении полушарий животные становились совершенно неспособными реагировать на раздражители. Лягушка могла прожить так до четырех месяцев, но «в состоянии полного отупления… она не слышала, не видела и больше не подавала признаков воли или разума». Флуранс сделал вывод, что операция привела к «потере всякого восприятия и общего интеллекта, а также всех частных форм разума, которые определяют уникальное поведение различных видов», включая людей.
Флуранс не соглашался с тем, что существует большое число психологических способностей – он привел все аспекты интеллекта и воли к одному знаменателю, – и отказался признать какие-либо специфические анатомические образования в коре головного мозга. По мнению ученого, «одним из наиболее важных его наблюдений» было то, что кора головного мозга – «местопребывание интеллекта» – являлась единой структурой:
«Восприятие всех ощущений, вся воля, все интеллектуальные способности не просто находятся исключительно в этом органе, но занимают одно и то же пространство. Как только какая-либо из способностей исчезает в результате поражения коры головного мозга, все они исчезают. Как только одна из них возвращается путем исцеления этой области, все способности также возвращаются».
В 1842 году Флуранс написал целую книгу, в которой обличал френологию и особенно Галля, умершего четырнадцать лет назад. Флуранс оправдывал свое место в центре французского научного общества тем, что атаковал Галля не только экспериментальными находками, но и ссылками на эталонное воплощение французской философской мысли, Декарта, которому и была посвящена сама книга. Исследования Флуранса предполагали, что разум, как утверждал Декарт, исходя из философских предпосылок, является единым целым. Флуранс обнаружил, что у животных и у людей многие из высших поведенческих функций, связанных с разумом и восприятием, не сильно локализованы, как считал Галль, а, наоборот, широко распределены в коре головного мозга. Локализация применялась только к основным физиологическим функциям или к тем, которые связаны с координацией движений. Данные изучения инсультов, например, показали, что если правое полушарие мозга было повреждено, то пациент страдал от полного или частичного паралича левой стороны тела. Но данный вид контралатеральных[80] двигательных нарушений был относительно тривиальным по сравнению с глубочайшими тайнами человеческой психики. Разум, как оказалось, был рассредоточен по всей коре головного мозга.
Мозг образует не что иное, как единую систему со своими специфическими физиологическими функциями.
Галль заявлял, что каждый участок мозга производит собственный вид умственного действия – по-французски это называется action propre[81] [24]. Для Флуранса бо́льшая часть того, что делает мозг, представлялась скоординированным общемозговым действием (action commune[82]), которое включало влияние «каждого на все и всего на каждое». Мозг в целом, даже если и содержит области со специфическими физиологическими функциями, образует «не что иное, как единую систему», утверждал ученый [25].
Флуранс невольно положил начало серьезной и длительной дискуссии между теми, кто полагал, что мозг функционирует как единое целое, и теми, кто усматривал в нем обособленные области, которые производят конкретную умственную деятельность.
Для Флуранса локализация была характерна только для самых простых, физиологических или двигательных форм поведения. Все, что было связано с высшей психической деятельностью, составляло единое целое и так или иначе было представлено во всем мозге.
Первый удар по этой точке зрения был нанесен изучением языка. Френология Галля строилась на его юношеском убеждении, что дети с выпученными глазами лучше всего учат стихи наизусть. Соответственно, он полагал, что предрасположенность к языку, наряду с другими способностями, связанными с памятью, находится в передней области мозга, прямо за глазами. В 1825 году молодой французский врач Жан-Батист Буйо представил доклад в Королевской медицинской академии в Париже, в котором критиковал Флуранса за то, что тот не признавал идею локализации функций в мозге. Согласно Буйо, ряд патологических случаев показал, что мозг содержит орган, отвечающий за речь, которая отличается как от вербального понимания, так и от вербальной памяти. Буйо, открыто выступавший в защиту френологии, заключил, что истории болезни десятков пациентов доказали правоту Галля и подтвердили местонахождение органа речи в переднем отделе мозга. Посмертные исследования пациентов, которые не могли говорить, но сохраняли способность понимать и запоминать слова, всегда выявляли повреждения лобных долей мозга, утверждал Буйо [26].
Поначалу взгляды Буйо не снискали широкого одобрения. Во-первых, из-за явной связи с уже дискредитировашей себя френологией, а во-вторых, по причине значимости доказательной базы, собранной Флурансом. В 1840 году Габриэль Андраль[83] описал четырнадцать случаев потери речи у пациентов, при посмертном вскрытии тел которых не обнаружили повреждений лобных долей. Кроме того, многие больные с травмой лобных долей могли говорить вполне нормально. Андраль пришел к выводу, что «по меньшей мере преждевременно» предполагать, будто определенные части мозга участвуют в порождении речи [27]. Эти открытия мало повлияли на Буйо, который был настолько уверен в своей идее, что пообещал заплать 500 франков любому, кто сможет найти хотя бы одного пациента с повреждением лобных долей, но без признаков нарушения речи (в конце концов он все-таки выплатил обещанное вознаграждение в 1865 году) [28].
В 1861 году в Парижском антропологическом обществе были дискусии по поводу соотношения размера мозга и умственных возможностей.
В феврале 1861 года Парижское антропологическое общество провело серию дискуссий о соотношении размера мозга и умственных способностей. Французский хирург Поль Брока полагал, что между этими характеристиками существует четкая связь, и указывал на потенциальные различия между мужчинами и женщинами и между расами [29]. Гипотеза Брока продолжала идеи, выдвинутые в 1839 году американским врачом Сэмюэлем Мортоном[84], который проводил измерения черепа у представителей различных этнических групп для определения вместимости черепной коробки. Полученные данные, по мнению Мортона, коррелировали с предполагаемыми различиями в мыслительных способностях. Исследователь не удивился, обнаружив, что европеоиды интеллектуально превосходили другие «расы», и это отражалось на размерах их черепов[85].
Против Брока в этих дебатах выступал французский зоолог Луи-Пьер Грациоле, использовавший методы сравнительной анатомии, чтобы выделить в мозге пять долей, соответствующих костям, которые их покрывали: лобную, теменную, височную и затылочную. Это классификация используется до сих пор. Ученый также заключил, что в рамках одного биологического вида структурная организация мозговых извилин похожа и предсказуема [30]. Грациоле утверждал, что разум и мозг неразделимы, локализации функций не существует, как не существует и простой связи между размером мозга и интеллектом.