Рисунки Ферриера областей мозга обезьяны (сверху) и человека (снизу). Цифрами обозначены эквивалентные области у двух видов
Ферриер также экспериментировал на собаках, кошках, шакалах (полученных из Лондонского зоопарка), кроликах, морских свинках, крысах, голубях, лягушках и рыбах. Каждый раз он обнаруживал, что стимуляция конкретных участков полушарий головного мозга вызывает определенные движения. Единственным исключением была лягушка, размер мозга которой затруднял получение однозначных данных. Ферриер даже смог, видимо, вызвать у обезьяны иллюзию слухового восприятия. Когда он стимулировал область 14, то наблюдал следующее: «Противоположное ухо дергается, голова и глаза поворачиваются в противоположную сторону, зрачки сильно расширяются» – будто животное что-то услышало.
Ученый Ферриер смог вызвать у обезьяны иллюзию слухового восприятия.
Опираясь на сравнительную анатомию и различные сообщения о поражениях головного мозга (в том числе на ужасный эксперимент с Мэри Рафферти), Ферриер разработал схему локализации мозговой двигательной функции у людей. Но была одна зона мозга, которая, казалось, не реагировала на мягкое зондирование электродами. В книге «Функции мозга» (1876), описав собственные открытия, Ферриер сообщил, что не наблюдал никаких реакций от «электрического раздражения» в лобных долях мозга у обезьяны, кошки или собаки. Это соответствовало его первоначальному пониманию знаменитого случая Финеаса Гейджа, американского железнодорожника, с которым в 1848 году произошел несчастный случай. В результате незапланированного взрыва железный лом прошел сквозь голову Гейджа и пробил его лобовую кость [52]. Каким-то чудом мужчина не только не погиб, а прожил еще двенадцать лет и даже несколько лет работал водителем дилижанса[90] в Чили[91]. Тело Гейджа в конце концов было эксгумировано, а его сильно поврежденный череп вместе с ломом выставили в Анатомическом музее Уоррена (Гарвард), где их можно увидеть до сих пор. При жизни и сразу после нее Гейдж представлял интерес для ученых, потому что выжил и остался, судя по всему, относительно дееспособным.
Ферриер был наблюдательным экспериментатором и утверждал, что удаление передних областей мозга у одной из обезьян «не вызвало никаких симптомов, указывающих на поражение или ухудшение специальных сенсорных или двигательных способностей».
Однако он также заметил «решительное изменение в характере и поведении животного… значительное психологическое изменение», характеризующееся отсутствием интереса и любопытства. Как пояснил сам исследователь, бедное животное потеряло «способность внимательного и разумного наблюдения».
Повреждение коры головного мозга может привести человека к потере возможности чувствовать.
Заинтригованный Ферриер вновь изучил случай Гейджа [53]. Его поразил небольшой нюанс в отчете Джона Харлоу, врача, лечившего Гейджа двадцать лет назад: это было краткое описание поведения мужчины до и после несчастного случая. Из «самого эффективного и способного бригадира» Гейдж, по словам медика, превратился во «вспыльчивого, непочтительного, иногда позволявшего себе грубейшие ругательства» мужлана, а друзья говорили, что «Гейдж больше не Гейдж» [54]. Эти описания теперь регулярно воспроизводятся в отчетах о деле Гейджа, но до тех пор, пока их не обнаружил Ферриер, они оставались незамеченными. Следует сказать, что мы ничего не знаем о происхождении и достоверности этих свидетельств. Туманный и разрозненный отчет, опубликованный лишь спустя годы после происшествия, является единственным источником, который предполагает, что в личности или поведении Гейджа произошли какие-то изменения. Но этого оказалось достаточно, чтобы убедить Ферриера, подчеркивавшего утверждение, что после аварии «Гейдж перестал быть Гейджем» и якобы начал отличаться особой замкнутостью и импульсивностью.
В работе 1878 года под названием «Локализация мозговых функций» Ферриер смело проводил параллели между предположительно измененной личностью Гейджа и трансформациями в поведении обезьян с поврежденными лобными долями. Во многих отношениях то, как сейчас интерпретируют травму Гейджа и ее значение, восходит к слиянию экспериментальных, психологических и физиологических прозрений Ферриера. В современных учебниках случай Гейджа стал классическим примером, хотя его сложная история редко излагается верно [55].
Все это свидетельствует о том, что различные аспекты психической жизни, связанные с вниманием и поведением, каким-то образом локализованы в лобных долях мозга.
Удивительно, но Ферриер даже предоставил доказательства из френологии, показав, что эти идеи оставались актуальными для некоторых ученых и в конце XIX века:
«Я думаю, у френологов есть веские основания полагать, что мыслительные способности локализованы в лобных областях мозга. И нет ничего слишком невероятного в том, что развитие отдельных участков лобных долей может быть связано с силой концентрации мысли и интеллектуальными способностями особого рода» [56].
