[363] или в коматозном состоянии, которые не могут общаться вербально, но чей мозг четко отвечает, когда его спрашивают: например, представить, что играет в теннис [56]. Несмотря на недавний прогресс в использовании сложной математической модели функции ЭЭГ и утверждения о том, что измерения ФМРТ могут отличать мозг невосприимчивых пациентов от мозга здоровых и минимально сознательных индивидов, на данный момент общепринятых коррелятов сознания обнаружено не было [57]. Но в конечном счете такая мера будет найдена с помощью технических средств, потому что сознание – это физическое явление. Однако, поскольку ни фМРТ, ни ЭЭГ не могут сказать нам напрямую, что делают нейроны, в лучшем случае это будет коррелят нейронных коррелятов сознания. Такое решение удовлетворило бы клинициста, но не нейробиолога.
Поиск нейронных коррелятов сознания открыл наилучшие перспективы в аспекте подхода Крика к зрительной системе. Цель Крика – выявить подмножество нейронов, которые воплощают корреляцию с сознанием, – не была достигнута, но была изучена лишь крошечная часть нейронов и возможных видов зрительной стимуляции. Как отмечали Крик и Кох в 1998 году, «недостаточно показать, что определенные нейроны воплощают НКС (нейронные корреляты сознания) в определенных – ограниченных – визуальных ситуациях. Скорее, нам нужно найти НКС для всех типов зрительных сигналов или, по крайней мере, в достаточно большой и репрезентативной выборке[364]» [58]. Мы все еще далеки от этой цели.
В 2008 году группа Ицхака Фрида описала реакции клеток медиальной височной доли у бодрствующих пациентов, когда тем были представлены очень краткие подборки изображений, так что в некоторых случаях картинки не могли быть сознательно идентифицированы [59]. Ответы этих нейронов были тесно связаны со способностью пациента распознавать изображение. Например, одна клетка у одного из испытуемых выраженно реагировала на изображение Элвиса Пресли, если изображение демонстрировалось достаточно долго, чтобы его можно было узнать, но не откликалась вообще, если изображение убирали настолько быстро, что узнавание было исключено. В более позднем исследовании Фрид и Кох изучали нейроны, которые участвуют в создании бинокулярного восприятия из изображений, представленных каждому глазу [60]. Чередуя нормальные бинокулярные изображения, скажем, актрисы Аннетт Бенинг или змей, при одновременном предъявлении образов Бенинг и змей, которые не могли быть преобразованы в бинокулярное изображение, ученые обнаружили нейронные корреляты бессознательного процесса, протекающего в голове, в том числе и когда вы читаете эти слова.
Некоторые нейроны реагируют на несколько секунд раньше, прежде чем мы что-то увидим.
Некоторые нейроны реагировали за две секунды до того, как пациенты сообщали о том, что они увидели.
Как показывает это исследование, одним из важных следствий работы Крика было то, что могут существовать аспекты восприятия, которые важны для общего процесса, но не являются частью сознания. Это прозрение, к которому впервые пришел Гельмгольц, помогло восстановить респектабельность термина «бессознательное» в нейронауке, но не в его мифическом фрейдистском смысле, а скорее в терминах процессов, недоступных сознательному опыту. Основное внимание в данном эксперименте было уделено зрительной коре приматов, и, в частности, попыткам определить, какие элементы деятельности самой ранней стадии зрительной обработки являются частью сознания, а какие – нет.
В 1995 году Крик и Кох утверждали, что мы ничего не знаем об активности первичной зрительной коры приматов, известной как V1, которая обрабатывает сигналы на самых ранних этапах. Общепринято, что активность данной области соответствует идентичности физического стимула, а не полному восприятию, которое включает высшие мозговые структуры. Это наводит на мысль, что в целом V1 не является частью нейронных коррелятов сознания. О такой позиции критически отзывался американский философ Нед Блок, полагавший, что Крик и Кох используют термин «сознание» слишком свободно [61].
Вклад Блока в философию сознания значителен, потому что он проводит различие между тем, что называется феноменальным сознанием (потому что оно имеет дело с феноменами, а не потому, что оно удивительно, хотя это так) и сознанием-доступом (использование сознания для руководства действием)[365]. Это различие не является общепринятым философами (а что является?), но некоторые ученые приняли точку зрения Блока, надеясь найти различие, которое могли бы исследовать экспериментально как способ дальнейшего понимания природы сознания [62].
Потребуются строгие научные доказательства – психологические и нейробиологические – прежде чем эти два предполагаемых аспекта сознания будут широко приняты. Взгляд Крика на вмешательство философов в дискуссии о сознании – поле, на котором они властвовали в течение нескольких тысячелетий, – обычно был достаточно откровенным: «Слушайте их вопросы, но не слушайте их ответов» [63][366].
