ил читателям (и коллегам-авторам), что необходим новый подход. Избегая какого-либо явного упоминания о сознании, ученый утверждал, что исследование мозга должно сосредоточиться на создании «теорий, непосредственно связанных с обработкой информации в больших и сложных системах».
Верный своему слову, Крик вскоре обратился к зрительной системе и, в частности, к зрительному вниманию, разбивающему предмет на легко узнаваемые элементы. Его первая исследовательская статья по этому вопросу появилась в 1984 году. Вдохновленная работой Анны Трейсман в Принстоне, публикация была полна спекулятивных гипотез, которые, согласно весьма дерзким прогнозам, «применимы к зрительным системам всех млекопитающих, а также к другим системам, таким как языковая система у человека» [45]. Вслед за Трейсман Крик ухватился за идею, что внимание можно рассматривать как прожектор – мозг будет последовательно фокусироваться на различных элементах визуальной сцены, и эта функция должна быть обнаружена в активности нейронов. Крик предположил, что «прожектор» управляется ретикулярным ядром таламуса[358] и что в этой области можно обнаружить его активность, связанную с вниманием. Ключевой момент заключается не в том, был ли Крик прав (он ошибался), а в том, что он разрабатывал способ приближения к сознанию – выбирал четко определенный аспект, а затем искал его нейронную основу. Если можно понять что-то относительно простое, то есть надежда, что в конце концов можно будет решить и более крупные проблемы.
Идея прояснилась в 1990 году, когда Крик опубликовал первые плоды своего сотрудничества с молодым немецким теоретиком – нейробиологом Кристофом Кохом, – которое продолжалось до смерти Крика в 2004 году. В статье, озаглавленной с типичным для Крика талантом «К нейробиологической теории сознания», пара исследователей изложила подход, который мог бы привести к обнаружению того, что они назвали «нейронными коррелятами сознания» [46]. Для большинства из нас «сознание» означает осознанность, магический способ, которым мы воспринимаем мир. Крик, однако, не сразу заинтересовался данным вопросом, потому что считал невозможным ответить на него исходя из современных знаний. Вместо этого он чувствовал, что путем поиска коррелятов возбуждения в состоянии бодрствования – чего-то, что присутствовало бы у любого животного, – вероятно, можно определить условия, позволяющие проявляться сознанию.
Изучение того, как именно изменения мембранных потенциалов и синаптических сил превращаются в ощущение мира и впечатление индивидуальности, придет позже. Гораздо позже.
Для большинства из нас «сознание» означает осознанность, магический способ, которым мы воспринимаем мир.
Предложенный Криком подход не предлагает прочной гипотезы о работе сознания – ученый просто рассматривает физиологию и ум как тесно взаимосвязанные феномены. Это не удовлетворяет философов, указывающих, что исходная мысль и рабочая гипотеза Крика – что разум каким-то образом тождественен нейронной активности – не согласуется с поиском корреляций. В конце концов, корреляция – это не тождество. Но это разногласие подчеркивает разницу в подходе философа и ученого. Для Крика, как и ранее для Хебба, понимание особенностей челевеческого восприятия мира не являлось проблемой, к которой он мог бы обратиться сразу и непосредственно, тогда как в принципе имелась вполне реальная возможность установить корреляцию между нейронной активностью и возбуждением. А наука занимается выполнимыми вещами, экспериментами, которыми можно подтвердить или опровергнуть гипотезу, а не созданием логически выстроенной концепции, способной противостоять всем потенциальным контраргументам, что предпочительнее для философов. Как объяснили Крик и Кох:
«Ни одна нейронная теория сознания не сможет объяснить о сознании всего, по крайней мере изначально. Сперва мы попытаемся построить грубый каркас, объяснив некоторые главные черты, и надеемся, что такая попытка приведет к более содержательным и утонченным моделям» [47].
Хотя намерение Крика и Коха состояло в том, чтобы избежать любых предположений о том, что в наших головах есть какой-то гомункул, наблюдающий за происходящим, в 1991 году их статья была подвергнута критике именно по этой причине. Философ Дэниел Деннет[359] опубликовал книгу «Объяснение сознания», которая ознаменовала новую волну философского интереса к сознанию, зародившегося в конце 1980-х годов и продолжающегося по сей день[360]. Крик и Кох писали, что «одна из функций сознания – представлять результат различных лежащих в его основе вычислений». Сверкнув своими философскими глазками-бусинками, Деннет ринулся на оппонентов: «Представить результат, – повторил он, – но кому? Королеве? …И что тогда произойдет?» [48] Крик и Кох, утверждал он, были типичными нейробиологами, сосредоточивавшимися на незначительных проблемах и избегавшими фундаментального вопроса о том, что такое сознание. Критический разбор Деннета справедлив, но он вытекает из различия в подходах между философом и ученым.