У Ферриера имелись аргументы в пользу того, что движение и, возможно, некоторые из высших психических функций, например внимание, локализованы в определенных зонах мозга. Но когда дело дошло до самого сложного и нематериального аспекта мозговой деятельности – мысли, – данные говорили не в пользу локализации. Повреждение коры головного мозга с одной стороны привело человека к потере к возможности чувствовать и двигать противоположной стороной тела, но способность мыслить, похоже, не пострадала, потому что разум присутствует во всем мозге. Ученый объяснил это так:
«Мозг как орган, порождающий движение и ощущение (то есть воспринимающее сознание), есть единый орган, состоящий из двух частей. Мозг как орган мышления (репрезентативное сознание) есть двуединый орган, каждое полушарие которого самодостаточно само по себе. Когда одно полушарие удалено или разрушено болезнью, движение и ощущение исчезают в одностороннем порядке, но умственные операции все еще могут осуществляться во всей их полноте посредством оставшегося полушария. Человек, парализованный физически вследствие повреждения, скажем, правого полушария, не парализован ментально, ибо все еще может чувствовать, желать, мыслить и разумно постигать происходящее левым полушарием».
Несмотря на имевшиеся открытия, у Ферриера все же не было модели работы мозга. На самом деле ученый сомневался, что когда-либо будет возможно это познать, утверждая, что даже если бы можно было определить «точную природу молекулярных изменений, происходящих в клетках мозга при переживании ощущения», «это ни на йоту не приблизило бы нас к объяснению конечной природы самого ощущения». Ферриера, как и многих других исследователей того времени, все еще беспокоила проблема, выявленная Лейбницем в 1712 году и приведенное им сравнение функционирования мозга с работой мельницы. Даже если мы заглянем внутрь мозга и изучим все протекающие в нем процессы, это вовсе не означает, что мы таким образом постигнем истинную природу сознания или мысли. Не только Ферриер не был уверен в способности науки познать мозг. Несмотря на целый ряд великих открытий, ученые начали сомневаться.
5Эволюция. XIX век
В феврале 1838 года двадцатидевятилетний Чарлз Дарвин, сидя в своей лондонской квартире, как раз напротив верхней части Карнаби-стрит, открыл экземпляр «Исследований об умственных способностях человека и об изыскании истины», последнего издания бестселлера шотландского врача и философа по имени Джон Аберкромби[92]. С первых страниц автор прямо заявлял о полном незнании точной связи между мышлением и мозгом:
«Правда в том, что мы ничего не понимаем. Материя и дух известны нам по некоторым свойствам: эти свойства абсолютно отличны друг от друга. Но в отношении ни того, ни другого мы совершенно не в состоянии продвинуться ни на шаг дальше тех фактов, что перед нами. Являются ли они в своей основополагающей или конечной сущности одинаковыми, либо же они различны, мы не знаем и никогда не сможем узнать в теперешнем состоянии бытия» [1].
Аберкромби указывал на фундаментальную проблему, но это мало волновало Дарвина, который провел две неровные карандашные линии по левой стороне текста и написал внизу страницы: «Достаточно указать на тесную связь вида мышления и структуры мозга» [2]. Дарвин предполагал, что мозг и разум неразрывно связаны – как он выразился в одной из своих записных книжек, «мозг создает мысль».
Но его интересовали прежде всего последствия такой связи, а не ее точная природа [3]. С тех пор как полтора года назад Дарвин вернулся из долгого путешествия на исследовательском корабле «Бигль»[93], он был поглощен изучением происхождения видов и причин такого разнообразия. Со временем ученый все больше убеждался в роли естественного отбора в формировании организмов и изучал, как именно этот фактор повлиял на связь между мозгом и мышлением.
Дарвин предполагал, что мозг и разум неразрывно связаны.
В 1840 году Дарвин написал на полях «Элементов физиологии» Иоганна Мюллера: «Унаследованная структура мозга должна вызывать инстинкты. Эта структура может быть выведена так же, как и любая другая адаптировавшаяся структура» [4]. Дарвин понял, что если мозг создает мысль, то должна существовать связь между структурой мозга и типом мысли, которую он производит. Это, в свою очередь, означало, что естественный отбор может изменять ум и поведение, трансформируя структуру мозга. Такая причинно-следственная связь могла бы объяснить происхождение не только инстинктивного поведения, но и, в принципе, человеческого разума. С этой точки зрения мозг и порождаемое им поведение ничем не отличались от любого другого органа. Действительно, Дарвин отметил в одной из записных книжек, что мысль – это «секреция мозга», «такая