Радикальный вызов нашему повседневному опыту восприятия сознания появился в серии исследований нейробиолога Бенджамина Либета[367], внесших свой вклад в подъем философии, начавшийся в 1980–1990-х годах [64]. Работа Либета обычно воспринимается как подрыв понятия свободной воли – нашего представления, что мы можем выбирать, как себя вести. В очень сложном эксперименте, который с тех пор многократно повторялся в различных формах, Либет обнаружил, что следы ЭЭГ, которые выявляли намерения испытуемых двигать пальцем, немного опережали их сознательное решение это сделать. Для многих ученых и некоторых философов это открытие означало, что сознание и свободная воля в форме ментального «гомункула» – иллюзия. Сознательное ощущение решения пошевелить пальцем, утверждают они, является рационализацией решения, которое уже было принято нервной системой.
Жесткая интерпретация заключается в том, что у нас нет свободной воли, а вместо этого мы управляем нейронной активностью, которая не сразу доступна сознанию, но которая «осмысливается» тотчас после этого.
Хотя результаты эксперимента Либета не подвергаются сомнению, сам факт интерпретации и ее последствия все еще оспариваются [65]. Одно недавнее исследование показало, что основной вывод ученого справедлив только в том случае, если испытуемые делают произвольный выбор, а не принимают важные обдуманные решения [66]. Таким образом, вопрос еще далек от разрешения [67].
У нас нет свободной воли – вместо этого мы управляем нейронной активностью, которая не сразу доступна сознанию.
Для многих людей вера в то, что они обладают свободной волей и могут решать, что делать в любых обстоятельствах, слишком убедительна, чтобы рассматривать какую-либо альтернативу. Другие глубоко враждебны строгой интерпретации работы Либета, потому что она подразумевает, что мы не способны совершать моральный выбор и что карательные меры многих законов необоснованны. Наказывать людей за то, что они не контролировали, кажется несправедливым и бессмысленным. Даже если такая интерпретация верна, а свобода воли – иллюзорна, теория не объясняет, как и почему мы воспринимаем эту иллюзию – что именно происходит в мозге, чтобы произвести такое впечатление, – и ничего не говорит нам о том, когда в эволюционном прошлом эта иллюзия впервые возникла.
Ближе к концу жизни Либет исследовал эти серьезные проблемы, предположив существование «сознающего ментального поля», нефизического выражения нейронной активности, неотделимого от мозга: «Это нефизический феномен, подобный субъективному опыту, который он представляет» [68]. Что касается того, как возникает поле, Либет отклонил данный вопрос, указав, что это всего лишь одна из данностей во Вселенной, как гравитация или магнетизм. Он мало что мог сказать о том, сколько нейронов и какого типа, проявляющих какую-либо активность, потребуется для генерации подобного поля. Вопрос о нейронных коррелятах сознания не фигурировал в его рассуждениях.
На одном уровне установлены нейронные корреляты сознания – те «клетки Дженнифер Энистон», срабатывавшие в мозге испытуемого, когда он видел ее фотографию. Но эта соотносимая активность не дает понимания того, почему фотография конкретной актрисы вызывает конкретную реакцию у данного индивида. (Почти наверняка другая реакция будет наблюдаться в той же клетке мозга другого человека, смотрящего на ту же фотографию.) Самое главное, что она не говорит нам ничего общего о сознании или восприятии. Это частичный нейронный коррелят того, что происходит в голове одного индивида, когда он видит изображение другого индивида, и ничего больше.
Чтобы избежать подобных проблем, исследователи немного уточнили свои цели. Теперь они в целом согласны с тем, что ищут «минимальные нейронные механизмы, совместно достаточные для любого конкретного сознательного восприятия» [69]. «Клетки Дженнифер Энистон» не будут считаться, потому что являются лишь одним из компонентов сотен тысяч нейронов, которые необходимы для узнавания ее фотографии.
Окончательная проверка причинно-следственной связи, которая, как предполагается, стоит за этими корреляциями, произойдет после того, как мы обнаружим соответствующие нейронные сети и активируем их соответствующим паттерном стимуляции – например, транскраниальным магнитным импульсом, имплантированными электродами или, в случае экспериментов с животными, оптогенетикой. Если существует причинно-следственная связь между выявленной нейронной активностью и сознанием, то субъект должен воспринимать соответствующую вещь (или если задействованные нейроны заблокированы, то не должен ее воспринимать).
В этом направлении уже были сделаны некоторые шаги. В 2014 году исследователи описали результаты стимуляции областей коры головного мозга человека, ответственных за распознавание лиц. Эксперимент снова проводился с использованием электродов, вживленных в мозг пациента для лечения эпилепсии. Когда стимулировались области распознавания лиц в правой части мозга, пациенты сообщали о странных перцептивных эффектах, особенно связанных с восприятием лиц: