«Вы просто превратились в кого-то другого, ваше лицо претерпело метаморфозу. У вас нос отвис и съехал влево», – доложил один. Другой заявил: «Середина глаз искривляется… подбородок выглядит отвисшим», а третий вынес вердикт: «Вы выглядели так, словно были кошкой» [70].
В 2014 году исследователи описали результаты стимуляции областей коры головного мозга человека, которые ответственны за распознавание лиц.
В 2018 году французские нейроученые сообщили, что стимуляция той же области у пациентки вызывала очень точные галлюцинации, когда она смотрела на разные фотографии [71]. Как она сообщила: «Фотография Саркози была перенесена на другое лицо» и «Это были не ваши глаза, это были глаза кого-то, кого я уже видела». Были затронуты только некоторые части лица, и, в отличие от исследования 2014 года, отдельные элементы лица были одновременно не искажены и превращались в галлюцинации в соответствующем положении. Хотя эти жуткие результаты очень точной стимуляции областей распознавания лиц позволили воссоздать элементы восприятия, последствия этой активации для других частей мозга неизвестны – исследована лишь небольшая часть некоторых нейронных коррелятов распознавания лиц.
В 2013 году, снова работая с пациентами, которых готовили к лечению, исследователи из Стэнфордского университета под руководством Джозефа Парвизи стимулировали очень специфическую часть средней области передней поясной коры[368] (mACC), структуру глубоко в передней части мозга. Оба пациента сообщили об одной и той же поразительно специфической реакции: они начали переживать как телесные, так и психические симптомы, связанные с готовностью к встрече с большим физическим вызовом. Один из них сообщил (каждая из этих фраз соответствовала определенному периоду стимуляции):
«Моя грудь и дыхательная система начали дрожать… У меня появилось такое чувство, как будто я еду в бурю… как будто пытаюсь найти выход, собираюсь пройти через что-то… это была скорее позитивная вещь, как давить сильнее, сильнее и сильнее, чтобы попытаться пройти через это» [72].
Об подобных ощущениях сообщали только в случае стимуляции конкретной области (так что не наблюдалось никакой реакции в зонах мозга, находящихся лишь на небольшом расстоянии, или если ток не применялся), и интенсивность и точность чувств росли с увеличением напряжения и прекращались, как только ток был выключен. Авторы резюмировали свои наблюдения в названии статьи: «Воля к упорству, вызванная электрической стимуляцией поясной извилины человека[369]».
Точность этого эффекта, как с точки зрения относительно небольшой стимулировавшейся области, так и с точки зрения конкретных чувств, которые вызвала стимуляция, может привести нас к мысли, что в человеческом мозге есть крошечный участок, ответственный за них. По несколько шутливому замечанию философа Патриции Черчленд, результат можно было бы принять за то, что исследователи определили как «модуль для ощущения-зловещей-угрозы-и-собирания-в-кулак-воли» [73]. В действительности одни и те же нейроны будут задействованы в самых разнообразных состояниях сознания, но их паттерны активности и взаимосвязи будут варьироваться в зависимости от конкретного состояния. Эти удивительные результаты вносят свой вклад в растущую лавину доказательств того, что сознательные переживания и деятельность мозга – это одно и то же, и предполагают, что в итоге великая тайна того, как все это работает, будет раскрыта. Черчленд отметила:
«Даже в нынешнем столетии некоторые философы громко заявляли, что сознание, например, не может быть свойством человеческого мозга. При всем философском позерстве, однако, более чем знаменательно, что несколько миллиампер тока, приложенного к человеческой поясной извилине, могут породить сложный каскад чувств, эмоций, которые исчезают с прекращением тока… Насколько всем известно, нефизические души не реагируют на миллиамперы тока» [74].
На данный момент никакая искусственная стимуляция не способна последовательно создать то, что в действительности было бы полной галлюцинацией, изменяющей каждый аспект восприятия индивида.
В реальном мире мы все еще не можем вызывать переживания с помощью искусственных средств.
Психоделические препараты могут вызывать измененные состояния сознания, включая видение вещей, которых нет, но их воздействие распространяется на весь мозг, а результат крайне непредсказуем.
В реальном мире – не в мире мысленных опытов – мы все еще не можем последовательно вызывать сознательные переживания с помощью искусственных средств. Но это время придет.