Отправной точкой рассуждений Крика было материалистическое предположение, что все, что мы чувствуем и воспринимаем, «на самом деле не более чем поведение огромного скопления нервных клеток и связанных с ними молекул» [49]. Как он подчеркивал, абсолютного доказательства этой гипотезы не было (и до сих пор нет), но в ее поддержку имеется гораздо больше фактов, чем в пользу любой из конкурирующих точек зрения, которые рассматривают разум как нечто нематериальное.
Крик ожидал, что путем кропотливого научного исследования и тщательных экспериментов мы в конце концов сможем объяснить «все аспекты поведения нашего мозга». Хотя ученый не питал иллюзий, что цитадель падет при первом же штурме, его взгляды на перспективы совершения такого открытия были оптимистичны: «Я не утверждаю, что это произойдет быстро. Я действительно верю, что если мы продолжим наступление, то понимание, вероятно, будет достигнуто в течение XXI века» [50]. Сейчас мы прошли только 1/5 пути.
Ни одно из конкретных предложений Крика относительно идентичности и расположения нейронных коррелятов в состоянии бодрствования не выдержало испытания временем [51]. В своей заключительной работе, написанной вместе с Кохом и завершенной на смертном одре в 2004 году, Крик утверждал, что частью места этих коррелятов является ограда мозга, или клауструм, тонкий слой плохо изученных клеток, расположенный под корой головного мозга и имеющий запутанные связи как с корой, так и с соседними областями вроде гиппокампа. Из-за его сложности Крик и Кох предположили, что клауструм может быть центром интеграции, которая, по-видимому, лежит в основе сознания. Статья заканчивалась буквально последними словами Крика, сказанными им по этому вопросу:
«Нейроанатомия клауструма совместима с глобальной ролью в интеграции информации в быстром масштабе времени. Нужно продолжать экспериментально исследовать данный вопрос, в частности, играет ли клауструм ключевую роль в порождении сознания. Что может быть важнее? Так зачем же ждать?» [52]
Хотя есть доказательства того, что клауструм задействован в аспектах сознательного состояния, Кох теперь признает, что эта структура не является местом нейронных коррелятов сознания [53].
Работа Крика вызвала волну исследований, но общая область, которая вызывает возбуждение, и форма, которую оно принимает с точки зрения нейронной активности, остаются неуловимыми. Вероятно, наиболее согласованная концепция локализации заключается в том, что уровень сознания в значительной степени определяется стволом мозга и базальным передним мозгом[361], в то время как его содержание – то, что воспринимается, – обрабатывается корой, гипоталамусом и т. д. Это само по себе и информативно, и озадачивающе. Мозжечок – более плотная структура, чем кора, с большим количеством нейронов, и все же обычно считается, что он не участвует в процессах сознания. Эта загадка подчеркивает тот факт, что до сих пор никто не может объяснить, почему активность одного набора нейронов порождает сознание, тогда как активность другого – нет.
Для некоторых исследователей ранний интерес к лобным областям коры как к средоточию сознания теперь сменился акцентом на «горячей задней кортикальной зоне»[362]. Другие спорят с ними [54]. История показывает, что на эту роль выдвигали много мест, но ни одно из них до сих пор не устояло перед терзающей критикой экспериментального исследования. Было бы опрометчиво предполагать, что задняя или лобная кортикальная область действительно является тем участком мозга, где происходит все самое интересное, если оно и правда происходит в одном конкретном месте [55].
До сих пор никто не может объяснить, почему активность одного набора нейронов порождает сознание, тогда как активность другого – нет.
Непреходящей проблемой данной области является поиск надежных показателей активности сознания, которые были бы не затуманены несущественными аспектами эксперимента (такими как разговор или нажатие кнопки). Идеальный подход заключается в использовании так называемых показателей «без отчета», но это трудно, и обсуждение значимости экспериментальных результатов часто фокусируется на утомительных альтернативных интерпретациях очень точных методологических деталей. Учитывая, что существует так много популярных статей о поведении мозга во время сознательной деятельности, возможно, удивительно, что нет последовательной шкалы измерений – ни ЭЭГ, ни фМРТ, – которая могла бы надежно отличить людей в сознании от тех, которые не пребывают в состоянии бодрствования. Поиск идеальной парадигмы «без отчета» все еще продолжается.
Это исследование представляет не просто научный интерес. Были описаны реакции фМРТ или ЭЭГ у пациентов с синдромом «запертого человека»