В 1995 году философ Дэвид Чалмерс сосредоточил всеобщее внимание на различных вопросах, связанных с сознанием, отделив то, что он называл «легкими проблемами», включавшими объяснение таких явлений, как внимание, контроль, категоризация и т. д. (нейробиологи могли бы придраться к предположению, что объяснение любого из них «легкое»), от «трудных проблем», то есть того, из-за чего мы вообще что-либо испытываем: «Широко распространена мысль, что опыт возникает на физической основе, но у нас нет достойного объяснения того, почему именно такой опыт появляется и каким образом. Почему физическая переработка полученной информации вообще дает начало богатой внутренней жизни? С объективной точки зрения это кажется безосновательным, однако является правдой» [75].
С одной стороны, это хитроумное упражнение в ребрендинге – Чалмерс не подчеркивал ничего, что не признавалось более 300 лет, – имело то преимущество, что делило проблему на отдельные элементы. С другой стороны, как предупреждал Крик, философы играют по другим правилам, нежели ученые.
Чалмерс – один из нескольких современных философов, принявших нематериалистическое объяснение сознания и утверждающих, что оно не подчиняется физическим законам Вселенной и что будут необходимы новые законы физики, если мы хотим когда-либо понять его. Логически исключать такую возможность нельзя, но на данный момент нет никаких причин поддерживать данную точку зрения, кроме разочарования в нынешнем замешательстве и стремления к чему-то новому.
Для того чтобы ученые отказались от материалистического подхода, оказавшегося на поверку весьма продуктивным и предоставляющим экспериментальные инструменты для исследования таинственных феноменов вроде сознания, нам понадобятся гораздо более убедительные мотивы, например, необъяснимые экспериментальные результаты, противоречащие материалистической концепции. Таких данных пока не поступало.
Еще один философский вклад, оказавший влияние на научные подходы к вопросу сознания, был сделан в 1974 году Томасом Нагелем в статье «Каково быть летучей мышью?» (не он придумал этот вопрос[370]) [76]. Нагель подчеркивал, что яркие субъективные переживания (философский термин для этих ощущений – «квалиа», например, опыт созерцания красной ягоды) присущи тому, каково это – быть собой (или летучей мышью). Но понимания того, каково это – быть другой особью или другим существом, невозможно достигнуть, полагал ученый[371]. Каким бы поразительным ни был этот вопрос, научный подтекст аргументации Нагеля не ясен, хочется просто вскинуть руки в ужасе от сложности всего происходящего[372]. Совсем недавно Нагель предсказал, что для достижения прогресса потребуется «крупная концептуальная революция, по крайней мере столь же радикальная, как теория относительности»; революция, которая будет нематериалистической [77]. Без каких-либо указаний на то, где мы должны искать эту новую теорию, и прежде всего четких экспериментальных доказательств ее необходимости, это предостережение не очень поможет.
Подобные взгляды на самом деле являются признанием отчаяния, поскольку мы знаем еще меньше о гипотетических нематериальных субстанциях или умозрительных экзотических состояниях материи и о том, как они могут или не могут взаимодействовать с физическим миром, чем о том, как мозговая деятельность порождает сознание. Ни одно экспериментальное доказательство прямо не указывает на нематериальное объяснение разума. И прежде всего, материалистический научный подход предполагает исследовательскую программу, которая, в принципе, может разрешить вопрос путем эксперимента. Это не относится ни к одной из альтернатив.
За последние тридцать лет ученые опять пытаются постигнуть проблему сознания.
За последние тридцать лет ученые опять начали предпринимать попытки постигнуть проблему сознания. Трудный вопрос, в частности, остается трудным и в значительной степени неразрешенным, за исключением концепций, подобных взглядам Либета, которые рассматривают его как данность и, следовательно, вообще не ставят как вопрос (этой позиции также придерживаются некоторые философы) [78]. Для тех, кто пытается исследовать данную проблему в рамках строго материалистического подхода, пропасть между физическими и психическими явлениями остается такой же зияющей, какой она была для Лейбница в XVIII веке или для Дюбуа-Реймона и Тиндаля сто пятьдесят лет спустя. Но тот факт, что разрыв существует, не означает, что его нельзя преодолеть.
В последнее десятилетие идея, озвученная сначала Хеббом, а затем Криком о том, что изучать сознание с научной точки зрения нужно, сосредоточившись на точных, разрешимых вопросах, кажется, несколько подзабылась. Бо́льшая часть проделанной теоретической работы скатывается в область спекуляций: теории стремятся описать многие или большинство фактов, известных о сознании, а не объяснить один поддающийся анализу аспект.
Хотя существует множество различных способов теоретизации сознания, в настоящее время есть два основных научных подхода, ни один из которых не является общепризнанным.